Новый год - единственный праздник, который, как кажется современному русскому человеку, был всегда, вне зависимости от политической и экономической ситуации. Кажется, что всегда 1 января в русских домах сияли разноцветными огнями разукрашенные елки, приходили в дома бородатые деды Морозы в долгополых красных шубах с мешком подарков в сопровождении девицы-Снегурочки… Но это - лишь миф, рожденный нашим сознанием. В древности новый год по традиции отмечали 1 марта. С пятнадцатого века к народному новому году прибавился церковный, который торжественно праздновался первого сентября. А первое января было лишь одним днем в длинной череде праздников - от Рождества до Крещения. Называлось оно вечером Василия Кесарийского или щедрухой и отмечалось большим - по мере возможностей семьи - пиром. Главным блюдом считался кесарийский поросенок, обжаренный целиком. Современные россияне названия праздника уже в большинстве своем не помнят и поросят не жарят, но представить себе Новый год без новогоднего стола не никто не может.

Все изменилось при великом энтузиасте всевозможнейших реформ - Петра Первом. Ему не понравилось путаница с новогодними праздниками, и он решил покончить с ней, как говорится, одним махом. В конце 1699 года ошеломленные россияне услышали следующий указ: "Поелику в России считают Новый год по-разному, с сего числа перестать дурить головы людям и считать Новый год повсеместно с первого января. А в знак доброго начинания и веселия поздравить друг друга с Новым годом, желая в делах благополучия и в семье благоденствия. В честь Нового года учинять украшения из елей, детей забавлять, на санках катать с гор. А взрослым людям пьянства и мордобоя не учинять - на то других дней хватает". Народ инициативы Петра не одобрил. По России прокатился глухой ропот. Возмущались не только простецы. От многих "благородных", занятых "подобно черни предубеждениями", слышались даже и "хульные слова". "Как мог Государь переменить солнечное течение?" - спрашивали друг друга они, свято веруя, что Бог "сотворил свет в сентябре месяце". Понадобились специальные разъяснения официальных лиц и в частности, "придворного" святителя Петра Феофана Прокоповича, который подобные измышления просто высмеял. До бунтов дело не дошло. Лишь кое-где появились в народе листки с "бранными писаниями". Но Петр, не обращая на них никакого внимания, своим указом запретил праздновать Новый год "каким бы то ни было образом" 1 сентября. А 15 декабря 1699 года барабанный бой у Кремлевской стены привлек внимание москвичей. Толпы народа бросились на Красную площадь. А там уже был устроен высокий помост, с которого царский дьяк громко зачитал указ о "новом счислении лет".
И в знак "того доброго начинания и нового столетнего века" "после благодарения Богу и молебного пения в церкви" повелено было государем: "По большим проезжим улицам и знатным людям и у домов именитых духовного и мирского чина, перед воротами учинить некоторое украшение от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых. А людям бедным хотя по древу или ветви над воротами или над хороминами своими поставить. И чтоб то поспело будущего января к первому числу 1700 сего года. А стоять тому украшению января по седьмое число того же года. Да января ж в первый день, в знак веселия, друг друга поздравлять с Новым годом и столетним веком, и учинить сие, когда на Большой Красной площади огненные потехи начнутся и стрельба будет, и по знатным домам боярским и окольничьим, и думным знатным людям, палатного, воинского и купеческого чина знаменитым людям каждому на своем дворе из небольших пушечек, у кого есть, или из мелкого ружья учинить трижды стрельбу и выпустить несколько ракет, сколько у кого случится. А по улицам большим, где пристойно, января с первого числа по седьмое число по ночам огни зажигать из дров, или из хвороста, или из соломы. А где мелкие дворы, собравшись по пяти или шести дворов, тако же огонь класть, или, кто хочет, на столбиках по одной или по две или по три смоляные и худые бочки, наполняя соломою или хворостом, зажигать, а перед бургомистрскою ратушею стрельбе и таким украшениям по их усмотрению быть же". В ночь с 31 декабря на 1 января царь запалил фитиль, и в ночной воздух, сияя и шипя, взлетела ракета, возвестив всем начало "нового" Нового года. И всю ночь потом царская гвардия, "не жалея пороху, "палила изо всех ружей и пушек".

Однако инициативу императора - то есть, простите, тогда "всего лишь" царя Всея Руси - постигла судьба его новых реформ. После смерти Петра Великого все надолго забыли о чужеземном обычае украшать на Новый год дома елками. Да и не был этот праздник особенно популярным, уступая привычному Рождеству Христову. Так было не только в России, но и в Европе. Кстати говоря, придумал украшать елку на рождество никто иной как… Мартин Лютер, реформатор католического учения, приобретший огромную популярность в европейском мире. Возвращаясь однажды домой накануне Рождества, великий еретик возвел взор на небо, усыпанное яркими звездами. Казалось, что звезды сияют и на крышах домов, и на ветвях деревьев. Придя домой, он решил установить у себя дома маленькую елочку и украсить ее зажженными свечами. Детям это понравилось. Елка была видна с улицы на фоне окна, соседи пришли в восторг и решили не отставать.
Моду на елки в России ввели… немцы - через сто лет после смерти Петра. В 40-е годы XIX века кондитерские заведения Петербурга организовывали массовую продажу небольших елок с заранее прикрепленными к ним свечами и сладостями. А в 1852 году в российской столице в помещении Екатерингофского вокзала была установлена первая публичная елка. Обычай начал распространяться с удивительной быстротой. Чем россиянам вдруг так полюбились пушистые деревца, в общем-то, понятно. Однако восторженное отношение к елке разделялось не всеми: ее не приняли приверженцы русской старины, защитники лесов (первые русские экологи) и - самое главное - православная церковь. От елок отказываться общество не хотело, поэтому пришлось срочно "прививать" красивое деревце на российскую почву. Укоренение елки, в самое короткое время превратившейся из чужеземной диковинки в символ Рождества и Нового года, представляет собой типичный пример… манипуляции сознанием. Начинается работа педагогов и детских писателей по формированию новой мифологии, где елке приписывается "исконный", народный характер. Она становится символом зимнего леса, "скромной питомицей Родины", как ее называли. Среди елочных украшений появляются снег, шишки, грибочки, всякое зверье и прочие лесные атрибуты

Дети, как известно, очень любопытны. И их очень волновал вопрос, откуда в доме вдруг появляется елка? Взрослые отвечали на него в меру своего разумения. Среди приносящих елку числились Младенец Иисус - по западному образцу, бабушка Зима, старичок-кулачок… Детям девятнадцатого века, как видно, больше всего импонировал именно старик с длинной бородой. Постепенно вместе с елкой он стал приносить детям и подарки. Однако как же его звали? А как кому нравилось. Святой Рупрехт, святой Николай, Санта-Клаус, Ёлкич, рожедственский или святочный дед… Однако все чаще и чаще на домашних праздников детям объясняют, что подарки им принес Дед Мороз.

Трансформация мифа о Морозе - тоже одна из загадок национального сознания. В славянской мифологии повелитель холодов и метелей Мороз Морозович (или Иванович) не отличался ни добротой, ни склонностью дарить подарки. Чтобы не вызвать его гнев, обращаться с ним следовало осторожно; прося не губить урожай, его задабривали; им пугали детей: "Погоди, Мороз идет, он тебя..." Мороза представляли в виде старика небольшого роста, с белыми волосами и длинной седой бородой, с непокрытой головой, в теплой белой одежде и с железной булавой в руках. "Где он пройдет - там жди жестокой стужи", - говорили русичи. Но со временем образ Мороза кардинально изменился. Суровый, в компании Солнца и Ветра разгуливающий по земле и насмерть морозивший встретившихся на пути мужиков, он из грозного постепенно превращается в справедливого и доброго деда. В сказке Владимира Одоевского "Мороз Иванович", которая стала предвестием нынешнего новогоднего мифа, образ будущего деда Мороза еще далек от знакомого нам новогоднего персонажа: календарная приуроченность сказки - не Рождество и не Новый год, а весна (Мороз Иванович живет в колодце, оттого что "жарко становится"); не он приходит к детям, а дети приходят к нему; да и подарки его - это лишь плата за службу. И все же образ этот уже узнаваем: "добрый Мороз Иванович" - "седой-седой" старик, который как "тряхнет головой - от волос иней сыплется"; живет он в ледяном доме, а спит на перине из пушистого снега. Рукодельницу за хорошую работу он одаривает "горстью серебряных пятачков", однако и Ленивицу не замораживает (как Морозко старухину дочь в сказке), а лишь проучивает, дав ей вместо серебра сосульку. Заботясь о природе, он покрывает снегом озимые всходы; попечительствуя о людях, стучит в окошки, чтоб "не забывали печей топить да трубы вовремя закрывать". Так начиналась для российских детей новая сказка. К началу ХХ века образ Деда Мороза окончательно оформился: он функционирует как игрушка на елке, главная фигура, стоящая под елкой, рекламная кукла на витринах, персонаж детской литературы, маскарадная маска, даритель елки и подарков. В это время утверждается мнение об "исконности", древности этого образа: "Дедушка-мороз внезапно появляется в зале и так же, как сто или двести лет назад, а может быть, и тысячу лет назад, вместе с детьми совершает танец вокруг елки, распевая хором старинную песню, после чего из мешка его начинают сыпаться детям подарки".

До революции Дед Мороз был популярен только в городах. Он стал еще одним символом существования деревенской Руси и городской России - двух непохожих друг на друга миров, каждый из которых не интересовался тем, чем живет другой. Да и могло ли в патриархальной русской деревне, которая продолжала жить мифами предков, закрепиться столь явно чужое нововведение? Городские люди уже давно жили по-другому. И уже в начале двадцатого века большевики боролись со сказочным Дедушкой в рамках борьбы с религией. Превращенные в "религиозный хлам" Рождество, елка и Дед Мороз оказались в одном смысловом ряду: "Ребят обманывают, что подарки им принес дед-мороз. Религиозность ребят начинается именно с елки. Господствующие эксплуататорские классы пользуются "милой" елочкой и "добрым" дедом-морозом еще и для того, чтобы сделать из трудящихся послушных и терпеливых слуг капитала"… Происхождение этого "старорежимного" образа возводилось к "духу елки", которому первобытные люди вешали на деревья жертвы и "который превратился в деда-мороза"… Все это - типичные цитаты двадцатых годов.

Гонение на елку и Деда Мороза продолжалось до 28 декабря 1935 года, когда вышел номер "Правды" с установочной статьей Павла Постышева, а на следующий день было обнародовано решение ЦК ВЛКСМ, предписывающее комсомольским организациям устраивать для детей новогодние - но не рождественские, как прежде, елки. Восьмиконечную вифлеемскую звезду (один из символов Рождества Христова), водружаемую на верхушку, было велено заменить на пятиконечную, желательно красную. Вместе с реабилитацией елки кончились и обличения Деда Мороза, после некоторых сомнений полностью восстановленного в правах. Устроители детских елок получили возможность проявлять инициативу, что и привело к появлению Снегурочки. Перед войной с елкой и с Дедом Морозом встретились, наконец, крестьянские дети - питомцы новой, советской деревни, на свою беду привлекшей внимание властей, именовавших себя рабоче-крестьянскими.

Такова - очень вкратце - история появления в России всенародно любимого праздника, которая дает немало пищи для размышлений о хрупкости традиций и о том, как легко иногда принимают дети то, что казалось дикостью их отцам.