Т.П. Григорьева
Движение красоты: Размышления о японской культуре
М.: "Восточная литература" РАН, 2005, с. 180-192.
Возьмите любую танка, с которых начинается японская литература, вы не найдете в ней ничего ирреального, сверхъестественного, ничего, кроме образов природы и человеческих чувств. И все же вас не оставляет чувство ирреальности реального. Не воплощено ли в них представление о том, что личность же существо, живущее в мире, а существо, переживающее мир»? Не природа и человеческие чувства, а природа в человеческих чувствах.
Своеобразная структура мышления породила своеобразную структуру образа. Влияние буддизма не в том, что в японской литературе звучат мотивы иллюзорности, непрочности, эфемерности бытия, а в том, что буддийское мироощущение привело к особому принципу художественного мышления. Осознание нереальности эмпирического бытия и реальности неявленного, истинно-сущего, нерасчлененность реального и идеального сказались на структуре образа, на строении художественного организма. Как говорил Дюмулен о японском искусстве, «вещи как вещи, все по-земному, и все же постоянно ощущаешь отблеск абсолютного» [206, с. 189].
И для классической поэзии характерно присутствие того, что невидимо, чего нет в стихах, но что живет в намеке. Вокруг устойчивого ядра — того, что стихи вызывают в воображении, — призрачная, вибрирующая ткань образа. Акцент на недосказанном. Главное то, что за словами. Главное— не сказанное, а недосказанное, «душевный отклик» {ёдзё). Быстро исчезает красота; в душе остается только замирающий отзвук, нагори — воспоминание чувств. И потому в реальном, несмотря на кажущуюся достоверность образа, ощущается отблеск ирреального, привкус Небытия. Танка ли, хокку, ранние рассказы Куникида Доппо, фильмы Куросава или романы Абэ Кобо — это своего рода «нереалистический» реализм. Традиция нерасчлененности «романтического» и «реалистического» обнаруживается в японском искусстве по сей день.
Но если это так, то за счет чего же происходило движение японского искусства? Как известно, всякое движение обусловлено взаимодействием сторон. И хотя, как я пыталась показать, тип связи противоположностей имеет интравертный характер, но покой порождал движение по закону «неизменного в изменчивом» (фуэки-рюко).
Примечания
1 По-японски киин сэйдо.
2 Киин — ритмически правильное дыхание. Когда «сатори рождает произведение искусства, оно сообщает ему киин, благодаря которому обнаруживается мё (таинственное), позволяющее проникнуть в сокровенно-прекрасное югэн», — пишет Судзуки [236, с. 220}.
3 Правда, С. Соколов ведет речь о хайга — направлении в японской живописи более позднего времени (ХУП-ХУШ вв.). когда акценты были переставлены — живопись свидетельствовала о пробуждении личностного сознания.
4 Большой японско-русский словарь предлагает на сей раз довольно точный перевод термина кёдзииу-химаку как «нечто между реальностью и нереальностью... литература находится в тончайшем слое, лежащем между действительностью и небытием» [18, т. 1, с. 387]. Секрет в том, что бытие — одновременно и небытие, а небытие есть бытие, все пребывает в позиции постоянного взаимообращения.
5 Хисамацу имеет в виду историю, которую пересказал Тикамацу: «У одной придворной дамы был возлюбленный. Они любили друг друга со всем пылом страсти, но дама обитала в глубине дворцовых покоев, и возлюбленный не мог посещать ее... Она так тосковала по нему, что велела изготовить его деревянное подобие. В отличие от обыкновенных кукол оно ничем не нарушало сходства. О цвете лица и говорить нечего, — так верно он был соблюден, даже поры на коже, даже отверстия в ушах были в точности изображены... человек и кукла лишь одним отличались друг от друга: в человеке была душа, а кукла была лишена оной.
Когда же дама увидела сие подобие, столь верно изображавшее живого человека, то интерес ее остыл, а на душе стало жутко и тяжело. Скоро остыла в ней и любовь, а кукла стала так противна, что дама выбросила ее» [104, с. 81].
страницы 1 2 3 4 5 6 7
|