II
Шли годы. Миниэль росла задумчивой девушкой, любящей одинокие танцы во влажном свете звезд. Ее любили все, она в ответ неизменно приветливо улыбалась – и уходила одна. Ни подруг, ни друзей. Даже среди родившихся, а не Пробужденных. Единственной ее привязанностью были мать и отец. Только от них она не спешила уйти, ласково улыбнувшись.
Нисиломэ тоже ходила задумчивой. Койрэ ни о чем не спрашивал ее – он просто был рядом. Он не умел по-другому. Он чувствовал, что не может развеять тихую печаль своей жены, – и не пытался это сделать. Он не спрашивал себя, в чем ее причина.
А причина тихой грусти и матери и дочери была проста: чем больше проходило лет, тем сильнее им недоставало Охотника. Его облика, его голоса, неведомой исходящей от него силы – всего, что было связано с ним. Тоскуя по нему, Нисиломэ и Миниэль невольно стали поверенными печалей друг друга – и это еще больше сблизило мать и дочь. И часто, глядя друг на друга лучистым взглядом, они говорили безмолвно:
"Он вернется?"
"Он обещал".
– Финвэ... Прости, что мешаю тебе...
– Миниэль? Ты?
Она неловко сжалась от нерешительности.
– Что тебе, девочка?
– Я бы хотела... хотела спросить...
– О чем? Ну, говори смелее, – он широко улыбнулся ей, ободряя. Она ответила тем же, но совсем робко, и скорее прошептала, чем вымолвила:
– Ты ведь был дружен с Охотником. Расскажи о нем.
Как-то однажды она сказала Мастеру:
– Знаешь, матушке недостает Охотника еще больше, чем мне...
– Знаю. Она ведь самой первой встретилась с ним.
– Пойдем к нам. Пусть твои рассказы буду слушать не только я.
С той поры Финвэ стал часто бывать у Койрэ и Нисиломэ.
Все четверо шли холмами. Миниэль убежала вперед – и теперь медленно кружилась на вершине, ожидая, пока перворожденные поднимутся к ней. Финвэ и Нисиломэ были, как обычно, увлечены разговором об Охотнике, а Койрэ с тихой радостью смотрел на дочь, танцующую под звездами.
Серебряные волосы Миниэли, унаследованные ею от отца, причудливыми волнами вились вокруг нее, и это делало юную девушку похожей скорее на призрак, чем на эльдиэ. Ее огромные синие глаза были широко раскрыты – словно от удивления безмерности звездного неба или далей земли, – и эта синева глаз и серебро волос казались продолжением синевы ночи и серебра звезд.
– Иоли! – окликнул ее отец. Она замерла, встав лицом к югу.
Койрэ ахнул: низко висящее над горизонтом Семизвездье, которое не скоро еще назовут Валакиркой, оказалось точно лёгшим на волосы девушки, словно драгоценный венец с семью алмазами.
– Мирэ-ри-эль... – выдохнул Койрэ. – Мириэль...
Дева в алмазном венце из звезд.
Ему понадобилось заменить лишь один звук, чтобы дать ей то имя, которое запомнят все. И в тот час он не мог предположить, что века спустя тоже лишь одной заменой это имя превратится в "Фириэль", "Умершую", что мудрость и тайные силы, доступные его дочери, многое изменят в мире и, возможно, к лучшему, но ей самой не принесут ничего, кроме желания уйти.
– Постой так! – крикнул ей Койрэ. И позвал жену и Мастера: – Идите скорее!
Нисиломэ тихо вскрикнула от восторга, а Финвэ прошептал "Увенчанная звездами..." . С той поры он будет звать ее только Мириэлью.