Rambler's Top100
На главную страницу
"Форменоса" На главную 
страницу  "Миф.Ру" К оглавлению "Листочков"
Альвдис Н. Рутиэн
Холодные камни Арнора
Черновики романа

Пролог. Серебристая Гавань


Он вышел к заливу Лун.
Близость Великого Моря ощущалась еще за несколько дней – влажным ветром, постепенно понижавшимися холмами… чем-то, не имеющим названия ни в людских, ни в эльфийских языках, но без слов понятном любому мореходу. Этот странник себя к мореходам не причислял, даром что провел на корабле почти треть жизни: море так и осталось чуждой ему стихией.
И всё-таки близость океана он ощутил сердцем – за несколько дней до зримых примет конца пути.
Что ж, дорога в очередной раз пройдена. Вот он, край земель, по иронии названых Срединными. Странная середина – за которой нет ничего. Только серая гладь воды, то спокойная, то гневная, но всегда равнодушная к тем, кто остается на берегу.
На этом берегу великого океана.
А тот берег… по ту сторону заката. По ту сторону прошлого. По ту сторону судьбы.
Говоря языком людей, по ту сторону от Зачарованных островов, и никакое осанвэ не соединит живущих здесь с оставшимися там.
Так это говорится любым из аданов, знающих древние предания.
Это очень просто выучить. Смышленый людской ребенок поймет и запомнит с первого раза.
Но он – не ребенок.
И уж тем более – не человек.

Он неспешно шел на юго-запад, где закрывали горизонт обломки некогда могучего хребта Эред Луин. В саму Серебристую Гавань заходить не собирался, но не отпускала уверенность, что там его может ждать удача. Что ж, если предчувствие говорит, что в Мифлонде невозможное станет чуть более вероятным, то не стоит спорить с собственным сердцем.
На юг-запад? – значит, туда.
Он шел, ведя безмолвный разговор с прибоем, уходя мыслями в прошлое, когда дар осанвэ был для него таким же привычным, как умение видеть и говорить. Когда достаточно было соприкасаться мыслями раз в двадцать, пятьдесят, сто лет… Да и то было недолгим: я жив, у тебя растет сын, а прочее ты и так знаешь от вестников, приходящих к вашему королю. Главное, что ты и мальчик – в безопасности. Ну и я до сих пор не погиб, несмотря на.
Сейчас он безо всякого осанвэ знал, что она – в самом мирном из уголков Арды. И с мальчиком – уже давно прославленным капитаном Тол-Эрессеа – тоже всё в порядке.
А он – что ж, он жив по-прежнему несмотря на.
Только это уже не звучит, как натянутая струна. Жив – значит, здесь, в Эндорэ. Погибнет – уйдет в Мандос. Был там, ничего страшного, проверено. Выйдет – вернется к ним. Всё просто.
И утраченный дар осанвэ сейчас не нужен. Нет таких вестей, ради которых стоило бы преодолевать духом безмерные расстояния.
И всё же он здесь – именно потому, что хочет дотянуться мыслью до Заокраинного Запада. По-детски наивно… ведь если души связаны, то лишние сто лиг пути – не помеха для осанвэ. Не помеха и не помощь.
А границу Зачарованных морей не одолеть. Ни силой, ни мыслью. И смешно думать, что это удастся из Мифлонда, раз не удалось из Артэдайна. И уж еще смешнее полагать, что если пройти десяток лиг на запад, то непременно получится.
Смешно.
Такими вот смешными вещами он занимается.

Эльдар присел на камень, откинул капюшон с головы. Ветерок подхватил его темно-русые волосы, принялся играть с ними – тонкими, таких у людей не бывает. А то ведь полами его плаща не поиграешь: тяжелый, аданский, такой или ураган поднимет, или никакой игры. Но разве ураган – это игра?
Путник не обращал внимания на проказы ветерка.
Его плащ действительно был сделан людьми, как, впрочем, и вся одежда. Со стороны можно было счесть и его самого человеком, узкоплечим, как-то странно движущимся, но – аданом.
Пока он не откидывал капюшон и тонкие черты лица, высокие скулы, брови как вскинутые крылья не выдавали в нем эльдара.
Впрочем, если он открывал лицо, то ни скул, ни бровей уже никто не замечал. “Огнеглазый” – вот что неслось ему вслед.
Это не было его прозвищем. Так здесь звали воинов его народа. Когда-то это произносили с затаенным ужасом, или с ненавистью, или с презрением. Сейчас изредка, но так же. И лишь немногие аданы говорили “Огнеглазый” уважительно. Впрочем, тоже когда он не слышал… или когда они считали, что не слышит.

…дева Ариэн вела свою ладью на запад, распустив розовое покрывало во всю ширь неба. Нолдор не отрываясь смотрел на нее – и солнечный блеск не слепил его глаза. Да и с чего? – разве не стоял он в юности подолгу возле Лаурелина, дерзко прикасаясь к каплям его света? Разве не гонялся он по лесам Оромэ вместе с Тилионом, тогда еще беззаботным охотником? С Ариэн, правда, довелось увидеться лишь пару раз, но виделись.
И сейчас он безмолвно просил ее донести на Запад его мысли. Пусть передаст Эльдин и Аллуину, что он помнит о них, что они – с ним, здесь и сейчас, во всех его странствиях, во всех опасностях и радостях, и что если есть покой в сердце урагана, то и в сердце нолдора есть недоступный уголок счастья – память о любящих и любимых.
Тяжело вздыхающее море, розово-жемчужное небо, волны воспоминаний – всё это уводило из сегодняшнего дня, туда, во вневременье, где высится светлый Тол-Эрессеа, где заботы – лишь в творчестве и все печали – лишь в памяти. И кажется – еще немного и сознание Эльдин коснется его, и они будут вместе, через Море, через Грань.
Солнце село.
Чуда не свершилось.
Это только в аданских сказках эльфы умеют творить любые чудеса.

Что дальше? Возвращаться? Вот так, сразу? Ведь в Арноре его ждут, а эти попытки дотянуться до жены всё равно обречены на неудачу. Или всё-таки дойти до Мифлонда? Но что изменится? Его мысли не отнесет на Эрессеа ни один корабль, и близость кораблей не поможет ничем.
Дождаться ночи, попытаться воззвать к Тилиону, потом к Эарендилу… заранее зная, но всё-таки, всё-таки, всё-таки.
Звук шагов вывел нолдора из задумчивости. Тот, кто шел к нему, явно хотел, чтобы его услышали: не так-то просто эльдару перестать ходить беззвучно.
Странник обернулся – и тотчас встал с поклоном.
– Владыка Кирдан?
Корабел кивнул в ответ. Спросил:
– Ты не первый век приходишь сюда. Глядишь на Запад в тоске.
– Там у меня жена и сын.
– А что мешает уплыть?
– Я не затем приплыл сюда, чтобы покидать эти земли.
– Я помню, – медленно наклонил голову Кирдан.
Этот корабль – привезший майар в обличии людей – не забыть. И дело было даже не в том, что прибыли могучие посланцы Стихий и с ними несколько славных эльдар. Просто это был единственный за всю Третью Эпоху корабль, приплывший с Запада.
И капитаном был как раз сын того огнеглазого, с которым говорил сейчас Кирдан.
Невольно они оба посмотрели на запад, понимая друг друга без всякого осанвэ: вот уже полторы тысячи лет никому не дано дотянулся мыслью до Амана. Ни могучему, ни слабому, ни старейшему, ни юнцу. Ни проклятому, ни прощенному.
– И ты будешь так ходить сюда век за веком? – тихо задал вопрос Корабел.
Нолдор пожал плечами: дескать, а что еще остается делать.
– Зная, что это бессмысленно?
– Безрезультатно, Владыка. Но не бессмысленно.
Кирдан чуть прищурился:
– Но если ты так тоскуешь по своим, то почему ты не напишешь им письмо?
…нечасто на лице гордого нолдора можно было увидеть такое изумление. Мореход кусал губы, с трудом сдерживая довольную улыбку.
Но когда огнеглазый заговорил, это были отнюдь не слова признательности:
– Опомнись, Владыка, что ты предлагаешь?! Рунами можно передать сведения, знания, но как выразить ими то, что живет в сердце?! То, чему нет воплощения даже в словах?!
– Но люди делают это. Ты живешь среди аданов и лучше моего знаешь: лишенные осанвэ, они наши способ…
– Людские письма – это обрубки речи. Донесения, приказы, просьбы. Даже люди не пытаются втиснуть душу в клетку рун. Даже они понимают: это всё равно что парадным одеянием мыть пол – только потому, что оно тоже ткань.
Но Кирдан не собирался сдаваться так быстро:
– Так ты хочешь сказать, что передать письмом чувства невозможно?
– Д… – как ни было коротко это слово, нолдор осёкся на середине. В его глазах зажегся огонёк действия.
“Вот уж правильно зовут вас огнеглазыми”, – мысленно усмехнулся Кирдан. Вслух он сказал:
– Подумай, за эти века произошло немало событий, о которых стоит рассказать. А это получится почти обычное письмо. Я потом передам его на первый же корабль, который отплывет на Заокраинный Запад.
Нолдор ответил не сразу, обдумывая слова Корабела. Потом спросил:
– Отчего ты помогаешь мне, Владыка? Ведь ты же знаешь, кто я. Ведь ты же помнишь, как я погиб. У тебя нет причин…
– У меня нет причин, – резко возразил Кирдан, – оспаривать решение Валар. Намо отпустил тебя, и не нам осуждать того, кого оправдал Судия. Валары позволили тебе приплыть – и не считай себя хитрее их, гребец Аллуина! Будь они против того, чтобы ты сошел на берег Эндорэ, твоя уловка не помогла бы тебе.
– И всё-таки: почему ты мне помогаешь? – тихо спросил нолдор.
– Почему… Мне больно видеть, как ты раз за разом уходишь, потерпев неудачу. Не благодари: считай, что я забочусь о себе.
Тот глубоко поклонился:
– Как скажешь, Владыка. Не благодарю.
– Хитрец! – рассмеялся Кирдан. – Пойдем в Гавани. Сегодня ты отдохнешь, а утром тебе дадут всё, что нужно для письма.
Он сделал приглашающий жест и пошел вперед.
Нолдор остался стоять:
– Владыка.
– Что? – обернулся тот.
– Меня зовут Хэлкондо. Хэлгон.

Серебристой Гавани они достигли в сумерки. Город мерцал сотнями огоньков – небольших, будто для того и зажженных, чтобы не нарушать глубоко-синего вечера. Это было торжественно – и приветливо. Похоже на Имладрис – и совершенно иначе.
В другой раз нолдор был бы рад увидеть этот легендарный город, но сейчас, как и сотни лет назад, ему было не до разглядываний. Тогда его, лишь кивком головы простившегося с сыном, ждал восток. Теперь, по иронии судьбы, ждал запад.
Следом за Кирданом он вошел в большую залу. Непохоже было, чтобы это высокое здание служило кому-то жилищем – нет, здесь собирались те фалмари, что сейчас были на берегу.
Хэлгон внутренне напрягся: он привык по Имладрису, что его появление встречают настороженным молчанием.
Но напрасно.
Фалмари не удостоили тишиной даже Кирдана. Музыка и танцы не прервались, речи не стихли. Кто-то кивнул Корабелу, кому-то он наклонил голову в ответ, жестом показал Хэлгону: отдохни здесь – и, кажется, забыл о том, что привел с собой нолдора.
Тот присел в красивое кресло (подлокотниками служили навек замершие волны, вырезанные из белого дерева) и стал разглядывать залу и фалафрим.
Здесь царило спокойствие. Нет, не было ничего похожего на светлое бесстрастие Амана, здесь звенел смех в ответ шуткам – отнюдь не всегда безобидным, иные танцы были стремительны… и всё же Хэлгон бы сказал, что во всем Эндорэ он не найдет места безмятежнее.
Так мерный рокот волн гасит те бури, что ярились в сердце.
Пару раз молодые красавицы звали гостя в танцы, но когда он снова отказался – они перестали. Не хочет – его дело. Невольно нолдору подумалось, что было бы, осмелься одна из дев Имладриса на такое… ей он бы не рискнул отказать, опасаясь худшего, если он ответит “нет”.
Здесь – впервые за все века жизни в Эндорэ – он не был огнеглазым, чудищем из древних сказаний, по недосмотру отпущенным Валарами на свободу.
Кто-то предложил ему здешнее угощение: рыба, хитро подобранные водоросли, моллюски в раковинах. Хэлгон взял из вежливости… вся эта снедь моряков ему изрядно надоела за то время, что он плавал с Аллуином, и нолдор искренне не понимал, как можно считать водоросли вкусными, – да, всё так, но нет ничего страшного в том, чтобы съесть эту лилово-зеленую морскую траву. А вот обидеть хозяев – боишься.
Освещение в зале было неярким, вечер за широкими окнами уступил место ночи… и в серебристом огне светильников танцы фалафрим казались нолдору такими же волнами, что тихо пели у причалов. Хэлгон почувствовал, что зверек, всё это время сидевший внутри него, теперь разжал когти, а потом и вовсе свернулся в пушистый комок, став из хищника безобидным.
Какая разница, что в Имладрисе на него смотрят иначе? Он ведь не ради Имладриса бежал с Тол-Эрессеа. Какая разница, что Элронд… да кто он такой, этот Элронд? Возомнивший о себе мальчишка, осколок славных родов, сверкающий их славой. И почему он, Хэлгон, должен дорожить его благосклонностью больше, чем добрыми словами короля Артэдайна?
Танцы фалафрим не останавливались, как вечен бег волн. И Хэлгон вдруг улыбнулся простой мысли: Элронд – всего лишь сын друга его сына. Как можно обижаться на мальчика? Сердиться на него, как на старшего? Это же смешно…
Юная фалмариэль протянула ему кубок. Оказался мед, но сваренный иначе, чем у других народов эльдар. Он не был привычно душистым, но от него на сердце стало совсем легко.
… и ведь не терзаешься из-за Ангмара, хотя Ангмар – это действительно опасность, это беда, и не тебе беда, а дунаданам, но Ангмар – это понятный враг, и только от тебя зависит, одолеешь ты его или нет, а мучился из-за всякой ерунды: Элронд его не так приветствует и не так смотрит, вот уж действительно ужас, гибелью грозящий тебе и всему Артэдайну!

Хэлгон прикрыл глаза. Это была не дрема, но тихое чувство свободы… свободы от своих ошибок. Мимолетное воспоминание: что-то похожее было в Мандосе.
…и звучит музыка, и волны покоя накатывают одна за одной, и несут тебя, несут прочь от тревог…

– Господин! Господин, ты уснул?
Хэлгон вздрогнул, открыл глаза.
Давно было утро. Нет сине-серебристого сумрака: золотой свет. Нет танцовщиц и музыкантов: зала пуста.
И рядом стоит юный (не старше тысячи лет) фалмар.
– Владыка Кирдан поручил мне проводить тебя.
– Куда?
– Написать письмо. Владыка сказал, ты хочешь отправить его на Запад.
“Хочу. Хм. Как точно всё знает Владыка. Хотел бы я так же всё знать”.
Хэлгон благодарно кивнул юноше.
– Пойдем, господин.
– Зови меня Хэлгоном.
– Меня зовут Гаэлин, – улыбнулся тот.
Лестницы, переходы, повороты, снова лестницы – и они поднялись в изящную башенку-беседку. Стол по центру, скамьи. На столе – свитки в футляре, каменные фигурки кораблей, чтобы прижимать лист при письме, чернила, перья.
Гаэлин поклонился и исчез, пообещав придти после полудня.
Хэлгон остался один.
Один на один с чистым листом.

Капитану Аллуину отец его Хэлгон шлет привет.

Первая строка легла на лист без особых трудностей. (“Из чего, кстати, они делают эти листы? Какие-то склеенные тростники? У нас в Арноре таких нет. Может, попросить у Кирдана сколько-то? Хотя нет, хрупкие. За Море такое отослать – не страшно, а вот по нашим горам и болотам с таким скакать… н-да.”)
Лист терпеливо ждал. Отправлять за Море единственную фразу определенно не следовало.
Хэлгон сразу решил писать именно сыну. Как можно передать буквами те чувства, что связывали его и Эльдин, он не представлял совсем. И благоразумно начал с более легкой задачи.
Увы, “более легкая” отнюдь не была легкой сама по себе.
Башенка, где он сидел, оказалась высокой. Словно маяк между двумя морями: направо простиралось зеленое море равнин и лесов, слева вдали мерно дышал залив Лун, а за ним – Белегаэр. Хэлгон впервые смотрел на ставшие ему родными дали вот так, с высоты… и не надо выискивать следы агнмарского отряда, дерзко забравшегося в наши земли, или кардоланскую шайку, от голода еще более опасную для наших.
“Наши”. Хэлгон давно уже привык говорить так о дунаданах. В сущности, это правда: ведь среди них столько потомков Элроса, что мудрейший из мудрых едва ли найдет того, у кого не было бы капли крови Тар-Миниатура! Ибо помимо прямой мужской линии есть еще женские, женские и снова женские. Да и мужские, не обремененные властью и строгостью родословных.
Хэлгон безо всякой приязни посмотрел на лист с сиротливой фразой. Гаэлин обещал придти в полдень… но если продолжать столь же быстро, то письмо не будет кончено и к завтрашнему вечеру!
“Хватит. Так ничего не выйдет. Как бы я писал это человеку? Хронисту какому-нибудь, попроси он меня?”
И перо побежало по листу на радость быстро:
Простившись с тобой в Серебристой Гавани, я отбыл на восток. Путь наш лежал в Имладрис. Говоря “наш”, я разумею эльдар, ибо у магов дороги свои, и нам они неведомы.
Должен тебе сказать, что те немногие здесь, кому известно о посланцах Валар, майар именуют магами и всячески подчеркивают, что они – люди, равно как и сами майары делают то же. Бесконечный же срок их жизни людям или неведом, или не тревожит их, ибо слава чародея бережет от расспросов надежнее крепостных стен.
Итак, мы вскоре прибыли к Элронду. С сожалением я должен признаться, что он встретил меня безо всякой приязни, едва ли сознавая разницу между моим прежним приходом в Арверниэн и нынешним приездом в Имладрис.

Хэлгон отложил перо. Гнев волной страшнее прибоя снова поднялся в нем, ярясь и грозя гибелью, как самонадеянному пловцу, бросившему вызов морю.
…это было несправедливо. В Мандосе он сотни раз искупил каждое совершенное им убийство эльдара – и десятки раз каждое возможное, но по счастливой случайности не произошедшее. Это осталось в прошлом… и обрушилось в настоящем. И ожидало в будущем.
В каждый следующий приезд в Имладрис. А туда ездить придется, никуда не деться.
Нолдор встал, прошелся. Старательно полюбовался архитектурными красотами Мифлонда – впрочем, не видя их.
Усилием воли, которого хватило бы, чтобы одолеть дюжину орков, вернул себя к письму.
Так что я решил, что мое место среди атани.
Потомки нуменорцев на этих землях многочисленны и различны. Увы, я должен написать тебе, что многие из них, подобно предкам, позволили Тьме пустить корни в их душах.
На нашем Севере таковы Кардолан и Рудаур, я же обрел новый дом у королей княжества Артэдайн, земли атани..

Хэлгон с удивлением обнаружил, что писать стало гораздо легче. Теперь не нужно было одолевать каждую фразу, как крутой утес. Если продолжать горные сравнения, он покатился словно по заснеженному склону вниз.
Все три некогда образовывали великое княжество Арнор, но оно распалось задолго до моего приезда сюда. Сейчас это соперничающие земли, и я с тревогой жду дня открытой вражды, тем более, что Ангмар…
Ангмар. Дом Железа. Почти Ангбанд. Только труба пониже и дым пожиже, как говорят аданы после кружки эля.
Хэлгон как никто другой мог подтвердить: дым у Ангмара действительно не настолько густой, как у Тангородрима. Кузницам не сравниться с трехглавым вулканом.
И всё же нолдор предпочел бы, чтобы дым у Ангмара был гораздо гуще.
Ибо лучше вулканы, чем эти горные мастерские – где изготавливают отличное оружие. Кардолан и Рудаур вооружены клинками ангмарской работы.
… подстрекает к ней потомков нуменорцев.
Сын мой, ты легко читаешь язык волн, но для меня, как тебе известно, он так и остался чуждым. Я же сейчас постараюсь изложить тебе язык иной стихии: стихии людских земель. Боюсь, впрочем, что она окажется тебе столь же чужда.
К северо-востоку от бывшего Арнора…

Хэлгон перечеркнул последнюю фразу. Откуда им там, на Эрессеа, знать, что такое Арнор?
Начнем с начала.
Людьми, спасшимися из Нуменора, было основано два королевства, в былые времена единых: Арнор и Гондор. Судьбы Южного Королевства, Гондора, мне известны мало. Одно лишь знаю я: там до сих пор правит царственный род, восходящий к Тар-Миниатуру. Судьба же Северного Королевства оказалась более печальной, ибо оно разделилось на три княжества, и лишь в одном дух атани пребывает прежним. Арнор занимал обширные пространства к северу от Мифлонда; к северо-востоку же от него располагается Ангмар, источник всех наших бед. Кто его населяет – нам не ведомо, ходят лишь смутные слухи о союзе орков и людей, а еще – о некоем Короле-Чародее.

Нолдору вдруг стало стыдно за последние фразы. Нет, они были правдивы… слишком правдивы. Слухи действительно смутные, да. Но почему он, некогда бывший разведчиком у самого Келегорма Неистового, до сих пор не вошел в Ангмар и не выяснил, кто же на самом деле этот Король-Чародей?!
Не было приказа?!
Но князь Артэдайна – не Келегорм; для адана Хэлгон, эльдар, живой герой древней истории, – это не рядовой следопыт, для человека нолдор – это советчик, словам которого внимают с признательностью.
Так чего же он, Хэлгон, ждет?!
Впрочем, прежде чем бежать в Ангмар, следовало докончить письмо.
Люди Артэдайна сдержаны в речах и чувствах, так что во многом напоминают своих пращуров и особенно Дом Беора. Как я уже сказал, я истинно обрел дом среди них, и надеюсь послужить славе этого княжества и возрождению Арнора.

Хэлгон не стал перечитывать письмо. Он понимал – получилось сумбурно. Но исправлять не хотелось. Иначе он никогда не отправит это.

Солнце невежливо устроилось на небе прямо напротив нолдора и мешало ему в нелегком деле написания писем.
Полдень настал, и Хэлгон с непривычным трепетом в душе ожидал появления этого юноши… его зовут Гаэлин, так? Придет, готовый взять письма, а второго письма пока нет ни строчки.
И что ему отвечать?!
Но, похоже, Гаэлин уже приходил – тихо и неприметно. Увидел, что гость Владыки погружен в написание, – и не стал тревожить.
Так что есть время написать Эльдин.
Время – есть. Но вот слова…
…безнадежно долгие годы Первой Эпохи. Век – за нынешнюю тысячу лет. Горы, горы и еще раз горы между ними. И непреодолимее горных хребтов – рознь Первого и Второго дома нолдор.
Эти века разлуки – разлуки по своей воле! – казались Хэлгону сейчас реальнее неиссчетных столетий, проведенных вместе. И всё-таки тогда, разделенные всем Белериандом, они были вместе. Ближе, чем после в Валиноре.
И первая фраза легко легла на новый лист:
Ты всегда со мной

Стоит ли писать ей обо всем, что творится в Артэдайне и Ангмаре? Нет, конечно. Аллуин прочтет ей письмо, и она поймет, что он, Хэлгон, как всегда – в самом опасном из самых опасных мест. Особенно когда отправится в Ангмар, это уже решено.
И надо передать ей лишь самое главное: “я выживу, я всегда выживаю, ты же знаешь. Глупо бояться за меня. Ты всё это прекрасно знаешь”.
На всякий случай надо написать:
Не бойся

Но война, на которой он не погибнет, – эта война еще по-настоящему и не началась. Ей длиться и длиться, ибо век смертных короток, но войны их бесконечны. Так что ему еще долго, очень долго быть здесь. И в ближайшие века
я не вернусь

И нечему печалиться; так уже было, и Эльдин привыкла к этому. Вряд ли важно, бок о бок они или разделены Белегаэром. Пусть они далеки, но на самом деле они
вместе

Почувствовав, что самое главное сказано, Хэлгон скатал лист в трубку – и не подумав перечитать.


Портал "Миф"

Научная страница

Научная библиотека

Художественная библиотека

Сокровищница

Творчество Альвдис

"После Пламени"

Форум

Ссылки

Каталоги


Миражи

Стихи

Листочки

"Эанарион"

"Холодные камни Арнора" и др.

"Сага о Звездном Сильмариле"

Жизнь в играх

Публицистика

Смех

Альвдис Н. Рутиэн (c) 2009
Миф.Ру (с) 2005-2014

Rambler's Top100