|
Гибнущие бессмертные
Они почувствовали это все. Не только короли и эрлы волшебного мира, не только содрогнувшиеся как от смертельной раны боги, не только друиды – но и самые обычные люди.
Британия была захвачена.
Это произошло не полвека назад, когда Цезарь разбил Касваллауна. Это случилось сейчас. Сегодня.
Это сделал новый император – многократно более могущественный, чем Цезарь… хотя трудно представить, что в теле человека может быть собрана такая сила. Этого так и звали – Божественный.
Август.
Он уже и не мыслил, как человек. Человеку, чтобы захватить дальнюю страну, надо двинуть туда войска… ну или хотя бы наместника прислать, требовать от королей покорности. Август не заботился о таких мелочах. Людям он объявил о своей победе, и отчего бы им и не поверить в очередную, одну из многих викторий императора? Формальности улажены, и Рим ждет очередной триумф: в жертву богам Рима преподносятся очередные трофеи.
Вот только это трофеи Цезаря, а не Августа.
В мире людей такое – то ли подлость, то ли нелепость.
Но Август – не в мире людей.
Одного-единственного ритуала, проведенного там, в далекой Италии, достаточно, чтобы сковать Британию. Выпить силу святилищ. Обратить богов в тени. Помрачить разум друидов.
Август приносит британские трофеи в жертву богам Рима.
Нет, не “богам”.
Богу.
Единственному богу Рима. Остальные даже в Пантеоне превращаются в жалкие тени. Им отныне быть только слугами при новом господине. При Едином боге Рима – Императоре.
Августе.
Ему уже сейчас спешат возвести храмы по всей империи. Спешат – не понукаемые консулами, трибунами и кто там еще у них… спешат – потому что чтят Августа выше всех прочих богов.
Его культ – на века.
* * *
Марх пристрастился к вересковому меду. Забытья это не давало, но мириться с реальностью было как-то проще.
В Корнуолл возвращаться не хотелось. Там было всё в порядке, Марх это чувствовал. За миром людей Динас присмотрит, можно не сомневаться.
А за волшебным миром он, Марх, недосмотрел…
Король Аннуина блуждал как безумный по кромлехам и каирнам, перехода из одного мира в другой и даже не замечая этого. Ирб, всё понимая, приносил ему мед – и всегда молчал, если Марх не начинал говорить первым.
Сын Рианнон чувствовал себе сейчас оружием, запертым в кладовой, которую охватил пожар. Или калекой, на глазах которого убивают родных. Он мог поднять против римлян сотни, тысячи бойцов – но римлян здесь не было, а чтобы противостоять Августу не хватит и всей силы Аннуина, Ская, Аваллона, Альбы…
Его родина погибала – и он был бессилен ее защитить.
Кромка поражения: Ирб
Он не знает событий последних лет… и лучше бы ему и не слышать об этом.
Не я буду тем, кто принесет ему такие вести.
Много веков я был советчиком королей, но сейчас мне не придумать ничего мудрее молчания.
Андрогея свергли… гм, пожалуй, это единственная хорошая новость за последний век. Беда лишь в том, что сверг его – Кунобелин.
Трусливая тварь, даром что дальний родич Касваллауна. Побежал в Рим, изъявил покорность Августу, меч от него в подарок получил. И зовется теперь Цимбелин – на римский лад.
И вот это – наш верховный король!
Беда в том, что он действительно бренин. Мы сейчас – рабы Рима, а Цимбелин – наш хозяин по слову Августа.
…Я видел на своем веку десятки, сотни королей – но не могу понять, как у благороднейшего Бендигейда Врана в родичах оказалась такая мелкая шавка, как Андрогей, а у бесстрашного Касваллауна, готового всем и всеми пожертвовать ради свободы Британии, – этот лизоблюд Цимбелин.
Плачь, Британия, годами… ибо сменила ты подлеца на труса!
…Вересковый мед очень помогает. Не всё Марху его пить. Хотя Марху труднее, чем мне.
Одно обнадеживает: Цимбелин – полукровка. И ведет себя совсем по-человечески. И всю свою силу отдал в жертву Августу.
Он умрет как человек… Цимбелин, в смысле.
Хм. А вдруг и Август – не вечен? Вдруг и он умрет как человек?
Неужели этот август кончится – и придет для нас урожайная пора?!
* * *
Новость пришла нежданно. Всего полвека правил Британией Цимбелин – и вот он мертв.
А ведь боялись, что век, не меньше, быть ему верховным королем.
Но нет. Слишком многое он отдал Августу. Вот и сдох.
Новое имя летело по Волшебному миру быстрее мысли: Каратак.
Ну и что – что сын Цимбелина! Это достойный внук Касваллауна! Или правнук… неважно. Он же ОТРЕКСЯ – ОТ – РИМА!
Наш человек! То есть, как раз НЕчеловек, но тем более – наш!
А в Риме Август – вы не поверите! – всё-таки умер. И чуть ослабла хватка той незримой руки, что душила Британию.
Это значит: скоро война. Значит, скоро в бою бритты смогут нанести поражение римским богам… потому что их новый император хоть и зовется августом, но назвать ведь и свинью соколом можно, а?
Это значит, Марх, что пришло время сдержать слово, которое ты дал Касваллауну. Время собирать войско жрецов.
* * *
– Это здесь, – негромко сказал Ирб.
Перед ним и Мархом темнел узкий лаз. Корнуольцу он был по грудь, приземистый круитни прошел бы согнувшись.
Прошел бы. Никакая сила не заставит северянина войти внутрь.
Равно как никакая сила не помешает бренину Аннуина.
Кромка бытия: Ирб
Эти курганы – Марх, они были всегда. Когда я родился – а это было задолго до твоего отца – мы уже тогда гадали, кто и как возвел их.
Одни говорили, что это построили те люди, которых Ху Кадарн привел в Прайден. Другие твердят, что человек не способен сдвинуть с места такие глыбы.
Я не знаю, Марх.
Но однажды я попытался туда войти.
Марх, я сделал только шаг – и ощутил, как меня растягивает, разрывает между двумя мирами. Я был словно мошка – по сравнению с этой силой.
Я – человек лишь по матери, мне доступны тропы Аннуина. Но у меня не достанет духа войти в курганы.
* * *
– Хорошо, – кивнул Марх. Кажется, он вообще не слышал Ирба. – Теперь запоминай.
Кромка битвы: Марх
Все эти курганы – как ветви одного дерева. Все равно, с какой начать.
Ты же чувствуешь их, Ирб. Ты их знаешь – все до одного в Прайдене. Не в одной Альбе – а на всем острове.
Ты должен будешь делать главное: приводить мне воинов. Тех, что готов отдать всё за Прайден. Не только жизнь, Ирб. Большее.
Хоть я и не знаю, что для людей больше жизни.
Итак. Приводи их к кургану. К ближайшему.
Ты чуток, Ирб. Ты распознаешь не только ближайший курган – но и ближайшего бойца.
Наделить его силой – это пустяк в сравнении с тем, что зависит от тебя.
* * *
– Ты всё понял?
– Да, Марх. Рассчитывай на меня.
– Тогда прощай.
– Марх. Можно я попрошу тебя?
– Что?
– Вернись живым.
Кромка бытия
Вперед. Не сгибаясь. Это в мире людей курган таков, что по нему не пройти иначе, чем сгорбившись. Король Аннуина идет по своим владениям не склонив головы.
Ничему человеческому здесь нет места.
Одежда опадает, как осенью с дерева сыплются сухие листья. Или как сухая выползина остается позади змеи.
Зато сила, доселе спящая в душе, разворачивается, обретая власть не только над духом, но и над плотью. Сгустки и завихрения силы проступают на теле ослепительно синим узором.
Ты собираешь свою силу. Так мастерица натягивает нити на стан. Так воин проверяет оружие перед боем. Твой бой – здесь. И – там. В Прайдене.
Ты собираешь силу – мускулы привычно напрягаются и… на них расцветают всё новые узоры. Сложнее, изысканнее, прекраснее.
Зримые росчерки твоей силы.
Коридор позади. Позади десятки локтей пути, вымощенного плитами сланца, – там, в мире людей. Вывязанного петлями силы – здесь. Здесь, где звери сплетаются шеями–лапами–языками, где птицы запутались, где чьи крылья, где живое стало узором, а узор ожил…
Здесь.
В мире людей – это огромный подземный зал, чьи стены – стоячие камни. В настоящем мире – это переплетенный хоровод чудовищ, вечно бегущий узор силы.
И в такт ему пульсирует синий рисунок на теле.
* * *
– Стать сильнее всех римлян?! Конечно! Что? Погибнуть… мелочи какие, все мы, рано или поздно… Говори, что надо делать!.. Войти? И всё?!
Кромка битвы: Марх
Он вошел сюда человеком. Согнутым, сгорбленным человеком.
Он выйдет отсюда через Аннуин.
Если выйдет вообще.
Не выйдет – останется здесь, грудой костей на полу. Мне нет дела до неудачников, до наивных гордецов, возомнивших себя спасителями Прайдена.
Ты дошел до меня? Распрямись.
Прям принимающий предвечную силу,
Станет сильнее сотен бойцов
Бренином одаренный.
Нет боли, нет страха,
Пусть кровь, пусть смерть –
Есть лишь одно –
Разить врагов!
И синим узором покрывается тело воителя.
Отныне не ощущать ему боли ран. Отныне ничто, кроме смерти, не остановит его.
* * *
Император явился в Британию лично. Дотянуться дланью бога он уже не мог, хоть тоже именовал себя Августом. Клавдием Августом. Он пришел усмирить восставшую землю – и привел легионы. Сорок тысяч человек, верящих в своего бога. Сорок тысяч жрецов, готовых приносить ему жертвы – каждым сражением.
Спустя сто лет после Цезаря всё было так же… почти также. Император против бренина из рода Бели. Отважный против отчаянного. Сила против ярости. Как и встарь – кровавый, беспощадный бой за броды. Как и сто лет назад – поражение бриттов и бегство бренина на запад.
И всё-таки Британия припасла Клавдию подарок. В войске бриттов неизвестно откуда брались (будто из-под земли выскакивали!) воины, всю одежду которых составлял синий орнамент, покрывающий их от лба до пят. Эти синие узоры казались светящимися, но не это изумляло римлян. Такой боец не чувствовал ран. Никаких. Его можно было насадить на копье – и он дотягивался вонзить меч в горло иноземца, а потом просто обламывал древко копья и бился дальше. Если ему отрубали правую руку – он перехватывал меч левой. Если отрубали ногу – полз, но сражался. Если отрубали голову… то происходившее ужасало римлян больше, чем полная нечувствительность к ранам: на телах товарищей этого бритта синие узоры вспыхивали нестерпимо ярко, и у этих раскрашенных прибывало силы вдвое, втрое…
Перед ними просто разбегались.
Но таких бойцов были десятки. Вполне достаточно для новой легенды, но слишком мало, чтобы справиться с легионами.
Кромка битвы: Каратак
Отступать. Касваллаун тоже отступил – но погиб он не из-за этого. Из-за Флур. Что ж, мне это не грозит: моя сила не в жене.
Я должен победить. Если император Рима погибнет в Британии, если этот их Август будет уничтожен – то Прайден навеки станет свободен. Цезарю было достаточно одолеть одного Касваллауна, мне нужно сокрушить одного Августа.
…не дав легионам защитить его.
Невыполнимо? Я и так уже разбит?
Да, в мире людей мне не собрать войска. Да, помощь Аннуина наконец пришла – и ее оказалось слишком мало.
Но если и еще одна сила. Сила настолько древняя, что мне и подумать страшно.
Силуры и ордовики.
У меня достанет смелости обратиться к ним.
Кромка времен: Араун
Ты отважен, Каратак. Я бы на твоем месте не рискнул. Нет, я понимаю: ордовики и силуры не разгневаются на нас, и не причинят нам зла, но… и ты, юный потомок Касваллауна, и я, древний король Аннуина, и даже Седой, бывший старым до моего рождения – все мы для них всё равно что бабочки-однодневки.
…тысячи лет назад в Прайден пришли люди. Но как вообразить тысячу тысяч лет? И как увеличить это еще в двести, в пятьсот раз?! Мой разум отказывается это понимать.
Скрипят колеса колесницы времен, ломается ось, мертвым хламом лежит колесница, а колеса катятся и катятся – сами по себе.
В безнадежно далекое прошлое.
Тогда не было не то что людей – да я вообще не знаю, что тогда было! Я не могу вообразить, какой облик принимали силуры и ордовики в то, свое время, когда весь мир был в их власти. Не остров, не земли за проливом – а всё. Всё живое и неживое, всё это были – они.
Я мало знаю о них, и не могу их понять. Так птице не понять тысячелетний дуб, на который она присела.
Я знаю лишь одно: эти существа живы и поныне. Почему они избрали Прайден – я не ведаю. Почему они приняли облик людей – не мне судить. Зачем им понадобилась Кимра – им одним понятно. Но они подражают человеческой жизни… вот только питаться, как люди, они не могут. Они не растят хлеб, не пасут скот. Они просто бродят по своим землям, иногда складывают из камней подобие жилищ – но жить в домах они тоже не умеют. Изображают из себя людей… выходит плохо.
Зачем они это делают? Почему? Я не осмелюсь подойти к ним и спросить.
Хотя точно знаю: они не враги никому.
И еще я знаю: их тела только кажутся из плоти и крови.
На самом деле они – каменные.
* * *
– Я, Каратак, бренин Прайдена, призываю вас…
Силуры толпами собирались вокруг него. Они выглядели как обычные пастухи и охотники, только взгляд… в нем не было ничего человеческого. Так может смотреть слепая пещерная рыба, если дерзкий осмелится спуститься в недра земли и ему удастся поймать это существо.
– Враг топчет землю Прайдена! Встаньте на его пути! Не дайте ему пройти!
Толпа силуров глухо загудела (человеческой речью они не владели), но Каратак уловил в этом согласие.
– Только об одном прошу вас: преградите путь римлянам!
Гул усилился.
* * *
Они стояли, как каменная стена. Как горный хребет. Внешне – полудикое племя, но любой, умевший смотреть не-глазами, видел живое скопище камней, вставших плечом к плечу.
Посреди них сиял солнечный луч. Потомок небесного Бели. Бренин.
И навстречу им тоже медленно приближалась стена. Тоже – живая. Но это была плоть и кровь, закованная в железо и ощетинившаяся сталью.
И сияло золото. Золото значков центурий, бесстрашно вынесенных перед рядами легионеров, и ярче солнца – золотой орел Двадцатого легиона, Отважного и Победоносного.
Легиона, словно в насмешку над бриттами избравшего своим символом кабана – знак королевской власти кельтов.
…Тщетно Каратак вызывал Клавдия на бой. Тот не принимал вызова. А шеренги его воинов всё приближались.
Кромка битвы: Каратак
Сила солнца сломит смелых, сокрушит солдат сияние, белый блеск болью обернется.
Высоко вознесся ваш орел, и вы верите в него как в высшую сущность. Но обрубят орлу крылья, треснет древко штандарта, падет в прах позолоченное знамя!
Вы дерзнули пойти против древнейшей из сил – и вы будете сметены, словно со скал завалит вас камнем!
Что можете вы, закованные в железо люди – против нас, потомков богов?!
Что можете вы против тех, кто древнее и вас, и меня, и самой земли, по которой вы ходите?!
Вы дерзнули поднять на знамя кабана – что ж, кому как ни бренину Прайдена одолеть королевского зверя?!
* * *
Как ни был велик гнев потомка Касваллауна, как ни была велика его сила – но против мощи Отважного и Победоносного легиона он был… тем самым, кто в поле не воин.
Но Каратак был не один: за его спиной стояла древнейшая из сил Прайдена. Нет, больше: всей земли. Всего живого… и неживого, кажется, тоже.
Сила, от которой трепещут даже боги.
Сила, о которую римляне разобьются, как морские волны разбиваются о скалы.
Римляне приближались, но силуры стояли неподвижно. Каратак не понимал, почему они не встретят врагов хотя бы градом камней.
Римляне ближе… еще ближе… сошлись на копейный бросок… силуры не двигались.
И только когда первые пилумы просвистели в воздухе, Каратак понял свою ошибку.
Смертельную ошибку: камень – не – умеет – сражаться
Силуры были детьми того мира, который не ведал войн. Они не умели биться. Борьбу за жизнь они знали – но не более. И сейчас они просто не понимали происходящего.
Они могли броситься на строй римлян, смять ряды, ударами кулаков сокрушить одного, двух, десяток… но не более. Потому что если плоть римлян была живой, но закованной в железо, то силуры были камнем, заключенным в беззащитную плоть.
Римляне рубили их – и древнейший из народов рассыпался каменным крошевом.
Буквально.
Сначала римляне пугались того, как мертвые враги обращаются в камень, но потом – потом это стало их чуть не смешить.
Это было знаком их торжества.
* * *
Каратак бежал к ордовикам. Он не презирал себя за то, что снова отступает: ему надо было сокрушить этот проклятый Двадцатый легион, ему надо было отстоять Британию. Как завещал Касваллаун: любой ценой. А прочее.. такие мелочи, как честь – неважно.
Бренин уже понял: Древнейшие не умеют биться. В сражении армий они беспомощнее младенцев. Силуры самим своим существованием своим заплатили за эту ошибку Каратака.
Но он исправит промах. Силуров не вернуть к жизни, но ведь есть еще и ордовики.
Они не примут боя по законам людей. Они – средоточие магии, еще более древней, чем сила силуров… хотя и трудно вообразить себе это. И голова кружится, едва представишь их мир, в котором море плещется на месте нынешней суши, а земля безвидна и пуста… только в море существуют твари, облик которых странен.
Не время!
Не сейчас уходить мыслью в то время, когда всё живое и было – ордовиками. Или, точнее, единым ордовиком.
Сейчас надо отбиться от римлян. Не силой войск – так магией.
* * *
… Но как скала не может убежать от кайла, врубающегося в ее плоть, так и ордовики оказались еще более беспомощны перед магией римлян.
Да, магией. Хоть легионерам и чуждо любое колдовство, магией ХХ легион, Отважный и Победоносный, обладал в избытке. Правда, то была особая магия: не заклятья творения и не чары преображения, а то единственное, что доступно воинам: магия разрушения.
Разрушения чужих чар. Чужой веры. Уничтожения чужих богов.
Ордовики пытались противостоять… но что могут горы против человека, решившего прорубить в них проход?
Могучие, они оказались жертвою собственной силы, обратившейся в беспомощность.
* * *
Одни говорили, что его взяли в плен. Иные добавляли: взял в плен сам Клавдий. И – в подробностях, словно видели: Клавдий обращался с Каратаком учтиво, почетного пленника отвезли в Рим, где тот спустя три года умер… от излишнего почета? или от яда? или просто – от тоски по родине?
Другие говорили совсем иначе: Каратак не расстался с теми народами, которых он невольно отправил на гибель. Он сам вошел в племя ордовиков… или силуров? нет, кажется, именно ордовиков. И когда ордовики и силуры навек обратились в камень, то и потомок Касваллауна окаменел вместе с ними.
Как бы то ни было – бренин Каратак сгинул после той битвы.
далее
|
