|
Опасный свинопас
* * *
До мира людей они добрались к вечеру. Алое закатное небо – и черная громада Тинтагеля рассекает его надвое.
Колл сказал:
- О сыне Ирба здесь давно забыли – и не напоминай о нем. Ты – просто бард, я твой… гм, скажем так, спутник. Может быть, слуга… хотя на господина ты не похож. В общем, мое место внизу, среди челяди. В залу пойдешь один.
- Хорошо, наставник.
- Король, конечно, узнает тебя – но не подаст виду. Не пытайся напомнить ему о тебе: он ничего не забыл.
Друст кивнул.
- Если эрлы спросят тебя об арфе – скажи правду об учителе-сидхи. Не называй имени и вообще… поменьше слов, побольше песен.
- Я понял.
- Удачи, малыш. Это твоя первая проверка на умение скрываться.
* * *
Друста ввели в зал. Юноша озирался, настороженно и жадно. Замка он не помнил совершенно, всё здесь было внове, особенно – люди. Такие непохожие на обитателей Волшебной Страны… такие интересные.
- Что делает здесь этот пастух? – презрительно бросил один из эрлов. – От него несет навозом!
Марх ответил негромко:
- Не суди по платью, Андред.
Король кивнул юноше: подойди.
Друст приблизился. Марх чуть наклонил голову и улыбнулся ему. В этом жесте было всё – и признание, и ободрение.
- Так ты – ученик барда? – спросил король.
- Нет, - отвечал юноша. – Тот, у кого я учился, никогда не был бардом.
С этими словами он снял с плеча чехол, достал из него арфу… Некоторые эрлы ахнули, а властитель Гверн-Абуи даже встал со своего места, подошел к Друсту и учтиво спросил:
- Позволишь ли взять твою арфу, юный бард?
Друст протянул ему инструмент. Старейший из эрлов, прикрыв глаза, долго вслушивался во что-то, но к струнам он не прикасался. Потом отдал арфу юноше и к удивлению эрлов-людей – низко поклонился.
Марх кивнул Друсту:
- Мы просим спеть тебя.
* * *
И Друст стал петь. О словах и музыке он не задумывался – они находились сами, мгновенно. Он слышал, что старшие эрлы ждут от него песни о том, кто древен по счету любого из них, - и пел о своем Наставнике.
…и снова подземный мир призывал того, кто не побоится стать пастухом древней стихийной мощи, кто отдаст землю в жертву Великой Зиме, но как отдыхает почва под снегом, так отдохнут и долины, и горы, и моря, и реки под безмерным ледяным одеялом. И снова улыбался Ллаунроддед, и его улыбка была той силой, что подчиняла стадо, заставляя коров, доящихся снегом, повиноваться Пастуху.
…и снова покрывал землю снег и лед, и сияли над миром бело-зеленые сполохи, а коровы шли и шли, и этому стаду не было ни начала, ни конца.
* * *
Эрлы расходились по одному, молча. Сначала – нелюдь. Каждый из них был мыслями в том прошлом, которое было далеким прежде, чем он родился.
Видя, что уходят старейшие, потянулись к выходу и люди. Для них песня Друста была странной выдумкой, не более… и непонятно, чем она так взволновала старших. Можно и поинтереснее сочинить.
В зале остались только Марх и Друст. Впрочем, нет: непонятно откуда взялся Колл. Как из стены вышел.
- Мой мальчик, - Марх обнял племянника, - как ты вырос. Стал настоящим бардом. Я так рад видеть тебя.
Кромка тепла: Друст
…А раньше была стена. Незримая и холодная. Хорошая идея для песни.
Они все – и всегда ласковый Ллаунроддед, и Галкоед, и даже Колл – они все была за стеной. Они были наставниками, они исполняли свой долг. Им было всё равно, каков на самом деле – им важно было сделать меня ловким, сильным, чутким.
Любого другого, скажи про него “названный сын бренина”, они учили бы точно так же.
Как из деревяшки вырезали живую куклу. Умную куклу, умелую…
Дядя…
Я же вижу: тебе всё равно, что я умею и знаю. То есть, тебя радует, что я научился, но вернись я тем пастухом, которым с порога показался твоим эрлам, ты любил бы меня всё равно.
Родниковая вода равно вкусна и из ладони, и из золотого кубка.
Тебе дорог я, а не мои умения.
И мне тепло с тобой. Я это уже слышал – но теперь видение стало явью.
Дядя… государь?
Нет, не так: отец.
Кромка времен: Марх
Мой мальчик.
Мой. Я солгу, если скажу, что дорожу тобой как сыном друга. Если бы ты и не был сыном Ирба – что это изменило бы?
Ты - сын Гвендолен. Моя кровь.
Мой сын.
Любой рыбак, живущих в торфяной хижине, произносит это слово. В двадцать лет они уже давно отцы, и перепачканные с головы до пят мальчишки начинают помогать им.
Сколько лет мне? Четыре века я правлю Корнуоллом, а мою молодость смыло морской волной.
Корнуоллу не скоро понадобится наследник, я буду и дальше ждать мою златокудрую суженую… всё правильно, надо довериться судьбе… и никому нет дела, что мне просто нужен сын.
Обыкновенный, какой есть у любого рыбака… или необыкновенный, как у любого бога.
И я не рыбак и не бог. Мне всё равно, обыкновенный или нет.
Просто: ты – часть меня.
* * *
…дыра
* * *
Дворец Гвидиона был обычным валлийским ллисом – Друсту после Каэр-Лундейна он показался оградой для скота. Впрочем, скот этот был двуногим. А Гвидион – пастухом. Умным, хитрым и донельзя опасным. Это Друст ощутил сразу же, едва вошел под колонны внешнего зала, над которыми наспех соорудили подобие крыши.
В сознании юноши молнией пронеслось последнее наставление дяди: "Думай то, что говоришь!" Бард принял чашу, осушил одним духом – и…
…актеры, которые будут жить спустя полторы тысячи лет, назовут это – "вошел в образ". Слился с личиной – так, что стал думать как тот, кем изображал себя. Слова были искренни.
Ни капли лжи.
Перед Гвидионом стоял юнец, на щеках которого пробивался первый пух. Но несмотря на молодость, щенок стал уже знаменитым бардом. И, оказывается, он приложил столь много сил в освоении ремесла певца лишь ради одного: ради того, чтобы петь здесь. В Гвинедде. Ради того, чтобы снискать похвалу своего кумира.
Гвидион самодовольно усмехнулся, уловив эти чувства юного певца. А пел мальчишка и впрямь хорошо. Даже Талиесин, великий знаток сего ремесла, одобрительно кивал.
Юный бард пел до самого рассвета – о Ху Кадарне, заставившем схлынуть воды потопа, о великом Бели, о том, как Рианнон принудили выйти за Манавидана, и как смешон был сын Ллира, когда его заставили тачать обувь и заниматься прочими людскими ремеслами… Друст не пел о подвигах самого Гвидиона, умело льстя ему другим – насмешкой над врагами.
– Ты достоин награды, юный бард, – милостиво кивнул Гвидион. – Выбери сам, что ты пожелаешь.
– Позволь мне и завтра петь для тебя! – порывисто воскликнул юноша.
Гвидион рассмеялся. То был смех гордости.
То был первый шаг к поражению.
Кромка риска: Колл
Спи, малыш. Ты устал, и было от чего. Отдыхай, малыш…
Малыш. Я привычно называю тебя так. А ты отнюдь не ребенок… ты сегодня смог обмануть самого Гвидиона.
Это первый шаг. Пока мы достигли немногого… главного? – заносчивый властитель Гвинедда начал доверять тебе.
Я верю в твою удачу, мой мальчик.
Ты не рассчитываешь своих ходов. Ты повинуешься наитию – и, думается мне, в этом больше мудрости, чем в долгих рассуждениях о том, как правильно поступать.
Хитрость – всегда спонтанна.
Не знаю, малыш, умен ли ты – но вижу, что ты мудр.
…Завтра вечером ты снова будешь петь перед Гвидионом. И что? Какую награду ты попросишь тогда?
Этого не знаю я. Но этого пока не знаешь и ты сам.
* * *
На сей раз он пел о самом Гвидионе. О том, как тот хитро обманул Мата, – и ни слова о Гилфайтви… точнее, о том, в кого Мат превратил и Гвидиона, и его брата. Пел о победе над Придери, о ловком обмане… и снова выходило так, что Гвидион – хитрейший и мудрейший.
Пел, как Гвидион повел в битву деревья – и ни слова о том, что вожделенной власти над Аннуином властитель Гвинедда не достиг. Пел о том, как ловко Гвидион завладел чудесным зельем Керидвен и создал Талиесина…
Гвидион рванул с пальца бесценный перстень:
– Возьми!
– Дозволь простить о большем, властитель! – дерзко вскинул голову Друст.
– О большем? – Гвидион удивился, но решительность юноши была ему явно по душе. – Чего же ты хочешь?
– Я хочу овладеть искусством магии! Обучи меня!
Правитель Гвинедда расхохотался:
– Воистину, ты просишь не о малом! Тайны чародейства – за две ночи песен?
– Доколе ты властвуешь в Гвинедде – я буду петь для тебя. Я клянусь тебе в этом, клянусь честью барда!
Кромка риска: Колл
Мой мальчик, ты ведешь очень опасную игру… Я тебе этого, разумеется, не скажу – ты сам знаешь, что делаешь.
Вернее, не знаешь – чувствуешь.
Сегодня ты присягнул на верность Гвидиону. Ты хоть соображаешь, ЧТО ты натворил?
Нет. Не соображаешь. У тебя вдохновенный экстаз, сродни жреческому безумию – и твоя глупость может оказаться мудрее любых… только этим я себя и успокаиваю.
"Доколе Гвидион властвует в Гвинедде…" Это или бессрочная служба, или… или ты грозишь этому знаменитому хитрецу, что его власти скоро придет конец.
Но – не обманываю ли я себя, слыша в твоих словах угрозу вместо покорности?!
Кромка досады: Гвидион
Бездарность… Такой талант – и полная бездарь. Ж-жаль.
Очень, очень жаль.
Я надеялся, из этого певца получится превосходный маг.
Я уже боялся, что Талиесин начнет завидовать и строить козни.
А не будет ничего, кроме песен.
Отличных песен, да… Но это всё, на что способен этот мальчик.
К чему бы его приспособить? Его наивная восторженность слишком хороша, чтобы тратить ее только на прославление моих подвигов.
* * *
Снова был пир. И снова Друст пел, пел о древнем и недавнем, пел, вкладывая всю душу в творимые им сказания, и звенела арфа, и не было в ллисе ни одного сердца, что не откликнулось бы этим песням.
Гвидион встал:
– В третий раз говорю тебе, мальчик: выбирай дар.
– Я хочу услышать пение великого Талиесина, – отвечал Друст.
– Ты услышишь его! – гневно отвечал Гвидион. – Ты клялся остаться при мне до скончания времен и, значит, пение Талиесина ты услышишь. Назови, наконец, тот дар, что я мог бы тебе вручить! Иначе ты оскорбляешь меня.
Друст опустил голову, потом проговорил:
– Мой повелитель. Я мечтал стать чародеем, но этой мечте не суждено сбыться. Но раз уж сила волшебства недоступна мне, то дозволь мне приблизиться к средоточию магии. Дозволь мне стать пастухом священного стада.
* * *
– Нет! – вдруг вскочил со своего места Аметон.
– Нет? – обернулся к брату Гвидион.
Друст спокойно поставил арфу на землю, вынул кинжал и протянул его рукоятью Аметону:
– Сын Дон, если ты считаешь меня предателем, то – убей. Ничего другого предатель не заслуживает.
– Убери кинжал, – скривился Аметон. – Я не собираюсь убивать тебя.
– Ты оскорбил подозрением нашего достойного барда! – гневно вскричал Гвидион. – Как мне искупить обиду, нанесенную тобой ему?!
Аметон понимал, что брата уже не остановишь. Сам чародей, он ощущал то, что не хотел сознавать Гвидион. Ощущал опасность, исходящую от этого восторженного юнца. "Не надо, брат. Не надо… Не позволяй…" – беззвучно шевелились губы мага.
– Нет обиды, повелитель, – отвечал Друст. – Великий Аметон всего лишь не доверяет мне.
– Но я, я доверяю! И сегодня же вручу тебе священное стадо. Уверен, ты справишься с ним – пусть не силой чар, зато силой песен!
Друст склонился в почтительном поклоне.
Колл, сын Коллфевра, осторожно перевел дыхание.
* * *
Гвидион повел своего юного певца к нескольким менгирам, высящимся на холме. Обойдя высокие, в три роста, камни, властитель Гвинедда свернул, держа Друста за руку.
Там, где они оказались, была ночь. Ревел ветер – кажется, приближалась гроза.
Но почти сразу Друст понял: это не ветер. Это было яростное дыхание свиней. И ночь не была ночью. Это был гнев плененного стада.
– Их надо выпускать пастись, – сказал Гвидион. – Они норовят разбежаться; я и мои братья сдерживаем их заклятиями. А ты – ты пой о том, как я увел их у простодушного Придери. Если это не поможет – пой, как я убил их хозяина и разгромил тех, кто надеялся отбить это стадо!
Гвидион рассмеялся. Свиньи бешено захрюкали, принялись рыть землю.
Друст невольно отшатнулся.
– Не бойся их, – покровительственно улыбнулся Гвидион. – Они ничего не могут против нас. Свяжи их песнью о пораженьях – как веревкой. Им не порвать уз прошлого.
– Да, мой господин.
Друст низко склонился, опустив веки. В глазах юноши плясал дерзкий огонь.
– Ну, если не сможешь справиться с ними – позови меня. Просто позови – я услышу.
– Я справлюсь.
* * *
Гвидион исчез из этого средоточия яростного гнева.
Свиньи, бешено хрюкая, стали приближаться к Друсту – и ничего хорошо это не сулило.
Но юноша даже и не заметил опасности. Он опустил арфу на землю, прикрыл глаза и заставил себя как наяву увидеть мать. Добрую и веселую. Потом невольно память вернула его в страшный день гибели отца… – по щекам Друста потекли слезы, но юноша заставлял себя переживать не ужас утраты, а ту отчаянную надежду, когда поверх всех злобных волн проскакала ослепительно-белая кобылица.
Рианнон, спасающая его.
Марх. Его доброта, забота, мудрость.
Что-то ткнулось в Друста, едва не свалив юношу с ног. С другой стороны. С третьей.
Он открыл глаза.
Свиньи Аннуина обступили его так, что было некуда шагнуть, – и смотрели на него с радостью, которой… в общем-то, не может быть на свиной морде.
Кромка победы: Друст
Чудовищные существа. Звери, один вид которых внушает ужас.
Мне.
Наверное, не только мне.
Но будь мне доступна сила магии, я – чувствую! – увидел бы их иными. Они – это самое чудесное волшебство. Передо мной хрюкает и роет землю чистейшая магия.
Будь я чародеем, это было бы всё равно что нищему попасть в сокровищницу.
А я не нищий. Я безрукий. Но и безрукий может унести клад.
Мне не нужны чары – доколе при мне моя арфа.
* * *
…И служба, и дружба. И одному Арауну ведомо, что связало его с Пуйлом сильнее – служба или дружба. Никогда доселе не бывало так, чтобы человек становился Королем Аннуина. Никогда доселе не доставалось человеку право пасти священное стадо.
За службу… или за дружбу – отдал ему Араун в жены Рианнон. И хоть пытались отнять ее у супруга, и хоть пытались лишить Пуйла сына – а только любые тяготы были ненадолго.
Славен и могуч был Пуйл, Король Аннуина, властитель священного стада!
Кромка тревоги: Аметон
Брат, мне неспокойно. Как сказать тебе об этом? Как убедить выслушать меня?!
Почему ты доверился этому щенку?
Только потому, что он умеет искусно перебирать струны арфы?
Ты спокоен и весел, брат мой. Ты мнишь себя почти властителем Аннуина – а ведь мы не выиграли Битву Деревьев. Не проиграли, да. Но славословия твоего Талиесина не делают не-поражение – победой.
Как мне заставить тебя встревожиться о стаде?
Никак.
Что ж, я проверю всё сам. И либо сам увижу, что напрасно подозревал мальчишку-певца, либо… Либо тебе придется очень поспешить, брат мой!
* * *
Друст шел и пел. Не переставая. Он не заботился сейчас ни о стихе, ни о мелодии. Он рассказывал всю историю священного стада Аннуина, начиная с Пуйла и заканчивая… юноша и сам не знал, чем он закончит.
Он пел – и шел. Где пролегал его путь – он не вглядывался. Внука Рианнон не покидало ощущение правильности совершаемого. Он шел верной дорогой, дорогой в Корнуолл, к дяде.
Думать о том, где эта дорога проходит, было некогда.
Друст шел, и хрюкающие воплощения чародейных сил топали за ним. Хрюкали весело – спеша домой.
А он рассказывал об их судьбе…
Пуйл был велик и мудр – но смертен. Пришел срок – и силы жизни покинули его, а свою власть он отдал Придери.
Сын смертного и богини, Пуйла и Рианнон, Придери превзошел отца. При нем могуществом Аннуина полнились смертные земли, а Страна Волшебства набиралась новых сил. Так благородная, но изжившая себя семья способна воспрянуть от того, что гордая патрицианка разделит любовь с простолюдином. Свежая кровь возродит гаснущее могущество.
Ради этого – Придери был готов на всё. Он выдал мать замуж за Манавидана, а после случилось так, что богу и богине пришлось жить среди смертных, добывая себе пропитание ремеслом, будто простым людям.
Манавидан был в ярости, да только Придери достиг своего: соединил силу миров.
И когда Манавидан расторг брак и вернулся в свои подводные глубины, дело было уже сделано: оба мира напитались силой друг друга – как никогда ранее.
* * *
Колл старательно потолкался среди слуг, чтобы на вопрос, где он, пара десятков человек искренне ответили: “Да только что был тут!” – и потом свернул, даже не потрудившись выйти за пределы двора. Для него вход в Аннуин был рядом – и похоже, Гвидион ничего не знал о том, что путь в вожделенную для него Страну Волшебства есть и здесь.
Колл спешил предупредить Арауна о том, что Друсту, кажется, удалось. Помочь племяннику Марха старый воитель уже не мог ничем: Друст поведет стадо такими тропами, которые доступны ему одному. Помощник из Аннуина может невольно выдать похитителя гвинеддцам.
Так что надо предупредить Арауна – если что, Гвидиона будет ждать не самые приятные встречи.
Интересно, этот беспечный негодяй уже хватился пропажи?
* * *
– Брат, твой певец предал тебя! Стадо похищено!
– Не может быть!
– Загон пуст! Я был там!
Гвидион всё еще не верил:
– Но как?.. В нем не было магии не на волос! Он не мог увести их…
– Брат, очнись! Стадо Аннуина исчезло, а ты рассуждаешь, как такое может быть!
И властитель Гвинедда наконец начинает отдавать приказы:
– Скажи Гофаннону – пусть перекроет все дороги в Аннуин. Сам найди слугу этого мальчишки.
– А ты?
– А я найду его след.
* * *
Гвидион искал на всех путях, ведущих в другие миры – в Аннуин, на Авалон, к Манавидану, в бездны Рианедд, в крохотные страны волшебства, прячущиеся в полых холмах… Он перетряхнул пространство, как человек перетряхивает мешок, тщась найти завалившуюся вещь.
Друста не было нигде. Не было ни одного следа стада. Ни отзвука магии, ни отпечатка свиного копыта.
Это казалось невозможным. Это было не под силу могущественнейшим магам. Но это – было.
Гвидион не подозревал, что сам вручил Друсту оружие против себя.
Не подозревал, что стадо надлежит искать не в пространстве, а во времени.
* * *
…Хитростью увел Гвидион священное стадо у Придери, и ослабел король Дифеда и Аннуина, и с легкостью сразил его Гвидион в поединке. Только не достиг властитель Гвинедда желанного могущества, не стало служить ему стадо Аннуина – ибо мощь его была предназначена лишь для Короля.
Стал новым королем Аннуина Марх, сын Рианнон. И поклялся он не знать покоя до тех пор, покуда не отомстит за сводного брата и не вернет себе похищенное стадо.
И тогда сошлись в великой и грозной Битве Деревьев четыре чародея и три короля. И владыки Аннуина одолевали магов Гвинедда – до тех пор, пока не двинул Гвидион против них все деревья Прайдена; и были против того бессильны любые чары, ибо можно остановить движущееся и можно сдвинуть недвижимое, но – к каким силам взывать, когда недвижимое идет само?
И бежали короли Аннуина, не вернув себе прежнего, но и не лишившись ничего, чем владели до битвы.
Стадо же осталось в заточении в Гвинедде, и тяжко страдали священные свиньи – и от власти врага, и от того, что их магия не находила выхода. Кипел в них гнев – яростный и тщетный.
Когда Друст напомнил свиньям про недавнее заточение, они захрюкали так, что юноша чуть не оглох. Стадо чуть не вприпрыжку помчалось вперед,
* * *
– Колл?! Ты здесь? А… Друст?
– Мой король, думаю, он скоро будет здесь.
– Где он?!
– Не знаю.
– Не знаешь?!
– И никто не знает, Марх. Ни в Аннуине, ни в Гвинедде, ни в Корнуолле никто сейчас не знает, где Друст. И где священное стадо. Так что не тревожься.
– Он… сумел?
– Думаю, да. Постигни его неудача – об этом бы уже знал весь Прайден.
– Проклятье, мальчику может грозить любая опасность – а я должен сидеть и ничего не делать!
– Марх. Не злись. Этот мальчик умеет огибать опасности – как река огибает скалы и течет себе, куда хочет.
– Река, говоришь? Как Друст переправится через Северн? Как переправит стадо?
– Не знаю, мой король, – улыбается Колл. – Но у него всё получится превосходно, я уверен.
* * *
Три брата рыскали по всем мирам, по бессветным просторам межмирья… уже понимая, что поиски тщетны.
– Что с нами будет? – спросил Аметон. В душе мага и воителя не было страха перед неизбежным поражением, он сейчас спешил сохранить то, что еще возможно.
Гвидион подскакал к нему. Копыта его коня высекали искры из черных туч.
– Когда Марх получит стадо – это станет концом нашей власти. И не только в Гвинедде.
К ним подъехал Талиесин.
– Зачем мы рыщем в поисках? Мы же знаем, куда погнал свиней этот щенок! Что мешает нам напасть на Корнуолл?
Аметон брезгливо поморщился, а Гвидион терпеливо объяснил:
– Сущий пустяк: вся мощь Корнуолла и Аннуина, усиленная чарами священного стада.
– И вы признаете себя побежденными еще до поражения?! – вскричал бард.
– У нас остались считанные мгновения, чтобы успеть отступить и сохранить хоть что-то, – кивнул Гвидион.
– Я не желаю…
– Не желаешь – поступай как хочешь!
Гвидион с Аметоном поскакали прочь. Цокот их копыт по тучам, словно по камням, стал стихать, как вдруг Талиесин услышал недобрый смех отца:
– А подарочек-то, подарочек-то я оставил нашему победителю!
Бард подумал, что Гвидион смеется над ним, но…
– …Гвин так и будет искать его! Марх получит стадо, но этот король Аннуина никогда не войдет в свою страну! Никогда!!
* * *
…И тогда юный Друст, племянник Марха, решил вернуть дяде свиней Аннуина. Переодевшись простым бардом, прибыл он к Гвидиону, и пел для него, и в благодарность за чудесное пение разрешил ему Гвидион стать пастухом священного стада. И по песне как по тропе увел Друст свиней из Гвинедда в Корнуолл, и нигде на земле не было их следов – ибо путь их пролегал не через страны, но через время.
И вошли они в Тинтагел, и…
– Дядя!
– Мой мальчик! Ты жив!
– Мой король, гляди.
Марх впервые в жизни видел свиней Аннуина. Их облик был зыбким – то ли грязные хрюкающие чудища, то ли высокие статные мужчины и женщины, полные древней мощи. Король медленно поклонился им.
И странно было видеть, как свиньи в ответ склоняются перед человеком.
* * *
Гвидион и Аметон скакали по тучам. Они не снижались – напротив, их путь был всё круче и круче. Властитель Гвинедда… бывший властитель не оборачивался. Ему не нужно было оглядываться – он просто знал, что к ним присоединяются Гофаннон, Гилфайтви, родичи и друзья. Лишь один раз он оборотился – когда зазвенели серебряные подковы коня Арианрод. Мельком взглянул на сестру, убедился, что с ней всё хорошо, – и снова забыл обо всем, кроме скачки.
Кроме последнего пути чародеев Гвинедда.
Пусть некогда их победа была бесславной – зато сегодняшнее поражение стало достойно песен.
Тучи остались ниже. Копыта коней цокали по черноте ночи. Звезды придвигались, сначала близкие, потом уже рядом, а потом и ниже.
– Здесь быть нашим новым владениям! – воскликнул Гвидион, спешиваясь.
Братья встали рядом с ним, соединив руки и делясь друг с другом силой так, как только братья и могут доверять. Серебряным вихрем взметнулось чародейство, рассыпаясь пригоршнями звезд и тотчас складываясь, будто камни, в новую сияющую твердыню.
Каэр-Гвидион, который не сокрушит никто и никогда.
Еще его будут звать Млечным Путем.
* * *
Марх велел Друсту подняться на верх башни Тинтагела.
Друст явился.
Его дядя и король стоял, опершись на мерлон, ветер трепал его темно-рыжие волосы, обрезанные до плеч. Услышав шаги юноши, Марх обернулся.
– Дядя… – Друст чуть поклонился, не зная, как себя держать. Невежливость – недопустима, а почтительность – кажется, уже неуместна.
Марх кивнул в ответ.
– Подойди. Что ты видишь, мой мальчик?
– Корнуолл. И Девон на западе. Твою страну.
– Да, Друст. Мою. И тебе не дано увидеть ту страну, где славят тебя и благословляют твое имя.
– Дядя… когда-нибудь… может быть, я всё-таки смогу…
– Может быть, – резко оборвал его Марх, думая о своем. – Но я позвал тебя не для этого.
Друст напрягся.
Марх расстегнул и сбросил тяжелый королевский плащ.
– Мой мальчик, ты видишь этот золотой волос в моей тунике? Его некогда дал мне Бендигейд Вран, наш Верховный Король. Он сулил мне в жены дочь короля, у которой волосы будут ярче солнца. Но, Друст, какой бы прекрасной и мудрой ни была моя суженая, – она не родит мне сына достойнее тебя. Лучшего наследника, чем ты, я не могу представить. Так зачем мне жена?!
Марх выдернул волос из туники, бросил его на каменные плиты.
Волос зазвенел, как оборванная струна.
– Сегодня днем я провозглашу тебя моим наследником перед эрлами-людьми. Ночью… – он усмехнулся, – ночью у нас будут гости. Для них слова будут не нужны.
Король подхватил плащ и быстро спустился по лестнице.
Друст помедлил лишь на мгновение.
Юноше было достаточно мига, чтобы поднять золотой волос.
В свою тунику он вправит его потом, а пока – накрепко зажал в кулаке.
* * *
Гвидион подошел к Арианрод. Их одежды уже запорошила звездная пыль, они чуть мерцали серебром.
– Ну, сестра, войдешь в мой замок – или хочешь жить одна?
Губы властителя изгибались в легкой усмешке, но Аметон видел совсем другое. Он видел любовь, которая переполняла его брата, – не прежнее дерзкое желание обладать собственной сестрой, а горячую привязанность и нежную заботу.
– Если ты предлагаешь мне выбирать, – с холодной гордостью отвечала Арианрод, – то ты знаешь мой выбор!
– Хорошо, – кивнул Гвидион. Обернулся к братьям: – У нас еще хватит сил на парочку заклятий?
И снова песнь становилась звездами, а звезды – камнями невиданной крепости. Этот замок был меньше, но прекраснее.
Сотни и тысячи путников будут ясными ночами высматривать на небе Каэр-Арианрод.
Северную Корону.
* * *
Провозглашение Друста наследником перед эрлами оказалось ритуалом утомительным, но, в общем, никаким.
Тем более, что для самого юноши эта церемония ничего не значила, – он уже успел вплести золотой волос в одну из самых старых своих туник, носить которую было уже неприлично, а выбрасывать – жалко: давняя, любимая. Теперь эта старая одежда стала хранительницей заветного волоса.
Спроси кто Друста, он бы и сам не смог объяснить, почему он это сделал. Его вело то же самое чутье, которое помогло добыть священное стадо. Он просто знал, что дядя поступает неправильно. И еще: что с дядей сейчас нельзя спорить.
Надо просто сделать по-своему. Молча.
* * *
Потом был пир. Самый обыкновенный, Друст пел на сотнях таких. Сейчас, правда, песен от него никто не требовал, и даже наоборот: новоназначенный наследник Марха был обязан сидеть рядом с дядей, есть и пить.
Друст впервые ел на пиру не потому, что наконец смог ухватить кусок, а потому что – должен. Это было сначала странно, потом – вкусно! – а потом как-то надоело. Сколько можно поглощать мясо?
Смеркалось. Но ничего необычного не происходило. Никаких гостей, о которых с усмешкой говорил дядя, не было.
Вперед вышел бард и запел о подвиге Друста. Это было тоже странно – слушать, как поет другой. И не соперник, которому достанется и слава, и чаша, и теплая постель, если ты не споешь лучше, – нет, этот бард ничем не пытался превзойти Друста. Не соревнуются с наследниками королей. Хотя, доведись им состязаться в пении… Друст на миг испугался такого искусного соперника, на миг задумался, как бы он смог победить его в состязании – и что было бы, если бы он не смог…
Отвлекся всего на миг.
Но когда вернулся к реальности – зала была уже другой.
* * *
Первое, что заметил Друст, – не было Андреда. Этот заносчивый потомок кого-то там… неужели самого Бендигейда Врана?! – теперь исчез. Зато на его месте восседал Колл, прежде ютившийся у самых дверей.
Какие-то эрлы остались на своих местах, какие-то оказались сидящими выше, другие – ниже.
Но Друсту некогда стало рассматривать места за столом, потому что в залу вошел так быстро, будто влетел…
…"Он был прекрасен!" – только так и мог сказать о нем Друст потом. Хотя – чем был прекрасен вошедший – этого нельзя было объяснить.
У незнакомца ослепительно сияли серебряные волосы, они развевались за ним, будто крылья.
Марх при виде этого гостя вскочил с места, бросился к нему, сжал в объятиях.
– Ну, и где наш герой? – спросил среброволосый.
Марх подвел его к Друсту:
– Вот. Друст, это Гургин Серебряная Щетина, мой Кабан.
– Да, – улыбнулся Гургин, – мы с твоим дядей когда-то славно бились.
– И… кто победил? – невольно спросил Друст.
– Он! – одновременно ответили Марх с Гургином.
Друст учтиво кивнул, решив не переспрашивать.
* * *
За Гургином последовали другие гости. Кого-то Марх приветствовал кивком, к кому-то вставал навстречу.
Марх называл их, но Друст скоро потерялся в потоке имен. Он запомнил только Рианнон, одарившую внука лучезарной улыбкой, да еще одного воина с огромной рыжей бородой. Этот воин явился почти последним, он пошел по залу, здороваясь со всеми, – а его борода всё тянулась и тянулась, обкручивая столбы… Когда этот рыжий наконец сел, то оказалось, что его борода обмотана вдоль всех колонн; и Друсту подумалось, что рыжий великан нарочно прошелся так.
И тут бард запел снова. Язык был таким древним, что Друст не понимал ни слова, – но мощь и гордость этой песни были так велики, что она пьянила сильнее самого крепкого вина.
Зала словно раздвинулась. Двери исчезли – потому что были слишком узки для вошедшего.
Узки для его рогов.
Ведь не пристало Королю Аннуина входить боком.
* * *
Араун подошел к юноше, провел по нему взглядом – медленно, оценивающе.
Друсту стало жутко. Король-Олень словно глядел в его сердце – и то, что Друст был бы рад скрыть от себя самого, было ясно видно властителю Аннуина.
Потом… Друст не помнил, что было. Араун не уходил – но юноша не мог вспомнить, чтобы Король-Олень садился за стол.
Происходящее не было пиром – в человеческом понимании. К еде притрагивались лишь немногие. Зато кубки были полны всегда, хотя кравчих Друст не видел. Не успел юноша удивиться этому, как услышал голос уже захмелевшего Колла: "У настоящих кравчих, малыш, кубки ни на миг не пустеют!"
Если люди на пиру едят, то нелюдь на пиру – пела. Веселые застольные то ли перемежались песнями бардов, то ли звучали одновременно – но не мешая друг другу. Это было безумие звука… не какофония шума, но немыслимая смесь песней, мелодий, тонов и интонаций… Это было похоже на разноцветье луга, где каждый цветок – сам по себе и все едины.
Облики собравшихся поплыли перед Друстом. Юноше казалось, что в середине залы танцуют прекраснейшие женщины – или… хрюкая, носятся те самые свиньи?
Гургин, улыбаясь, вел в танце одну из них… Хен Вен? она? было? не было?
Чародейные образы клубились, сплетаясь и разрываясь.
У Друста закружилась голова. Этот разгул магии невольно вызвал в его памяти то, что он был бы рад забыть.
Снова вставала до неба волна заклятий, и бился в ней отец и кричал отчаянно "бегите, глупцы!"… и, захлебываясь, ругал медлящую Рианнон самыми последними словами… во всех смыслах – последними…
* * *
– Подыши свежим воздухом, – недовольно буркнул Колл.
Они были у стен замка. В мире людей.
Ночь. Редкие звезды сквозь облака.
– Наставник, я…
– Перебрал по младости, – хмыкнул тот. – И добро бы вина, а то – чар.
– Но…
– До постели доползешь? Или тебя отвести?
– Я… я дойду.
Друст плохо соображал, но даже и затуманенным сознанием понимал: Колл сейчас хочет веселиться там, со своими, – а не возиться с учеником.
* * *
дыра
Друст оказался в престранном положении: он был наследником Корнуолла, героем Корнуолла - но эту страну он не знал совершенно. И сейчас он бродил по Тинтагелу и окрестностям, удивленный и восторженный, как мальчишка.
Эти земли должны были стать его родиной. Новой… или - настоящей?
Хижина Колла всегда была временным пристанищем, даром что Друст провел там две трети своей жизни.
Север? - от него остались лишь обрывки воспоминаний.
А дом - здесь.
Остался пустяк: познакомиться с ним.
* * *
Утесы, охранявшие вход в бухту Тинтагела, почти смыкались. Один из них Друст уже облазил, и теперь перебежал на второй. Замок высился перед ним во всей красе: и горделивая башня, и стены, изогнувшиеся по скалам. Здорово! - всё равно что с моря смотреть.
Налюбовавшись замком, юноша перевел взгляд на бухту… и замер.
Перед ним была лапа. Нет, не так: Лапа.
Трехпалая. Отчетливо выступает локтевой сустав, а если приглядеться - то и плечевой.
Это по ней племянник Марха лазал сегодня утром. Это она - левый утес бухты Тинтагела, если считать с земли.
Лапа дракона. Тинтагел стоит на его правой лопатке.
Друст замер. Колл когда-то говорил ему, что Корнуолл - это огромный окаменевший дракон, но сын Ирба тогда не придал значения этим словам. И вот теперь - увидел воочию.
И еще… юноша вслушался в утесы, и ему - показалось? или взаправду? - что он слышит биение сердца окаменевшего исполина.
Медленное, раз в сутки.
* * *
"Я должен… должен!" - что именно он должен, Друст и сам не мог объяснить.
Но юноша и не собирался тратить время на столь бесполезное занятие, как объяснения.
Он расстегнул пояс с мечом, положил его на камни - и как был бросился со скалы. На его счастья, под утесом было глубоко.
Внук Рианнон не задавался вопросом, умеет ли он плавать, - так птенец, первый раз молотя крыльями по воздуху, не спрашивает, умеет ли он летать. Тело стало двигаться само, сын Ирба вынырнул, отфыркался и в несколько гребков доплыл до Лапы Дракона.
Нащупал под ногами подводный камень… коготь? Встал на него - и низко поклонился Дракону.
Море чуть вздохнуло. Или показалось?
Друст поплыл вперед. Ему было важно, очень важно дотронуться до Лапы. Прикоснуться к этим серым камням.
Там опять глубоко, встать не на что. Но он дотянулся, погладил эти шершавые камни.
…и потом поплыл к совершенно обыкновенному берегу бухты.
Кромка судьбы: Динас
Мудрый мальчик. Сотни людей бывали на правом утесе - но Лапу видели единицы. А ты распознал ее разу.
Ты увидел и почтил Дракона. Дракон признал тебя.
Теперь ты действительно стал наследником Корнуолла, юный сын Ирба.
Я не стану тебя хвалить. Я просто прикажу одному из слуг принести тебе пояс и меч.
После встречи с Драконом что-то должно делаться само. Ты выходишь из моря - а тебе подносят меч. Это будет правильно.
далее
|
