На главную страницу "Форменоса" На главную страницу
портал "Миф" К оглавлению "Эанариона"

Глава 5.
О невинной крови

В безмолвии сидел Феанор над телом Финвэ. “Вот оно – милосердие Манвэ, о котором говорил мне Эонвэ. Отец, отец, ты всегда так верил Валар – и их же попущением ты убит! Я отомщу за тебя, отец, отомщу всем твоим убийцам. Не осуждай меня, если моя месть будет яростной и беспощадной – я отринул сострадание в тот час, когда узнал о твоей смерти!”
Когда все погребальные обряды были завершены, Государь Феанор, сверкнув очами, возгласил:
– В Тирион!
Все вздрогнули – ибо приказ его означал, что он ныне открыто противник Валар. Никто не смел ему возразить, только Махтан подошел к тому, кто некогда был его учеником, а теперь стал его государем, и внимательно посмотрел ему в глаза.
– В Тирион! – повторил Феанор.

* * *

Финголфин сидел, обхватив лицо руками. Финарфин стоял подле него и говорил так:
– Ты – король. Ты получил власть волей Валар, наш отец сам оставил трон тебе. А Феанор – изменник и предатель, и своими деяниями он лишил себя права на трон.
Финголфин молчал. Он вспоминал последние слова, сказанные ему отцом; он понимал, что его вина перед отцом тяжела и навеки неискуплена, что Феанор имеет полное право на ненависть к нему, Финголфину, что почтительно отдать корону Феанору – это меньшее, что он может сделать. Так велела поступить Финголфину нолдорская половина его души. А ваниарская была полностью согласна с Финарфином.
Но Финголфин не мог сейчас долго думать о короне и удивлялся, что Финарфин способен рассуждать о ней сейчас, что гибель отца осталась почти незамеченной им. Сам Финголфин был готов кричать от горя безвременной кончины Финвэ, и еще большую муку ему причиняло то, что он не простился с умершим отцом, не был вправе проститься с ним, ибо не мог быть допущен в Форменос. Финголфин ощущал, хотя и не решался признаться себе, что он – косвенный виновник убийства Финвэ, ибо, не будь стараниями Финголфина Феанор изгнан, Финвэ бы остался в Тирионе.
И теперь, когда отца нет, Финголфин чувствовал, что готов выполнить его ни разу не высказанную волю: признать Феанора правым и следовать за ним, как и надлежит младшему брату следовать за старшим. И у Финголфина мелькала мысль, которую он старался гнать прочь, мысль, что Феанор не оставит смерть отца неотомщенной; и сам Финголфин в глубине души жаждал присоединиться к нему в этом походе. Но он страшился этой мысли, ибо знал, что она означает: Феанор уйдет в Эндорэ.

В Ночи топот копыт сотряс застывший в горе Тирион: Феанор в черно-синих одеждах промчался по городу в окружении своих витязей, факелами освещавших дорогу Государю. Они спешили на вершину Туны – к королевскому дворцу. У золотых ворот дворца Феанор соскочил с коня, бросил поводья Курутано и отрывисто приказал подбежавшим дворцовым слугам:
– Я жду Финголфина!
Затем обратился к форменосцам:
– Собирайте народ.

Услышав приказ Феанора, Финголфин поспешил придти, ибо понимал, что его брат распален гневом и ослушаться его сейчас – самоубийство. Он спустился к вратам Тириона в простых одеждах – не как король в трауре, но как скорбящий сын.
Увидев Финголфина, Феанор посмотрел ему в глаза таким пылающим взглядом, что Финголфин невольно сжался и быстро произнес:
– Власть над нолдорами принадлежит тебе.
– Она всегда принадлежала мне, братец! – гневно рассмеялся Феанор.
Финголфин отошел в сторону, стараясь быть незамеченным теперь. Вот и свершилось. Так просто и так быстро. Кто же он теперь? Изменник Валар? Трус? Или младший брат, блюдущий законы рода? Кем бы он ни был, он перестал быть королем нолдоров, но судьба своего народа по-прежнему тревожит его сердце. Поэтому он сейчас здесь – он должен знать, что скажет нолдорам Феанор.
Уже вся площадь и ближайшие улицы были полны народа. Бесчисленные факелы бросали красно-кровавые отблески на горделивую фигуру Государя нолдор, возвышавшегося надо всеми. Темные камни блистали на его траурной одежде, грозный Наромбар висел у пояса, властны и повелительны были слова. Глядя на него и слушая его, нолдоры забыли, что Феанор – изгнанник, нарушивший волю судий; ныне они видели в нем лишь Государя, приказывающего по праву. Он сказал им Слово, и не было сердца, в котором оно не нашло бы отклика.
– Мой отец и ваш Король, о нолдоры, убит. По закону, венец его принадлежит мне. Но не короны требовать пришел я сюда! Не к вассальной покорности пришел я звать мой народ. Я пришел звать вас, о нолдоры, к праведной мести!
Толпа на площади вздрогнула, и во многих отважных душах прозвучал ответ: “Веди, Государь!”
– Убийца и враг наш укрылся в Эндорэ, и путь мстящих лежит туда. Однажды я звал уже свой народ на Срединные Земли, и вам ведомо, о нолдоры, – если бы нас отпустили, государь Финвэ был бы сейчас жив. Мы склонились тогда перед волей Валар – и сполна наказаны за свое слабодушие. И я спрашиваю: доколе бесстрашный и мудрый народ нолдоров будет рабами тех, кто легко бросает верных им под меч Врага, кто не в состоянии уберечь самое ценное из своих творений – Древа Валинора? Не таков ваш государь, о нолдоры; и я клянусь, клянусь Извечным Огнем и Творением Илуватара, незыблемостью Таниквэтиль и Звездным Светом, мудростью Ауле и бесстрашием Оромэ, что не обрету покоя, пока не поражу Врага и не возвращу Сильмарили! И буде встанет на моем пути Вала, майа, рауко, эльда, атан или иное существо – постигнет смерть его от моего меча, если он попытается завладеть или укрыть от меня Сильмарили. Сердце Мира, Неугасимый Пламень, сокрытый в глубинах Арды, и Звездный Свет – свидетели моей Клятвы!
Грозен и прекрасен был лик Феанора. Встали подле него сыновья и, обнажив мечи, слово в слово повторили Клятву, а родичи их Малмайт, Келебринмайт и Ворнгол дали обет не пожалеть жизни ради возвращения Сильмарилов Дому Феанора.
– Когда-то я звал вас, о нолдоры, нести мудрость и искусство Срединным Землям. Увы, не скоро осуществиться этим мечтам. И сейчас я же говорю вам: бросьте всё! Тот, кто идет мстить, должен идти налегке. Лишь оружие берите с собою в поход. Наша утрата слишком велика, чтобы дорожили мы сейчас блеском камней! Когда же, о нолдоры, будет свершена месть, и падет Враг, и будут возвращены Сильмарили – тогда все Срединные Земли будут нашим королевством; и если забыли об Эндорэ Валары, то тем легче будет дышать нашему народу! Когда мы возвратим Сильмарили – мы с их Светом создадим творения столь дивные, что о них и не мыслили в Валимаре. Придет час, о нолдоры, и мы дадим Срединным Землям мудрость и красоту, но прежде зову я вас на беспощадный бой, зову к правой мести!
С этими словами Феанор выхватил Наромбар из ножен и поднял его ввысь – обнаженное лезвие лучшего из эльфийских мечей ослепительно сияло в свете факелов. И засверкали над площадью обнаженные клинки, и раздался многоголосый клич:
– Веди, Государь!
И Финголфин обнажил Рингиль и сказал:
– Веди.

Так – не желанием увидеть новые земли и даже не стремлением вернуть Сильмарили, но местью за безвинно погибшего Короля зажег Феанор души всего нолдорского народа и сумел увлечь почти всех за собою в Эндорэ. Что было до Сильмарилов Финголфину и тем, кто пошел с ним? – поистине, не за Камни воевали и гибли они, но мстя за Финвэ. Не за свою обиду, но за оскорбление, нанесенное всем нолдорам, шел рассчитаться Феанор, и посему Финголфин, бывший прежде ярым противником ухода, сам пошел вместе с сыном Мириэли, ибо не меньше, чем Феанор, был предан Финголфин Финвэ, хоть и не всякий раз видно было эту любовь.

* * *

Горе и гнев застилали разум Феанора. Его, обезумевшего от ярости, вело желание мстить, и он ныне видел врага во всяком, кто прежде противился ему или воспротивится впредь. Когда Финголфин заговорил с ним о пути в Эндорэ, когда сказал, что бесспорно признаёт главенство сына Мириэли в этом походе, ибо цель у них одна, а значит, и путь – один, Феанор, почти не слушая его, оборвал:
– Тебе не по пути со мной, убийца собственного отца!
Финголфин вздрогнул, как от пощечины, пораженный бессердечием брата. “Да, я виновен безмерно, и обвинен тобою справедливо, – думал он. – Но не творишь ли ты преступления сам, не давая мне искупить вину?!”.

Месть гнала Феанора вперед, и боль пронзала его сердце, как всадник пронзает шпорами и без того окровавленные бока коня. Всякий помедливший со сборами казался ему предавшим своего Государя и почти личным врагом. Он никого не ждал. Он спешил.
И случилось так, что хотя все нолдоры, кто пошел на Срединные Земли, шли по зову Феанора, большинство их последовало за Финголфином, ибо Феанор, сочтя промедливших недостойными, бросил их еще в Тирионе, и Финголфину, страстно желавшему отомстить смерть отца, не оставалось ничего иного, как стать предводителем большего нолдорского войска. И он в великой поспешности повел их, догоняя отряды Феанора.

Когда Валары препятствовали Феанору вести нолдоров на Срединные Земли, то не желание унизить сына Мириэли и не боязнь, что уйдут нолдоры из-под их воли, побуждали их, но лишь неколебимая уверенность в том, что только в Валиноре возможна счастливая жизнь эльдаров. Лишь заботой о нолдорах были они движимы, и эта забота привела к бедам более тяжким, чем если бы ее не было.
Однако можно было остановить одного Феанора – и тогда те, кто шел за ним, остановятся сами, но как теперь остановить целый народ, стремящийся прочь из Амана не в поисках новых земель, но движимый желанием мстить? Любая попытка удержать их приказом приведет к тому, что и без слов Феанора назовут нолдоры Валаров – родней убийцы их Короля и ополчатся на них. И потому лишь совет мог противопоставить ныне Манвэ ярости и стремлению прочь Феанора и всех нолдоров.
И принес Эонвэ послание из Валмара нолдорам, и предрекал им в Эндорэ неведомую скорбь, и тяжкие муки, и непосильные испытания. Правда и ложь сплетались в его речи – правда о тяготах, наполнявших Эндорэ, и ложь о том, что не выдержать их нолдорам; правда о могуществе Моргота и ложь о его несокрушимости; правда, что нет ныне Феанору места в Валиноре, и ложь, что деяния его приведут нолдоров лишь к бедам и поражению: любой ценой – и суровой правдой и пугающей ложью – приказано было Эонвэ удержать нолдоров в Амане, ибо страшились Валары той участи, что готовил своему народу Феанор.
И Феанор ответил Эонвэ – не у всякого достало бы духу на такие слова! –
– Счастье познал лишь тот, кто изведал горе. Не испытавшему горя не дано счастья. В блаженстве же Амана нет ни того, ни другого. Не примем мы того пресного блага, коим намерены вечно потчевать нас Валар; пусть терпким будет наше счастье, но будет оно добытым нами самими, а не покорнейше принятой подачкой щедрого хозяина!
– Так говорил я всегда. А теперь к этому добавлю: нас пугают скорбью и страшными потерями впереди, а ведь они позади нас! Разве не лишился народ нолдоров почти всего, что имел, – и Короля своего, и сокровищ? Единое, что осталось у нас, – это наша честь, и ее лишимся мы, если не отомстим гибель Государя. О нолдоры, кто покорен воле Валар – пусть возвращается; кому есть что терять – вперед!
И видя такую преданность Королю, даже и мертвому, почтительно склонился Эонвэ перед Феанором.

* * *

Когда-то договорился Феанор с тэлери, что будет он и его войско перевезено на Срединные Земли. Потом пришла в Алквалондэ весть, что замысленный сыном Мириэли поход – мятеж против Валаров, и поспешили те, кто когда-то давал форменосцам согласие, отречься от договора. Феанору об этом ведомо не было.
Он выслал гонцов вперед войска, дабы те напомнили тэлери о давнем соглашении и предупредили, что перевезти нужно больше народа, чем договаривались ранее. Феанор и помыслить не мог, что станут собратья эльдары чинить препятствия нолдорам, ведомым праведной местью. И вот к изумлению своему увидел он у врат Алквалондэ далеко не дружелюбную толпу тэлери, а во главе ее стоял король Ольвэ.
– Приветствую вас, давние друзья нолдоров, – сказал сын Мириэли, еще не желая понять происходящее.
– Феанор, уйди от наших стен и не дерзай даже надеяться войти в наш город и нашу гавань! – был ответ Ольвэ.
– Что значит подобный прием? – спросил Феанор, начиная гневаться. – У нас с вами был уговор, и вы не посмеете его нарушить!
– Договор наш расторгнут, – невозмутимо ответил король тэлери.
– Ах, вот как! – глаза Феанора налились кровью, а рука привычно коснулась Наромбара. – Отчего же мне не сообщили об этом?!
– Мы не обязаны отчитываться перед изменниками Валар, – голос Ольвэ был каменно-спокоен.
Феанор задыхался от ярости: Валары бессильны были помешать его уходу, а теперь толпа каких-то рыбаков стала для него серьезной преградой. Ненавидящим взглядом глядя на Ольвэ, он думал: “Ты недостоин того, чтобы я объяснял тебе причину моих поступков! Ты обязан подчиниться мне...”
– Ты обязан подчиниться мне, сильнейшему из эльфийских государей, ты, король жалких рыбаков и трусливый раб Валмара! – и многие сыновья Феанора были в сердце своем согласны с этими словами их отца.
И тут самообладанию Ольвэ пришел конец, и он воскликнул:
– Замолчи, презренный!

Карантир стоял слева от Феанора, и еще ближе к Ольвэ, чем его отец, ибо нолдоры полукругом обступили спорящих королей. С молодых лет Карантир был более гневлив, чем Феанор; вереница же недавних событий сделала его ярость безмерной, ибо горше всех утрат было для него видеть, сколь тяжкие оскорбления должен терпеть его отец. Но если ответить Валмару Карантир был не в силах, то на последние слова Ольвэ ответ нашелся сразу же, раньше, чем Карантир успел осознать, что он делает.
С быстротой молнии ударил меч Карантира, и Ольвэ упал, разрубленный от правого плеча до середины груди.
Так в первый раз была пролита нолдорами кровь, и была то кровь не врагов, но собратьев.

Все оцепенели от ужаса свершенного, и сам Карантир расширенными глазами смотрел на дымящуюся на мече кровь, постепенно понимая, что он совершил. И он поглядел отцу в глаза, отдавая себя в его власть, ища в его взоре оправдание или приговор. Но глаза Феанора были полны ярости...
– Мы требуем корабли! – воскликнул Государь нолдоров.
Тэлери в ответ только плотнее сжались над телом поверженного короля.
– Дорогу! – в бешенстве крикнул Феанор, обнажая Наромбар.
– Дорогу Государю! – подхватили его сыновья и ближайшие из приближенных. И засверкали в свете звезд нолдорские мечи.
Кто-то из тэлери в испуге бросился прочь, но большинство сомкнулось еще теснее, сжимая в руках кинжалы и короткие мечи, – другого оружия мирные мореходы не знали...

Одних вела безумная ярость, других – отчаянье. И оба народа мстили за своих государей. И оба были верны той власти, которую признавали справедливейшей.
О позор! О скорбь!..

Воинство Финголфина спешило догнать отряды Феанора и подоспело к часу Братоубийства. “Занимайте корабли! – приказал Государь нолдоров. – Форменосцы должны быть на каждом корабле!”
Тэлери, видя, что их корабли один за другим выходят в море, в бессильном отчаянии еще яростнее набросились на нолдоров, и, ослепленные гневом, еще чаще получали смертоносные раны. Феанор с лучшими форменосскими бойцами сдерживали их до тех пор, пока все нолдоры не вывели корабли из бухты. В этом бою сыновей Феанора не было рядом с ним, ибо они были обучены искусству мореплавания и, следуя приказу отца, первыми взошли на корабли. Подле Феанора сражался Курутано, сын Махтана, – лучший ученик Оромэ, второй из меченосцев эльдаров после Феанора – он в течение всего боя защищал Государя, и был единственным из форменосцев, кто только оборонялся, выбивая из рук тэлери оружие, не убив ни одного и ранив немногих.
Увидев, что все нолдоры уже на кораблях, Феанор с дружиной поспешили занять ближайший, последними из нолдоров покинув Лебединую Гавань, или, иначе говоря, Гавань Стремлений. Поистине, велико, грозно и славно было стремление нолдоров, не сравнимо со смутными мечтаниями тэлери, но омыто оно было в крови Братоубийства.
Страшен был вид разоренной Алквалондэ: в гавани, на причалах, в городе, на улицах и площадях – всюду лежали изрубленные тела: навеки неподвижные трупы и раненые, истекающие кровью и жалобно взывающие о помощи. От горя, слез и крови цепенела Алквалондэ. И лизали морские волны кровь с причалов, и безжалостным гневом полнились сердца Ульмо, Оссэ и Уйнен на нолдоров.

И Море поднялось. Страшной бурей обрушилось оно на флот, грозя гибелью всему нолдорскому народу. И гибель неминуемо постигла бы их всех, когда бы не были многие из форменосцев искусными мореходами – твердой рукой вели они корабли через разъяренные волны и ураганные ветра; и видя крушение тех кораблей, где искусных кормчих не было, торопились спустить лодки, чтобы спасти тонущих.
Отвагой своей вел Феанор корабли на восток, хоть и преграждала ему путь бушующая Стихия, и привел бы он их на Срединные Земли, если бы не были все уцелевшие суда так перегружены спасенными с потонувших. А буря не утихала, и Феанор, даже если бы и желал, не мог отделить своих сподвижников от витязей Финголфина, – в Море всех ждал общий жребий. Дорого бы дал Государь нолдоров, чтобы не возвращаться на ставшую ему ненавистной землю Амана, но иного спасения от смерти в морской пучине им не было. И Феанор приказал повернуть назад.
Буря отнесла нолдоров далеко к северу. С трудом пристали корабли у неприступных склонов Пелоров, и нолдоры сошли на берег. Измученные и обессиленные, они оплакивали своих родичей и друзей – уже пришлось им считать потери, хотя до первого боя с Врагом было еще далеко. И только теперь во всей беспощадности своей пришло к ним осознание Братоубийства, и они устрашились содеянного.
– Кровь тэлери перекрыла нам путь назад, даже если бы мы и хотели вернуться, – сказал Финголфин, хоть был он из тех, кто не обнажил меча в Алквалондэ. – Брат, однажды я уже сказал, что у нас с тобой один Путь, теперь я повторяю это.
Глаза Феанора сверкнули: слишком ясно напомнил ему сын Финвэ всё, что было тогда в Валмаре, и желание отомстить Финголфину, забывшееся было за спасением нолдоров из Моря, разгорелось в его сердце вновь. Безумно-жестокий план созрел в уме Феанора...
– О нолдоры, – сказал он своему народу, – путь наш лежит на восток, и лишь морем можем мы перебраться туда. Но корабли наши нещадно истрепаны бурей и нуждаются в починке, а для этого нужен лес. Здешние же склоны каменисты, и нет здесь бухты, где флот наш был бы в безопасности. И то, и другое мы найдем на севере, у границ Арамана. Наш путь ведет нас туда.
И Феанор приказал перенести самых слабых на корабли, и они двинулись на север – кое-кто на кораблях, а большинство пешком вдоль отвесных склонов Пелоров. Государь шел первым, находя дорогу в Ночи, шел, не ведая отдыха, мужеством своим укрепляя души тех, кому не по силам оказался Путь. А сыновья Феанора шли последними, помогая в пути слабым и перенося на корабли совсем обессилевших.
Так долго шли они в Ночи, пока не достигли Арамана.

* * *

И там, стоя на вершине горы, ожидал их Вала Намо – Владыка, Чей Облик Скорбен. И там обрек он нолдоров Проклятию. Страшнее ненависти Врага, смертоноснее его ударов стали для нолдоров слова Мандоса, ибо со всей тяжестью обрушили на них ныне Валары то, от чего так долго стремились уберечь прежде.
Сулили Валары нолдорам неиссчетные слезы, и не желали впредь слышать их стенаний, и отгораживались от них, дабы уберечь Валинор от прОклятого народа.
И рёк Мандос в крушащем мир гневе на свободолюбивых:
– Ненависть Валар сопутствует ныне Дому Феанора и на Западе, и на отдаленнейшем Востоке, и она ожидает всякого, кто последует за Феанором и его родичами.
Так забыли Валар о том, что у них и Феанора – общий Враг, и прокляты были те, кто не противился Валар, но пошел с нолдорами против Врага, прокляты были и живущие, и даже еще нерожденные.
И рёк Мандос:
– Клятва станет вести нолдоров – и она же предаст их, и она лишит их самогО сокровища, кое они клялись добыть.
Поистине, в ревности своей скорее готовы были Владыки Арды уничтожить последние вместилища Света Древ, нежели допустить, чтобы обрел Сильмарили Отступник. И по слову Мандоса, повела Клятва нолдоров не к победе, но к поражениям и к крови невинных, но возможно ли после таких слов Валара возлагать на Дом Феанора вину за эти лихие деяния? И по слову Мандоса повела Клятва к торжеству Врага. Поистине, великую услугу оказали Манвэ и Мандос Морготу, наложив на нолдоров Проклятие.
И рёк Мандос, и безжалостнее смертоносного клинка были его слова:
– Всё, начатое вами во благо, обернется во зло. И от предательства родича родичем, и от боязни предательства, всё что ни создадите вы, рассыплется в прах. Нэйтани, Отлученные, имя вам навек.
Возможно ли бОльшее злодейство? И возможна ли бОльшая слепота? Ибо в грядущих битвах оттого не могли победить нолдоры Моргота, что связаны были их руки Проклятием. И так по воле Валар, а не по воле Дома Феанора, приход нолдоров стал для Белерианда не благом, а великой бедой. Принесли нолдоры собратьям не красоту и мудрость, но кровь и смерть. Но кто посмеет обвинить в этом Отступника, чьи мечты были безжалостно растоптаны, чьи стремления были чудовищно искажены?
Многие беды сулил Мандос нолдорам – беды и в жизни, и после смерти; и лишь толику сочувствия могли найти те, кто когда-то был Валарам верен – но и их Валары предали. Предали они и Эндорэ, ибо прокляли желание нолдоров заботиться о Срединных Землях, суля им усталость от мира, как от тяжкого бремени.
Так сказали Валары.
Так, погубив народ нолдоров еще до их первой встречи с Врагом, предали Валар самих себя, безмерно усилив Моргота, так предали они Арду, ибо волей Валар не смогли нолдоры победить Врага, пока он еще не был силен, потом же Валары не добили сподвижников Моргота – и оттого вся история Арды стала цепью бесконечных войн.
Таковы были плоды Проклятия нолдоров.

И о том же в сказаниях форменосцев повествуется так:

Они не чужды благодарности,
Но дайте им вершить свой Путь.
Коль в мире Света нет им радости -
Так дайте им в мир Звезд шагнуть.
Они чуждались разрушения,
Мечом грозили только Сумраку.
Но непокорным нет прощения,
Просить о милости - безумие.

“В заботу Валаров вы верили?! -
Но Моргот Валарам сродни.
Здесь вы обмануты, вы преданы,
Рабами видят вас они!
За мной, к свободе - прочь из Амана,
Где в спину Враг вас поразит!
Нас не удержит воля Валаров,
И Месть нам поспешить велит!”

“Остановитесь, обреченные!
Бунтарь, склонись пред высшей силою!
Назад вернитесь усмиренные -
Тогда вас Валары помилуют”.

Но Месть и Клятва в путь торопят их.
Гнев правый застилает разум им.
Мечи их обагрились кровию...
Возмездье нолдоров ждет сразу же.
На севере, где горы холода
Вершины грозно в небо подняли,
Пророчество рёк Мандос нолдорам.
Обречены Проклятью нолдоры.

“Отныне прокляты вы, изгнаны.
Удел ваш - слезы неиссчетные.
Стенаньем Эндор огласите вы -
Вход в Валмар ныне запрещен для вас”.

“Владыка Намо, лжет Пророчество -
Бойцам неведомы стенания:
Пусть боль, тоска, пусть одиночество -
Но не услышать их рыданий вам.
Что ж до изгнания, о Валары,
То мы не вами были изгнаны.
Наш мирным путь мог быть. Кровавым стал.
Свободу мы оплатим жизнями”.

“Пусть гибель в Эа вам не ведома,
Но скорбью, муками и ранами
Вы в Эндор будете повержены,
И встречусь снова с вами - в Мандосе.
Вам не найти оттуда выхода,
Не обрести себе заступника:
Века тоски расплатой станут всем
За следование за Отступником!”

“Пугаешь смертью напрасно нас -
Узрели смерть еще мы в Амане.
Нас Месть зовет. Желанен бой для нас,
Хотя б и пали мы, изранены” .

“Отныне проклят Феанора Дом.
И всякий, кто за ним последует, -
Тот испытает полной мерою
Бессилие в бою с Врагом.
И на Востоке, и на Западе -
Настигнет всюду вас гнев Валаров.
Братоубийцы! Вы познаете
Расплату за дела кровавые!”

“Мой меч в крови. Приму расплату я
За Алквалондэ бой неправедный.
Но коли бы нас не держали вы -
То не случилась бы Резня!
И пусть Отступник, пусть изменник я -
Но в чем, скажи, виновны нолдоры?
Ужели в том, что мною подняты
Отмстить за гибель Короля?!
И на Востоке, и на Западе
Услышат о деяньях нолдоров.
Я предрекаю: вы узнаете
О них - и на века запомните!”

О справедливейшие Валары,
Любовью к Арде вечно движимы!
За что грозите вы расправою
Тому, кто только вольно жить хотел?
И коль заботитесь об Арде вы -
Зачем врага из друга сделали?
Так кто ж виновен в войнах, Валары,
Что за Проклятием последуют?..

Чье сердце не обольется кровью при виде того, как союзники стали врагами на радость Врагу! Чье сердце не обольется кровью при виде войн, эпохами сотрясавших Средиземье, войн, которых можно было бы избежать, если бы Валар умерили свою ненависть к Феанору. Так, значит, Валары виновны во всей той крови?..
Нет, поистине, не виновны Валары. Ибо нельзя обвинять того, кто лишен свободной воли, кто горним промыслом Эанар обречен охранять неизменную гармонию ото всех посягательств, кто обречен видеть врага во всяком, дерзающим менять облик мира. И именно таковы среди Валар Манвэ и Мандос, злейшие враги как Феанора, так и Моргота.

Затихли слова Владыки Намо над горами. Феанор, ослепленный яростью, почти не слышал их – Валарам было уже не остановить его. Финголфин был в самое сердце поражен Проклятием, но и он не желал свернуть с пути – он слишком долго колебался между верностью Валарам и долгом сына и брата, он сделал свой выбор, и сам стал бы презирать себя, отступив. Но Финарфин, пошедший в поход следом за братом, содрогнулся от страха, и презрел волю Финголфина, и предал погибшего Отца и Короля, и повернул назад. Немногие пошли за ним.

* * *

У границ Арамана стали нолдоры лагерем – чинили корабли, готовились к морскому пути. Не ведали они, что Феанор в безумии предал свой народ...
– Нам надо многим запастись для нашего похода, – сказал Феанор Финголфину. – Я и мои дружинники сделаем это. Ты со своими оставайся здесь.
Финголфину было странно слышать, как Феанор_ делит нолдоров на “своих” и “его”, но теперь он не спорил с братом.
А Феанор продолжал, и дружелюбие было в его словах, и на устах улыбка – и ненависть в сердце:
– Нас пугали предательством, брат, и ты сейчас вправе думать, что я, уводя своих, что-то замышляю против тебя. Так вот, порукою того, что это не так, будут корабли. Ты будешь охранять их.
– Брат, у меня и в мыслях не было, что ты можешь предать нас.
– Хорошо, – ответил Феанор, и глаза его чуть заметно блеснули – он был доволен простодушной доверчивостью Финголфина.
И вот Феанор увел прочь от лагеря тех, кто не расставался с ним ни в труде, ни в горе, и они стали лагерем в горах так, что нолдоры Финголфина не могли их видеть. И Феанор велел им ждать и быть незаметными.
И Маэдрос спросил его:
– Отец, чего ждем мы?
– Западного ветра! – ответил сын Мириэли.

Они ждали долго, и бездействие было томительным. И каждый из них старался не думать о том, что пропасть уже пролегла между ними и их братьями, ибо, ни замысли Феанор увести в Эндорэ лишь своих, зачем стал бы он разделять войско? Форменосцы понимали это – но гнали такие мысли прочь, ибо долг велел им повиноваться Государю во всяком деле. И тем сильнее жаждали они встречи с Врагом, тем более желали скопившийся гнев свой и боль свою превратить в боевую ярость. Тем нетерпеливей ждали они западного ветра.
И западный ветер подул. Подул сначала слабо, едва уловимо – но сведущие в морском деле знали, что скоро этот ветерок станет грозным шквалом, который понесет их корабли в Эндорэ.
Лагерь оживился. Под покровом Ночи неслышно сошли форменосцы с гор в обход воинства Финголфина. На плечах несли они легкие лодки. Придя на берег, спустили их на воду – бесшумно скользили челноки по воде, никто не видел и не слышал, как со стороны моря подошли они к кораблям. Ни звука не донеслось с кораблей – тише тени поднялись форменосцы на борт и зажали рты дозорным раньше, чем те успели хоть что-то заметить. Но предосторожности Феанора были даже излишни – лагерь Финголфина в это время спал.
Когда форменосцы поднялись на корабли и Феанор повел флагман на восток, то на всех судах его воины обратились к плененным сородичам с такою речью:
– Волею Государя нашего Феанора осужден Финголфин – один из убийц Короля Финвэ – и все, кто последовал за ним, остаться в суровых пределах Арамана. Но вам судьба благоволила, и вы избежали этой участи. Итак, выбирайте: либо вы следуете с нами, во всём повинуясь Государю Феанору, либо мы дадим вам лодки и вы вернетесь к Финголфину.
Те, кто страстно мечтал о мести за Финвэ, остались с форменосцами, но многие содрогнулись, узрев, что Государь предал свой народ, народ, поверивший ему и единодушно пошедший за ним, что, мстя одному Финголфину, не щадит Феанор тысячи ни в чем не виновных нолдоров, – и увидев это, эльдары Финголфина отреклись от Феанора и сказали, что долг их – разделить с собратьями все тяготы, что неправедно уготовил им Государь. Таким дали лодки, и они поспешили назад, ведая, что хоть доля их сурова, но совесть – чиста.

Всем существом своим был предан Курутано Феанору и следовал за Государем и в правом, и в неправом деле. Но преданность не застилала глаза сыну Махтана, и ужасался он последним деяниям Государя, и всё же не было в мире силы, способной отвратить Курутано от Феанора. Много песен сложил сын Махтана о нем, и столетиями пели их нолдоры.
И стоя на палубе корабля, пел Курутано, сын Махтана.

Полнятся ветром паруса кораблей,
Полнятся западным ветром.
Это - ветер предательства.
Так уймись, ветер!
Не заставляй нас уплывать,
Бросив свой народ.
Исчезни, ветер!
Нам легче остаться здесь навсегда,
Чем предать своих.
Уймись, ветер предательства!

Но мы не вправе остаться здесь.
Мы не в силах остаться здесь -
Нас Клятва ведет на восток.
Но и нет у нас силы предать.
И сердца наши разрываются
Между верностью своим и верностью Долгу.
Не торопи нас с выбором, ветер!
Повремени, ветер предательства!

Но что это было с нами, о воины?
Куда исчезла боевая решимость наша?
Почему не спешим мы исполнить Клятву?
Почему удерживаем ветер?
Разве есть для воина что-нибудь превыше
Долга?
Так неси же нас в Эндорэ, ветер!
Ничто не удержит нас, когда зовет Долг!
Неси нас, ветер предательства!

По праву заслужим мы
Ненависть сородичей,
Но Долг нам - высший закон
И воля Государя - закон законов.
Мы разорвали узы родства -
Так повелел закон.
Так споют песни о нас
И назовут нас предателями.
Так спой же нам эту песню, о ветер!
Пой нам, ветер предательства!

* * *

Велик был гнев Владык Моря за истребление тэлери. И вновь ярость их штормом обрушилась на корабли Феанора – волны поднимались едва ни до неба, грозя погубить нолдоров в морской пучине. Сын Мириэли не покидал палубы флагмана, не выпускал кормило из рук. И подле него неотлучно находились те, кто был предан ему, кто верил каждому слову его, кто почитал за счастье быть возле Государя. И как бы ни кидали корабли ветра, какие бы волны ни захлестывали палубу, но спутники Феанора не отходили от него, помогая Государю и силой дланей, и твердостью духа. И среди бесстрашных бойцов, пренебрегавших грозной бурей, странно было видеть женщину – Альвдис Кроткую, чьему мужеству в час сурового испытания мог позавидовать любой воин.
Долго бушевало Море, но, утомившись в своей ярости, стихло – и вскоре перед нолдорами предстал берег Эндорэ: окутанные туманным сумраком скалы Ламмота. Цель была близка. Жаждой боя полнились сердца форменосцев.
– Впереди Враг, – сказал Феанор. Боевым пылом разгоралось его сердце. – Впереди либо победа, и свершение мести, и воплощение самых прекрасных наших замыслов, либо смерть в бою, но смерть со славой, коя не убудет веками. Что бы ни ждало нас впереди – в этом наше благо; назад возврата нет. Так пусть горят корабли!
И Маэдрос содрогнулся, услышав эти слова, ибо он еще надеялся (пусть вопреки воле отца!) спасти своих товарищей и братьев, осужденных Феанором погибать в пределах Арамана, – и теперь исчезала и последняя надежда. И он поспешил к Альвдис, и заговорил с ней, и голос его прерывался от отчаянья:
– Тебя одну услышит сейчас отец... Спаси нолдор, брошенных в Арамане! Пожалей их! Уговори отца, чтобы он не сжигал корабли!!
Но Альвдис поглядела Маэдросу в глаза – и он понял, что она во всём согласна с Феанором и не станет возражать Государю.
И Маэдрос бежал в горы, дабы никто не видел его слез. И он закрывал глаза и изо всех сил зажимал руками уши, чтобы не видеть зарева страшного пожара, не слышать чудовищного воя огня.
А потом всё стихло. И Маэдрос спустился с гор, вошел в лагерь, повел подчиненные ему отряды вслед за отцом... Он словно пережил казнь братьев и друзей.

* * *

Гнев часто губит бойца, и еще страшнее для армии гнев полководца. Феанор торопился сразиться с Морготом; с большим трудом убедил его Махтан поставить в Хифлуме укрепленный лагерь. Но великий кузнец со своими помощниками не успели закончить работы, как лагерь оказался со всех сторон окруженным войсками Врага, ибо зарево сожжения кораблей в Лосгаре ясно указало Морготу, что пришел Феанор. И так началась Битва-под-Звездами, прославленное в песнях истребление войск Врага, но Моргот, чей ум не много имел себе равных, потом учел все ошибки первого боя с нолдорами. Тогда же орки, хоть и были многочисленны, не могли добыть победу, ибо еще не были хорошо обучены, не знали воинского строя, и главное, – погибали под стрелами нолдоров, не успевая дойти до рукопашной, где мог сказаться их численный перевес. Позже под стрелы эльдаров посылал Властелин Ангбанда раукаров (многих – в обличии орков), кого это оружие редко поражало насмерть. Но тогда уже с нолдорами не было Феанора – единственного, кто мог разгадать военную хитрость Врага и найти средство против нее.

...Остатки орочьего войска дрогнули и побежали к перевалам Теневых Гор.
– Государь, – воскликнул Курутано, – я нашел в этих скалах прямую тропу: мы можем обогнать орков и перерубить их всех! Не один не уйдет от нас! – счастьем первого боя горели глаза сына Махтана.
– Нет, пусть они уйдут, – губы Феанора скривились в усмешке. – Пусть уйдут. Пусть уйдут к себе. Они приведут нас к Врагу, Курутано!
Тот в ответ рассмеялся грозным смехом беспощадного мстителя.
Сыновья Феанора в то время бились в других местах, и большинство искуснейших воинов было с ними. Поэтому Феанор и Курутано, поспешив за орками, смогли взять с собой лишь два десятка бойцов...

Многие зоркие глаза увидели Феанора, с горсткой воинов спешащего к западным отрогам Железных Гор. Его ждали в одном из ущелий. Отвесной стеной подымались там скалы. Выходов было три – один с запада и два с востока. У всех трех выходов в нетерпении ждали враги.
Преследуя остатки орочьего отряда, нолдоры ворвались в ущелье – и ловушка захлопнулась.
Сзади напали орки. Спереди – раукары в обличии орков и волков. Феанор в бою один стоил десятка воинов. Наромбар вволю пел вражью кровь.
Мечи Курутано словно ожили. Они рубили врагов почти сами – ни воля, ни разум нолдора в этом не участвовали. И если Феанор был ослеплен яростью, то Курутано соображал ясно как никогда.
“Это конец. Нам не вырваться отсюда. Сколько бы мы их не положили – с востока придут еще и еще. Государь погибнет! Что же делать?
Келебринмайт! Келебринмайт, названный брат мой! Услышь меня! – мысленно взывал Курутано к сыну Альвдис. – Приведи войска! Спаси Государя! Спаси Государя!!”.
И зов был услышан. И Келебринмайт, и его братья, и сыновья Феанора с большим отрядом поспешили на восток.

А в ущелье продолжался бой. Нолдоров осталось меньше десятка. Феанор и Курутано бились спина к спине. Толпа врагов всё наседала, и тем неотвратимее Смерть пожирала их.
Потом они остались вдвоем против всех. И тогда, остужая безумную ярость, настигла Феанора мысль о смерти. Не своей, ибо он ее не страшился, но о смерти, ожидающей Курутано, кого он любил больше, чем иных из своих сыновей. “И я повел его на смерть! – ужаснулся сын Мириэли. – Неужели он погибнет со мной – из-за меня?!”
И тут в одном из входов в ущелье показались балроги. Их пока видел только Феанор.
“Всё. Кончено. Теперь нам живыми не уйти. И всё же я попытаюсь спасти Курутано.”
И Феанор приказал ему закрыть северный вход в Ущелье, зная, что Курутано сумеет один справиться с лезущими оттуда орками. Сын Махтана исполнил волю Государя.
Курутано знал, что услышан, что нолдоры недалеко, но не верил, что они успеют. Теперь он не сомневался в том, что он и Государь обречены, что уже нет смысла защищать друг друга, ибо смерть неотвратима, что осталось лишь одно – как можно больше уничтожить врагов.
Курутано был весь залит орочей кровью. Вход в ущелье был завален трупами.
И тогда вожаки орков приказали обрушить на этого проклятого нолдора огромные камни, не жалея, что под обвалом погибнут их собратья, ибо те были всё равно обречены смерти от мечей Курутано.
И так заживо был погребен сын Махтана в кургане из камней и вражьих тел. Его сочли погибшим – но он выжил. Выжил в самом сердце цитадели Врага; и много сложили эльдары сказаний о том, какие тяготы выпали затем на долю оруженосца Феанора и какую небывалую силу духа он выказал.

Феанор остался один. Он был окружен балрогами. Раны, всё чаще наносимые их бичами, только увеличивали его ярость, и из ярости черпал он силы. И всё же с каждой раной, нанесенной Феанору, замедлял свою смертоносную пляску Наромбар.
Тем временем нолдоры пробивались к Государю. Балроги были отвлечены этим новым противником, только Готмог, их предводитель, продолжал биться с Феанором. Государь нолдоров слабел. Наромбар казался ему всё тяжелее. Готмог торжествовал, готовый нанести последний удар.
И в этот миг юный Ворнгол – младший сын Альвдис Кроткой – бросился между ними, и принял в свою грудь удар, направленный в сердце Государя, и они оба рухнули, так что Ворнгол закрыл Феанора своим мертвым телом. Нолдоры тотчас окружили их, и, отбиваясь от врагов, поспешили на восток, унося умирающего Государя и мертвого юношу Ворнгола.
Малмайт и Келебринмайт поклялись отомстить гибель брата.

Когда нолдоры стали подниматься на склоны Теневых Гор, то к Феанору (как это со многими бывает перед смертью) вернулось и сознание, и силы. Он приказал сыновьям остановиться.
И близкая смерть очистила разум Феанора от того безумия, в которое повергла его гибель Финвэ. И подобно ослепительной и беспощадной молнии вспыхнули перед ним картины Алквалондэ, и предательства нолдоров в Арамане, и сожжения кораблей; и осознал он Проклятие Мандоса во всей его беспощадности, и прозрением умирающего увидел, какие беды ждут его народ, и понял, что сам во многом был причиной этих бед, ибо именно истребление тэлери переполнило чашу гнева Валар.
– О Эанар, что я наделал! – были последние слова Феанора.

Так погиб Феанор, величайший из эльдаров, воплощение Неугасимого Пламени. Так погиб тот, кто своими деяниями обрёк все народы Арды – и малые, и великие – на непрестанную войну, кто лишил нолдоров блаженства Амана, кто усилил нелюбовь Валар к эльфам Эндорэ и людям, кто, ненавидя Моргота, обрёк тысячи невинных смерти от рук вражьих слуг. Так кто же был Феанор – воплощение Эанар – великий герой или бессердечный преступник?
Поистине, был он и тем и другим, или, точнее, ни тем, ни другим. Ведь воля его и деяния его определялись не разумом эльдара, но промыслом Эанар, ибо не мог Пламень допустить победы ни одной из двух сил – ни стабильности (и оттого произошел Великий Бунт в Амане), ни разрушения (и оттого деяния нолдоров всё же привели к поражению Моргота). Судьба же нолдоров, оказавшихся между двух Сил, стала навеки трагичной, но боль эта (как добавил некогда Феанор к жребию, коий судили Валар нолдорам) скорбной красотой отразилась в песнях, что поются и ныне.

Так погиб Феанор. И в миг смерти дух его – Неугасимый Пламень – покинул телесную оболочку, где был заключен всё это время, и, не стесненный более ничем, вырвался за пределы Арды. Многие считают, что томится Феанор у Мандоса, – но возможно ли, чтобы чистый Пламень, лишенный покровов, существовал в Мире Явленном, не разрушая его? – нет, поистине.
Так погиб Феанор, и никогда более Эанар не воплощался в Арде.

ГОСУДАРЬ

Пламя в горне гудит, тяжек молота звон,
Слышишь ты за ударом удар.
Горы эхом ответят с окрестных сторон,
Когда в кузне кует Государь.
И крепка сталь кольчуг, и могуч славный меч,
Чей удар беспощаден и яр, -
Но не грозным оружьем, несущим лишь смерть,
Смог прославить себя Государь.

Ты узришь блеск камней, что как Звезды горят, -
Заключен в них души его жар.
Сильмарили Сияньем глаза всем слепят -
Но без боли их зрит Государь.
Драгоценности дивны, что он сотворил,
О таких и не слышали встарь, -
Но не блеском камней, не подобьем Светил
Высшей славы снискал Государь.

Эта слава в изгнанье его привела,
Его звали “Отступник”, “Бунтарь” -
Ведь любовь к миру пламенем сердце зажгла,
И к свободе нас вел Государь.
В нас стремленье нести Красоту он вложил,
Но другим он - неверный вассал.
И свободу великою кровью купив,
Пал в неравном бою Государь.

Но доколь пламя пышет и сердце стучит,
В нашей памяти жив он, как встарь.
И продолжим мы Путь, что для нас им открыт, -
Нас ведет по Пути Государь.
Запылает вновь горн, молот вновь застучит -
Сердце верно и меч в руке яр!
И расступится Мрак, и Враг будет разбит,
И мы скажем: “Нас вел Государь!”.

далее



Портал "Миф"

Научная страница

Научная библиотека

Художественная библиотека

Сокровищница

Творчество Альвдис

"После Пламени"

Форум

Ссылки

Каталоги


Миражи

Стихи

Листочки

"Эанарион"

"Сага о Звездном Сильмариле"

Жизнь в играх

Публицистика

Смех

Alwdis N.N. Rhutien (с) 1994-2010
Миф.Ру (с) 2005-2010