По отношению к одной личности я кажусь себе этаким здоровенным лохматым псом, не дворовым, нет! – поднимай выше: охотничьим или пастушеским. Зверюгу, способную справиться с волком, привели в дом и отдали милейшему ребенку в качестве живой подушки. Зверь сначала удивился и подумывал было возмутиться, а потом пожал мохнатыми плечами и сказал на своем собачьем языке: “Ну ладно…”

И вот – лежит у камина этакая кудлатая груда лени, и лишь один полуоткрытый глаз выдает в ней живое существо. “Потрепать уши, маленький хозяин? – а как же, трепи. Они у меня большие, пушистые. Ага, тебе очень весело с ними играть”. То ли спит псина, то ли просто бездельничает. “Покататься с меня, как с горки? – да пожалуйста! Нет, мне не тяжело. И вообще – сквозь мою шерсть я не чувствую ничего”. Пес привык мчаться по дорогам и бездорожью, по лесам и горам, в дождь и снег, град и ветер, но… “Тебе очень важно, чтобы я жил в тепле, маленький хозяин? Конечно-конечно, здесь у камина так уютно… обо мне еще никогда никто так не заботился!” – и облизать ему лицо черным шершавым языком: пусть маленький хозяин хохочет от восторга. Зверь привык лопать то, что попадется: хоть кость найти, хоть мелочь бегучую (можно крысу) поймать, раскусить пополам и схрумкать. “Да, маленький хозяин. Это очень вкусные собачьи консервы, они нам обеспечат полноценную собачью жизнь. Что?! Ой… извини… больше банку пополам раскусывать не буду. Да-да, только из миски, как все воспитанные псы делают”.

Но если будет хоть намек на угрозу “маленькому хозяину”, то вечно сонные глаза вмиг прояснятся и вспыхнут огнем, пес одним движением оттеснит ребенка за спину и – совершенно спокойно обнажит клыки. “Не подойдешь!”