Дайлис Джин
Крещение

Вряд ли Роулинг вообще продумывала этот вопрос – особенно в той его части, что потомственному колдуну Блэку, чтобы стать крестным отцом, нужно креститься самому. :) Эх, молодежь пошла... (с) отец Иосиф
Посвящается Ракуган, которая подкинула мне в нужное время нужную ссылку, моей подруге, которая зацепилась за слова, случайно сказанные в пылу описания творческих планов, Мародерам – всем вместе и каждому по отдельности ;– ).

Посвящается светлой памяти отца Георгия, высоко оценившего этот рассказ
(от публикатора)

– Смотри, вон оно!
– Эта какая-то не такая, – неуверенно произнесла Лили.
– Крест есть? Есть. Значит, нам туда.
– Джеймс, я же говорю, что она странная!
– Нам какая разница? Что, до ночи тут шататься?
– Я предлагала в наш храм…
– А если нас там ждут? Лили, себя не жалко – магглов пожалей! Они-то чем виноваты, если за нами трупоеды подтянутся? Думаешь, им не все равно – церковь, не церковь…
– Решайте быстрее, а? Либо сюда, либо дальше. Сколько можно над Лондоном кружить?
И – после паузы:
– Надо было путеводитель купить… Там хоть карты есть. А то сверху черта с два разберешь. Может, это тоже универмаг какой-то?

Молодой священник деловит и серьезен. Подчеркнуто серьезен.
Вот времечко выпало на его долю…
Падение нравов ощущалось во всем. В количестве народу на службе, в количестве монет в кружке для пожертвований. В хилой очереди к исповеди. Даже в лицах – почти всегда равнодушных. Ни следа религиозного экстаза.
Он начал служить всего два года назад. А кажется, прошла вечность. И первоначальное горение сменилось тлением.
Даже таинство евхаристии не вызывало прежней бьющей через край радости – когда казалось, что вот-вот разверзнутся небеса и сам Господь рука об руку с Божией Матерью снизойдет благословить верующих… Будто они достойны благословения.
Прихожане были как на подбор невежественны и непочтительны, на службе шушукались, а на любые замечания реагировали так, словно их смертельно оскорбили.
И попробуй причастия лишить – за дело – тут же пойдут жаловаться епископу. И тот, снисходительно улыбаясь, скажет: “Ну же, отец Джозеф. Будьте снисходительны. Других прихожан у нас нет. Не заслужили, видимо. Разве вы сами не грешны?”
Джозеф – не Иосиф. Светский человек наш епископ…
Легко ему говорить – будьте снисходительны. Православие – это прежде всего вера. И где она?
День не задался с самого начала. На исповеди его долго терзала экзальтированная дама средних лет, вознамерившаяся, видимо, стать святее Николая-угодника. Беда с этими новообращенными – за каждым признанием так и слышится гордость за собственную смелость. И обещание “не грешить” звучит как обещание грешить еще больше – чтобы потом каяться с большим жаром. Какой там духовный рост – удержались бы на месте хотя бы, а не пали еще ниже…
Потом к нему прицепился молодой интеллектуал, накануне пообщавшийся с очередными протестантами. Плодятся, как тараканы… и ведь каждый искренне считает, что открыл Истину. Получил откровение из рук самого Господа… Моисеи доморощенные.
На предложение почитать труды Святых отцов или, например, письма Феофана Затворника интеллектуал ответил презрительным фырканием. Не говоря уже о том, что новоявленный ревнитель истинного благочестия изъяснялся на таком чудовищном сленге, что священник понимал его с большим трудом.
А когда выяснилось, сколько треб нужно провести в этот день, захотелось спрятаться в алтаре. И не выходить до вечера.
Прихожане еще ладно… но визитеры!
Вон, опять пришли два шалопая и молодая девица.
Спасибо хоть ненакрашенная. И ведет себя прилично.
А ее спутники откровенно озираются по сторонам.
Не иначе, в первый раз в святое место зашли. Забежали.
Оба черноволосые, только один растрепанный и в очках, а второй – ослепительный красавец с хвостом на затылке. Тьфу, прости господи… Скоро юбки носить начнут.
Красавец держал на руках ребенка, завернутого в клетчатое одеяльце. Почему-то в красно-желтое, а не голубое, как у нормальных людей принято. И прижимал к себе малыша так, будто его вот-вот отнимут.
Весь в коже, на ногах высокие тяжелые гриндера со шнуровкой…
Рокер, что ли? Или вовсе металлист?
И что он здесь вообще делает, интересно? Они же все поголовно сатанисты. Такие детей не крестят…
Приметная троица устроилась на скамейке. Для немощных.
Лохматый уселся боком, держа в поле зрения дверь. Девушка разглядывала стоящих прихожан.
А рокер углубился в знакомую книжечку с крестом на обложке. Закусив губу от усердия.
“Обряд крещения”.
Английский текст – уступка. Церковнославянский куда торжественнее. Но здесь – не Россия.
А он был в России. Всего один раз – но запомнил.
Псково-Печорский монастырь. Осколок древнего благочестия среди моря безбожия.
Даже воздух там – другой…
В России – гонения. И немногочисленные верующие приходят в храм, чтобы найти Бога. А здесь – болото.
Англичане вообще холодноваты. Он, потомок русских эмигрантов, иногда чувствовал это. Все чаще чувствовал.
Они похожи на фарисеев из Евангелия.
Те, что пришли сюда, еще ничего. Но остальные… Англикане, протестанты, даже католики… все они – либо по-дурному экзальтированны и улыбчивы по поводу и без – ни дать ни взять, слабоумные, либо просто равнодушны.
Так надо. По будням ходят на работу. По воскресениям – в церковь. Размеренная, спокойная жизнь. В которой слишком уж откровенно разделяют Божие и Кесарево.
Хотя для них и Бог – кесарь. Еще один из начальствующих. И не факт, что первый из них.
Может, и прав епископ – все эти люди, его паства, лучше, чем ничего. Чем потрясший его рассказ о храме, где священник служил Литургию один. Каждый день.
В России.
– Господу помолимся!
И в ответ – хор:
– Господи помилуй…
А красавец в непотребном “прикиде” изучает чин крещения. Не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Внимательно и не торопясь – словно инструкцию к только что купленному телевизору.
Он что, всерьез надеется все это вот так, с ходу, выучить?!
Раздражение росло. А ведь Богослужение идет. Ладно хоть служит – не он…
Такое бывало все чаще – и все чаще священнослужитель Иосиф со страхом чувствовал, что готов выбежать из церкви – куда угодно.
В голову – во время Литургии! – лезли такие мысли, что казалось, они оскверняют и храм, и иконы святые, и само Служение…
Ребенок на руках у рокера захныкал. Девушка тут же обернулась к ним – но красавчик спокойным и явно привычным движением достал из-за пазухи бутылку с молоком или смесью. И сунул ее младенцу, не отрываясь от чтения.

Служба шла и шла – а отец Иосиф, забыв о Литургии, наблюдал за этой компанией. Даже передвинулся поближе. И подальше от алтаря.
Девушка тут же уставилась на него. Ее глаза были пронзительно зелеными.
Он сделал еще шаг… и оторопел.
Девушка пришла в ужас. Это было видно.
Она вцепилась в лохматого и прошептала ему что-то на ухо.
Тот перевел взгляд на священника, сунув в карман руку.
Даже красавчик оторвался от своей книжечки.
И в глазах всех троих плескалось отчаяние.
На памяти отца Иосифа случалось всякое – но такое?
Они что – настолько боятся, что их прогонят прочь?
Красавец передал ребенка девушке и поднялся со скамьи, готовый…
А Бог его знает, к чему.
Но серые глаза сверкнули весьма выразительно.
Отец Иосиф поспешно отступил.
Пусть сидят, в самом-то деле. Жалко, что ли...

– А если он Пожиратель?!
– Да ладно тебе, Цветочек. Маггл как маггл. Только в мантии. Наверное, сейчас это модно. Что только не носят… Успокойся. Он же ушел.
– Эй, Сохатый, глянь. “Отрекаюсь от сатаны и всех дел его…”
– А это вообще кто?
– Ты меня спрашиваешь?
– Неучи, – Лили невольно улыбается. – Это дьявол. Зло.
– А, Волдеморт, что ли? Так давно уже… Не бери в голову, Бродяга.
Лили Поттер – бывшая Эванс – вздрагивает всем телом. А ее спутники ухмыляются.
Одно слово – Мародеры…
А чужой взгляд нет-нет да и обратится в их сторону.
И от этого взгляда становится холодно.
А если?..

Служба идет и идет. А отец Иосиф нет-нет да и посматривает в ту сторону, где терпеливо ждут трое молодых англичан, отчего-то выбравших именно православную церковь – из всех, которые существуют в Лондоне.
Интересно, зачем им вообще это нужно? Ведь явно в первый раз пришли – и в последний…
После службы – венчание. Потом – отпевание. И только потом дойдет черед и до них.
Обычная рутина. Обычный день.
Если бы не крещение.
В этот храм редко приносят детей.
Приходят потомки русских эмигрантов. Приходят новообращенные. Редко, но приходят.
А детей почти нет.
Откуда им, собственно говоря, взяться, если прихожан в храме – всего-ничего?
Православие в Англии не популярно. И не было никогда.
Даже русские с громкими, исковерканными чужим языком фамилиями легко находили себе невест-англичанок. И детей крестили где-то еще. Не здесь.
Ладно хоть по православному обряду… хотя скорее всего и этим не мучались. Зачем обижать возлюбленных?
Кесарю – кесарево. А для них кесарь – синоним слова “жизнь”…
– Оглашенные, изыдите!
Троица, естественно, осталась на месте.
Пусть их…
Современная молодежь. Не знающая ничего ни о вере, ни о Христе. Хотя большинство из них искренне думает, что знает все на свете.
Сытые, благополучные… и от благополучия этого бесятся.
Бунтуют против старших, уходят из семьи… куда угодно.
А эти вот – пришли. И тоже от семьи. Не иначе.
Византийское великолепие, русская церковь… экзотика вроде модного нынче учения Будды. Зараза с Востока – как будто западных умствований не хватало.
Посмотришь на это все – и хочется, чтобы Антихрист поскорее явил свой лик богомерзкий. Потому что за ним – Царство. Пришествие Господа.
Торжество Добра над Злом.
Интересно, нынешние молодые понимают хотя бы, что есть зло?

Они все-таки дождались. Хотя отец Иосиф надеялся, что терпение у странных посетителей лопнет, и они потребуют обратно заплаченные за обряд фунты и уберутся восвояси.
– Как зовут малыша?
– Гарри.
– Георгием наречем…
– А почему не Гарри? – вскидывается лохматый.
“Мне что, весь Катехизис пересказывать?”
– Положено так, – цедит отец Иосиф сквозь зубы. Господи… и чего пришли, спрашивается? Амулет получить в виде креста?!
- Тогда ладно, – неожиданно легко уступает лохматый. И это странно. Обычно убеждать приходится. И долго.

– Ваше имя?
– Сириус. Сириус Блэк.
В Англии детей как только не кличут. Но все же проверить нужно…
– Это имя? Не прозвище?
Красавчик неожиданно приходит в ярость. Откровенную… и столь непривычную в этих стенах.
– Я что, виноват, что меня так назвали? Хотите, предъявляйте претензии родителям…
Он порывается продолжить страстный монолог, обвиняющий непонятно кого непонятно в чем…
Но девушка гладит его по плечу и шепчет что-то успокаивающее.
– Я не хотел Вас обидеть.
Родителям не откажешь в интуиции. Красавчик действительно похож на звезду.
Мальчик-звезда.
Интересно, этот тоже будет просить прощения у своей матери? Или не за что?
Уайльд. Оскар Уайльд. Грешник. Его сказка.
Не о нем бы в святом месте думать…
Отец Иосиф уже знает ответ, не задавая вопроса.
Но задать его – надо.
– А в святом крещении как наречен?
– Что?
Серые глаза, еще недавно пышущие гневом, смотрят с изумлением. Искренним.
– Вы крещены?
– Нет, разумеется! – красавчик пожимает плечами.
Девушка неожиданно бледнеет. “Я совсем забыла…” – шепчет она растерянно.
– Тогда вы не можете быть восприемником.
– Почему?
Отец Иосиф терпеливо объясняет, стараясь подавить раздражение:
– Крестным отцом может быть только тот, кто крещен сам. Понимаете?
Наверное, голос прозвучал слишком резко. Потому что Лохматый, оправившись от шока, тянет красавца за рукав.
– Пошли отсюда, Сир. Найдем еще что-нибудь… или действительно – в храм Лили…
– Там тоже нужно, чтобы крестный был крещен… – в голосе девушки – слезы.
Так и хочется крикнуть – вы инопланетяне, что ли? Пришельцы с Альфа Центавра? Или еще откуда?!
– Если надо – я тоже крещусь! – яростно выдыхает красавец, выдирая руку.
Господи… даруй терпение.
А он-то надеялся уже, что чужаки покинут храм…

– Что нужно? Еще один крест? Сейчас сбегаю… – красавчик, явно решивший, что дело только в неимении нужных аксессуаров, тут же настроился на деловой лад.
"Господи, ну вот за что мне это наказание?!"
– Я сам, – откликнулся Лохматый.
– Я не могу этого сделать. Вы должны…
– Сколько еще нужно заплатить? Вы только скажите...

Наперебой. И девушка уже улыбается – с облегчением и надеждой. И украдкой вздыхает.
Час от часу не легче… Здесь что – супермаркет?!
– Дело не в деньгах, – отец Иосиф сдерживается из последних сил. – Вы первый раз переступили порог Церкви. Вы, судя по всему, не знаете даже тех основ веры, которые известны любому малышу в этой стране. Вы не можете стать наставником мальчика на пути к Господу…
– Зато я могу умереть за него, если нужно! – вырвалось у красавца.
Отец Иосиф опешил.
Красивые слова. Затертые, как все в этом старом мире. Где давным-давно не осталось ничего подлинного – разве что намоленные прошлыми поколениями верующих храмы и освященные иконы… или золото и бриллианты на шеях разряженных блудниц. Где рассудок властвует над чувствами, а приличия – над добротой и сердечностью. Где давно уже редким гостем стала любовь – подлинная, самоотверженная, когда брат готов положить душу свою за брата, христианская любовь…
Матери убивали в утробе детей – потому что те посмели появиться не вовремя. Не дождались конца учебы, или свадьбы, или еще чего-нибудь, когда станет уже неприлично оставаться бездетной. Мужчины женились, потому что так принято, – а потом изменяли женам, потому что рядом с ними было очень уж пусто и тоскливо. И искренне думали, что все дело в длине ног или затейливой прическе – вот что страшно. Или просто потакали собственной похоти.
Они считали фунты, искренне надеясь, что когда-нибудь смогут купить себе хоть немного счастья.
А те, чья душа никак не могла заснуть, метались туда и сюда, пытаясь получить хоть глоток свежего воздуха, хоть как-то найти опору в болоте. И ошибались – раз за разом, получая вместо хлеба искусно притворяющийся им камень.
Сектантство. Жар души, растрачиваемый впустую, брошенный алчным свиньям на съедение.
И над царством тлена сладко улыбаются голливудские красавцы, утешающие страждущих сказками. О неземной любви и неземной страсти, приводящей всегда к счастливому сладкому финалу в виде свадебного торта. О героях, которые всегда побеждали Зло… с помощью вовремя вставленной обоймы. И были могучи, бесстрашны… такие, что млеющие зрители со смутным удовольствием ощущали, что от них самих не то что победы – борьбы даже не потребуется. Потому что на пути Дьявола грудью встанет кто-то другой – а они с удовольствием будут рукоплескать ему с той стороны экрана…
Даже доброе в язычестве и то исчезло, как дым. Легендарное мужество, например – когда воин, подняв меч, рвался в самую гущу схватки, дабы добыть себе в подвигах славу и бессмертие. Или прикрыть собой товарища.
Приверженность чему-то более высокому, нежели трижды проклятый комфорт откормленного тела и спящей души. Готовность отдать жизнь – во имя… Да хоть чего-нибудь, Господи! Хоть чего-нибудь…
Даже война стала битвой научных умов, а не цепью самоотречений, подлинной отваги и великих подвигов. Когда все решал честный добрый меч.
Даже невесты, перед тем как идти к алтарю и клясться в вечной верности избраннику, подписывали брачный контракт на случай развода.
Серый, высушенный, скукожившийся мир…
А у красавца эта высокопарная фраза прозвучала… слишком искренне. Так, словно он действительно имел в виду то, что сказал.
Отец Иосиф ждал от его спутников смешков. Юные нынче циничны – и отчего-то они до смерти боялись таких вот слов. Защищались от них гулким щитом хохота. До конца сопротивляясь клинку собственной человечности.
Каждая душа по природе христианка…
Но ни лохматый парень, ни рыжеволосая девушка даже не улыбнулись. Наоборот – было полное впечатление, что они восприняли выкрик будущего крестного их сына, как нечто само собой разумеющееся. Привычное. Настоящее.
– Извините, – пробормотал мальчик-звезда. – Я не хотел кричать. Просто…
– Нам правда очень нужно, – вступила в разговор девушка. – Мы не сможем придти сюда еще раз. Слишком опасно.
– Пожалуйста, – серые глаза будущего крестного некоего Гарри глядели умоляюще.
Отец Иосиф перестал что-либо понимать. Вообще.
Что опасного – в том, чтобы зайти в храм? Какая опасность вообще может грозить в доброй старой Англии – за исключением дорожных происшествий, пожаров и ИРА?
И что самое странное – отец Иосиф чувствовал, что ему не солгали.
Что не смогут. Что опасно.
Он, конечно, не духовидец, как святые… но верил. Не мог не верить.
Слишком уж они оказались… подлинными.
И к тому же изъяснялись на приличном, чистом английском языке. Без всякого словесного мусора.
Раздражение вдруг рассеялось.
Будто больной зуб наконец выдрали.
В конце концов – кто знает… может, священный обряд для этих двоих – взрослого и маленького – окажется первым шагом на пути к истинной вере?
– Нужен крест. Белая длинная рубашка. Для взрослых. Спросите в магазине. А вот тапочек у нас нет…
– А тапочки зачем? – удивился красавец.
– Ну как же… ботинки промокнут.
– Глупости какие. Пусть себе мокнут.
– В ботинках в купель нельзя.
– Значит, босиком постою.
Ну точно – с Луны свалились. А как же грибок? Микробы? Болезни?
На прошлой неделе одна прихожанка, помешанная на гигиене и до смерти боявшаяся заражения, осведомилась, не собираются ли уважаемые батюшки принять меры и перестать наконец раздавать причастие одной ложицей и наливать теплоту в сосуды, из которых неизвестно кто до тебя пил? Не лучше ли использовать пластиковые стаканчики?
Слышавшие разговор священники, собравшись после к трапезе, дружно потянулись к бутылке водки. Хотя обычно предпочитали кагор…
– Еще что-нибудь?
– Свечи.
Оба, не сговариваясь, посмотрели на девушку и в один голос объявили.
– Мы быстро. Если что – хватай Гарри и беги. Поняла?
Девушка невозмутимо кивнула.
И ее спутники тут же исчезли в притворе, где располагалась церковная лавка.
Юная мать поправила одеяльце. Ребенок безмятежно спал.
– Странно, – сказала она, ни к кому не обращаясь. – Обычно он такой беспокойный. Мы же все время на нервах – а он чувствует… Здесь всегда так… спокойно?
Где – здесь?
В церкви?
В Англии?
На планете Земля?
Отец Иосиф решился задать встречный вопрос.
– Вы женаты?
Та заметно удивилась.
– Конечно. У нас же сын!
Господи… можно подумать, это веский довод. В наше-то время…
Девушка посмотрела на него… и внезапно сказала:
– Вы извините нас… мы понимаем, что так нельзя. Но иначе не получилось. У меня родители погибли несколько месяцев назад. Автокатастрофа. А мы обещали – еще до… – голос девушки задрожал, – что окрестим Гарри. Как полагается. Мы оттягивали, оттягивали… но ему уже целых три месяца. А война все идет и идет…
Она вздохнула.
Какая война? В Ирландии, что ли? Так там все время беспорядки. А здесь – Лондон. Спокойный благополучный Лондон.
– Война? – тем не менее спросил он.
– А если людей убивают целыми семьями – как это называется? – устало поинтересовалась девушка.
А отец Иосиф устал удивляться.
В нынешнем мире, ежели надо, убивают домами. Кварталами. Городами.
Разве бомба разбирает правых и виноватых? Ей все равно…
Инопланетяне. Точно.
– Мы и не хотели ребенка – в такое-то время. Но так получилось. Если уж Гарри вздумалось именно сейчас появиться на свет… наверное, он знает, что делает?
Она горько улыбнулась.
– А другой крестный нам не нужен. Только Сириус. Он лучший друг Джеймса. И если с нами что-нибудь… случится… если мы…
Она снова замолчала… и вдруг твердо закончила, расправив плечи:
– Если нас убьют, он сможет позаботиться о Гарри. Я знаю. Он все для него сделает. И для нас.
Ей явно было не по себе – и поэтому она не умолкала.
А отец Иосиф слушал этот невероятный монолог, чувствуя, что все внутри – оживает…
– Мы сами выбрали это. Бороться. Рисковать всем. Умереть, если понадобится. Сразу после школы. Потому что если не мы -то кто? Кто сможет его остановить? Но Гарри – он ничего не выбирал, понимаете?
Отец Иосиф машинально кивнул. И неожиданно для себя самого произнес:
– “Я есмь воскресение и жизнь… Верующий в меня, если и умрет – оживет”…
Та улыбнулась – и это было совсем не обидно.
– Что вы, господин пастор, мы на такое и не надеемся.
Она помолчала и добавила:
– Умирать ведь не страшно. Почти. Страшно хоронить тех, кого любишь…
– Есть и вечная жизнь.
– Наверное. Но мне пока не очень хочется в этом убедиться на собственном опыте, – она усмехнулась. – А придется, скорее всего. Лишь бы с Гарри ничего не случилось. Он такой маленький…
Странно стоять напротив чужой беды. Неизбывной, невероятной, тяжкой, словно жернов на шее…
И даже помочь нельзя. Потому что ничего не понятно.
Двое между тем вернулись – почти бегом. С пакетами.
– Пойдемте со мной, – обратился отец Иосиф к Сириусу.
– А можно мы тоже? – спросил лохматый.
– Хорошо, – отец Иосиф не стал спорить. Что страшного случится, если они посмотрят? Все трое?
Он, она и маленький Гарри…

Забавно, до чего одежда меняет человека.
Облаченный в белую длинную рубаху босоногий Сириус уже не похож на слугу дьявола.
Он похож на архангела. Хоть сейчас икону пиши.
Вместе с кое-как брошенной на скамейке кожаной одеждой слетела и маска. Обнажая суть.
Самоотверженность. Храбрость. Сила. И уязвимость.
И – как завершающий аккорд – почти неземная красота.
И дело не в физическом совершенстве. Сколько красивых лиц – насквозь глянцевых, как страницы модных и пустых журналов – сияет с витрин и афиш?
Редчайшее согласие телесного, душевного и духовного.
Таким не страшна старость – с годами они обретут лишь большую глубину. Большую красоту. Ослепляющую уже сейчас, притягивающую взоры. Взрезающую каменные мешки, в который облеклось большинство людских сердец, как хирург скальпелем.
– Когда вы родились?
– Третьего апреля.
И перед глазами как будто раскрывается нужная страница в пожелтевшем от времени церковном календаре.
“… Серафим”.
Серафим.
Ангельский чин.
Ангел…
Пламенный.
И в серых глазах – пламя. Непонятное.
Не то, которое озаряло его самого, – когда он принимал сан. Когда прижимался губами к кресту.
Не то, которым сияли новообращенные, первый раз подходя к Чаше с плотью и кровью Христовой.
Но все равно – правильное.
Человек – через великую Жертву – усыновлен Господу. Он облекается во Христа. Становится почти Богом.
Он волен выбирать – с кем он. С Искупителем – или с Диаволом.
Он волен выбирать – грешить ему или карабкаться, то и дело спотыкаясь, по лестнице, ведущей в небо. В рай.
А ангелы созданы, чтобы служить. Не рассуждая и не переча. Не выбирая судьбу…
– Я готов, – и вскинутый подбородок, и плечи развернуты. Только меча в руке – не хватает.
Перед тем, как раздеться, юноша отдал другу – Джеймсу? – отполированную деревянную палочку. Так, как передают меч. Почти с благоговением.
И тот принял ее на раскрытую ладонь – и, подержав так некоторое время, бережно положил за пазуху.
Отец Иосиф уже не удивлялся. Ничему.
Отречение от Дьявола и дел его. Со всей силой. Со всей ненавистью, только здесь – и сейчас – дозволенной.
– Крещается раб Божий Серафим во имя Отца – аминь…И Сына – аминь… И Святаго Духа – аминь!
Большой серебряный крест холодит пальцы.
Они не стали покупать цепочку. Ограничились шнурком.
Черным, как прядь волос, срезанная в знак подчинения Богу.
Странно, но подсказывать почти не приходится. Видно, красавчик, нареченный Серафимом, действительно успел выучить все, что нужно. Или сам Господь пришел ему на помощь, ибо такова Его святая воля – чтобы все свершилось так, как должно?
Доверчиво протянутые руки – для Таинства миропомазания.
Свеча в руке – и толстенькая желтая капля огня на ее вершине. Гордая и неколебимая – хотя прихожане то и дело жалуются на сквозняк, который так и норовит загасить пламя…
Небрежным движением убранная с лица мокрая прядь – прежде чем прикоснуться губами к святым иконам.
И по завершении Таинства – освобожденная, довольная улыбка.
– Теперь черед Гарри, верно?
И – после некоторого колебания – сердитый вопрос:
– Его тоже в бассейн? Там вода холодная!
– Нет, не в бассейне. Вон там…
Новокрещенный, одним молниеносным движением оказавшись рядом с серебристым большим тазиком, без лишних слов опускает пальцы в воду, чтобы проверить ее температуру.
Истинное святотатство… А отцу Иосифу смешно.
“Архангел”, до удивления беззаботный, пока дело касалось его самого, ощетинился, как ежик, как только речь зашла о ребенке. Чужом, между прочим. Большинство отцов и о своих так не заботится…

Младенец, немилосердно выдернутый из теплого одеяльца, недовольно хнычет.
– Шшш… Все хорошо, Гарри. Потерпи. Так надо.
И тот успокаивается. Улыбается во весь беззубый рот, пока его переодевают в крестильную рубашечку, – и, оказавшись на руках восприемника, тут же хватает в кулачок длинную прядь.
Рыжеволосая Лили пожимает плечами.
– Теперь вы понимаете, почему нам нужен именно Сириус, господин пастор? Он такая хорошая нянька…
– А я виноват, что вы, балбесы, ничего в детях не понимаете?!
И все трое смеются. Явно привычно… и до странности беззаботно.
Будто уверились, что никто – кто бы он ни был – здесь их не настигнет.
– Будешь переодеваться?
– Потом. Некогда.
Отец Иосиф машинально поднимает соскользнувшее с плеч Серафима полотенце. И кладет на скамью – рядом со скомканной одеждой. Кожаная куртка, брюки… мишура. Разве можно судить по ней о рождественской елке? Искусственная она – или самая настоящая, из леса?
Отец Иосиф не противится посторонним мыслям. Они все равно одолевают.
Но эти мысли, по крайней мере, не рвут на части душу… И не пахнут тлетворным дымом геенны огненной.

– Крещается раб Божий Георгий во имя…

– Спасибо Вам, – тихо говорит девушка, принимая в свои объятия – и в объятия теплого одеяльца – своего сына. Георгия.
– Не за что…
– Спасибо, – эхом откликаются оба ее спутника. И лохматый, и красавец. Серафим.
И неожиданно для самого себя он осеняет крестным знамением всех четверых.
Мать и отец торопливо спешат к выходу.
А крестный их сына остается.
– Тут еще книга. Красивая. Я пока не всю прочел – но мне понравилось. Вот это. “Не убоюсь зла, потому что Господь – со мной”…
Молчание. Долгое.
– А можно – не со мной, а с Гарри?
Отец Иосиф не знает, что ответить. Не пересказывать же Евангелие. Целиком. Не объяснять же сейчас, что вера – это не сделка. И каждый спасается сам.
Этому спасение ни к чему. Не о себе беспокоится…
А Серафим задает следующий вопрос – не дожидаясь ответа.
– Ваш Бог… Он может сделать так, что меня убьют – а их нет?!
На это что ответить? Помоги же, Всемогущий!
А слова одни. На всех. И на грешницу, съевшую во время поста кусочек сыра… и на этого вот парня, который, наверное, так и не узнает, что это вообще такое – пост. Не успеет.
– На все воля Господа…
– Значит, не может… – устало и безнадежно. – Все равно – спасибо. И простите нас. Так нужно.
Серафим явно привычным движением выхватывает из– за пазухи свою драгоценную деревяшку.
– Так будет лучше для всех. Спасибо. Обливиэйт! – произносит он заклятье, стирающее воспоминания.

Отец Иосиф, привычно собрав длинные волосы в хвост, спешит по оживленной улице, чтобы успеть купить все необходимое до вечерней службы.
Почему-то все кончается одновременно.
Стиральный порошок. Зубная паста. Даже хлеб.
К счастью, в супермаркете есть все. Почти.
Кроме Бога. Хотя евангелисты и водрузили на рекламный щит изображение их Христа. С приветливо распахнутыми руками. И номером телефона.
Иисус, готовый простить хоть самого сатану – если тот наконец признает правоту Бога. Словно Господь – это римский император. Которому важно, чтобы поклонялись ему – все. И убийцы, и блудодеи, и даже откровенные богохульники…
Чушь какая в голову лезет.
Всего лишь магазин. Всего лишь шоппинг.
А хочется – чтобы наступил наконец завтрашний день.
Завтра – его черед служить литургию.
Отец Иосиф выбирает средство для мытья посуды – подешевле.
Суета, все суета…
Главное будет завтра.
Завтра он будет служить. Служить Господу.
Завтра он вложит свой камень – кирпич – в основание престола Божия.
Всего лишь служба. Всего лишь Евхаристия.
Всего лишь этот мир – погрязший в грехах. И те, кто смог вырваться из сладких объятий сатаны.
Они подойдут к чаше – и благоговейно поцелуют ее основание, вкусив Крови и Тела Христова.
А если не найдется желающих – не пост же Великий! – он причастится сам. Со служками.
Потому что Господь – жив. И каждый воин его – здесь – наперечет.
Каждая Евхаристия – удар меча. В лицо Врагу.
Мир держится Литургией.
И не отцу Иосифу его рушить.
Хлебные ряды… а хочется – стать на колени и молиться.
Ведь молитва – это тоже клинок. Разящий -либо защищающий от зла.
И непременно помянуть “за здравие” воина Серафима и младенца Георгия.
И завтра. И послезавтра. И послепослезавтра.
Всегда.
Еще бы вспомнить – кто это…

Портал "Миф"

Научная страница

Научная библиотека

Мифологический словарь

Художественная библиотека

Сокровищница

Творчество Альвдис

"После Пламени"

Форум

Ссылки

Каталоги


Миражи

Стихи

Листочки

"Эанарион"

"Сага о Звездном Сильмариле"

Жизнь в играх

Публицистика

Смех

(с) Дайлис Джин 2006-2011
(с) портал "Миф", 2005-2011