7

Феанор робел. Чувство было новым и неизведанным.
Пламенному очень хотелось поговорить с балрогами, но как? Послать осанвэ он не решался. Что-то мешало ему. Вслух? – а услышат ли?
"Мелькор, – спросил он мысленно, – а как я с ними буду разговаривать?".
"Они услышат, если ты обратишься к ним вслух, – отозвался Темный Вала, – но отвечать способны лишь мысленно. Правда, их прикосновение может показаться тебе несколько... неприятным. Пожалуй, тебе лучше будет общаться пока только с Готмогом: он сильнее других, и его сознание ближе к майарскому. Прочие, в любом случае, повинуются его приказам".
– Нам надо согласовать наши действия в этом бою, – сказал Феанор, непроизвольно заставляя свой голос звучать не столько громко, сколько властно. – Нам надо согласовать их сейчас, чтобы потом действовать, как единое целое.
От мысленного прикосновения Готмога по коже нолдора пополз озноб, даром что вокруг бушевало пламя. Виски словно обручем сдавило, перед глазами поплыли цветные пятна.
"Мы будем танцевать, Огонь-скрытый-плотью. Ты будешь петь".
Это всё, что удалось разобрать Феанору.
Мелькор смотрел на Пламенного с некоторой тревогой. "Сумеешь ли ты понять их?" – безмолвно обратился он к нолдору.
Феанор только кивнул, сосредотачиваясь. Да, тяжело будет общаться с такими. Тяжело, но можно. Надо лишь призвать Пламень. Говорить не словами, но образами Пламени.
Это трудно, но не труднее, чем было научиться обращаться ко Пламени по своей воле. Феанору на миг вспомнился Аман, и пещера в Пелорах, и советы Мелькора.
Здесь, среди бушующего огня, призвать Пламень было несравнимо проще, чем некогда в Пелорах. По телу привычно заструилась Сила, боль в висках тотчас исчезла, уступив место легкости и едва не ощущению себя невесомым. Так бывало и прежде, но редко. Феанор был истинно счастлив в такие мгновения. Сейчас он это ощущение мог удержать.
И он ответил Готмогу, ответил не словами, но образом.
Сгусток темно-серого бессветия. В него бьет молния. Но прежде – багровые языки удерживают этот сгусток.
Балрог придвинулся ближе. Ног у него не было, и он походил бы на гигантский костер, горящий безо всякого топлива, если бы вверху красно-оранжевые лепестки не сплетались в подобие торса, головы без лица и длинных беспалых рук. Если бы можно было сравнивать балрога с Эрухини, вышло бы, что Феанор, при своем немалом росте, едва достигает груди существа. В правой руке Готмог сжимал бич с короткой рукоятью и гибким желто-оранжевым хвостом локтей в пять длиной. Камни под балрогом плавились и кипели. Несмотря на отсутствие у Готмога глаз, нолдо чувствовал на себе внимательный взгляд.
Между тем, балрог обдумал образ, созданный Феанором, и послал ответный:
Серое ничто, холодное, неподвижное. К нему скользят языки пламени. При их приближении серый сгусток словно пробуждается и, метнувшись в сторону, исчезает.
Феанор задумался. Готмог прав. Унголианта просто пустится в бегство, едва почует балрогов. Значит, ее надо отвлечь, чтобы она не заметила их приближения.
– Мелькор, а ведь ты был прав насчет приманки, – Пламенный заговорил вслух, обращаясь к обоим. – Если Унголианта почует Сильмарили, она бросится на них, не замечая ничего. И тогда балрогам не придется за ней бегать. Если вообще придется.
Темный Вала повел соболиной бровью: "Разумеется, я был прав".
– Засада, – сказал по обыкновению кратко. – В горах южнее Соснового Нагорья. Там леса мало.
– Могут спугнуть, – сощурился Феанор. – Засада мне не нравится. Если я правильно понял тебя, балроги, когда необходимо, чрезвычайно быстры. Они могут успеть из Ангбанда.
Мелькор задумался, нахмурившись и покусывая губы. Идея Пламенного ему явно не нравилась.
– Могут, – сказал, наконец, с крайней неохотой. – А могут и не успеть. Паучиха тоже не имеет обыкновения спать на ходу.
Феанор покачал головой:
– Засада – это почти верный проигрыш.
И, одновременно, осанвэ: "Ну не верю я, что они, что вот этот, пусть разумный, но всё же – огонь, – способны сидеть в засаде!"
Феанор закончил вслух:
– Паучиха будет очень занята. Я позабочусь.
Мелькор опустил голову. Тут же спохватился, вспомнил, где и с кем находится, вздернул подбородок.
– Ладно, – сказал отрывисто, пряча за жестким тоном мучительную тревогу. – Поедешь один. Да не на обычной лошади – Ломенуз тебя повезет. Он из младших духов. Если что – вытащит и доставит в Ангбанд. А тут уж я позабочусь. Будем держать осанвэ. Как только заметишь тварь, я шлю на подмогу балрогов. Так?
– Так, – ответил Феанор вслух. Он понял реакцию Мелькора и решил не дать балрогам увидеть лишнее.
"Не совсем, – возразил он мысленно. – Быть готовым отразить внезапное нападение Паучихи и держать осанвэ? – ты меня переоцениваешь. Я этого не сумею. Если ты можешь следить за мною сам – тогда всё получится. Если нет – надо что-то придумать".
На лице Мелькора застыло выражение спокойной уверенности – словно забрало шлема опустилось. Очень убедительное выражение – лишь близкие друзья могли бы распознать в нем маску.
"Я не стану отвлекать ни тебя, ни Ломенуза, – неслышно ответил Пламенному Темный Вала. – Пошлю ворона".
Феанор кивнул и обратился к Готмогу:
Три сгустка сияния. Серое бессветие бросается на них. Молния. Тонкая и не слишком яркая. Багровые протуберанцы. Снова молния – во всю мощь, ослепительная.
Балрог засветился ярче, причем теперь оранжевых языков стало заметно больше, чем красных – похоже, так у него проявлялось воодушевление.
Ответ пришел почти сразу:
Клок серого тумана рассеивается. Молнии вспыхивают в едином ритме с танцем багровых протуберанцев.
"Мы будем петь вместе, Огонь-скрытый-плотью, – вновь донеслось до Феанора. – Мы будем петь одну Песнь".

8

Ты уезжаешь.
Я смотрю тебе вслед с башни.
Всё уже сказано. Всё продумано до мелочей. Всё известно.
Всё. Кроме того, чем закончится твой поход.
И я снова беззвучно повторяю то, что сказал, прощаясь: постарайся вернуться, друг мой. Несмотря ни на что – постарайся вернуться.
Повторяю – почти без надежды.
Ты рискуешь жизнью, чтобы спасти меня. Того, кто уничтожил столь любимые тобой Древа. Того, кто лишил тебя короны, дома, семьи. Того, кто превратил полудохлую от голода тварь в чудовище, против которого бессильны даже Стихии.
Это я могу стать твоим убийцей, Феанор. Я, не Унголианта.
Чего я не отдал бы, чтобы поменяться с тобой местами! Чего не отдал бы, чтобы самому принять этот бой! Это мои земли, Феанор. Это мой враг. И это моя вина.
Но сражаться предстоит тебе, а я… я могу лишь смотреть туда, где уже едва виден силуэт всадника. Смотреть, сцепив зубы от бессильной ярости. Смотреть, сжимая немеющими от напряжения пальцами стальное кружево ограждения, пока судорога не сведет руки. Эта боль желанна сейчас. Но и она не спасает.
Смотреть…
Сейчас я снова чувствую себя пленником, Феанор. Если бы Валар знали об этом, они бы, возможно, порадовались. Вот лучшая месть – лишить меня возможности действовать. Вынудить отсиживаться за чужими спинами, как последнего труса, прикрываться теми немногими, кого я люблю в этом мире.
Ты дважды заставил меня ощутить бессилие, Феанор. Сначала как враг. Потом как друг. В первый раз мне пришлось рисковать майарами, чтобы остановить тебя. Сейчас я рискую – тобой.
Третьего раза не будет.
– Музыкой своею клянусь, – я невольно произношу это вслух, и голос мой дрожит от едва сдерживаемого бешенства, – следующий бой я приму сам, чего бы это ни стоило.
Смутное ощущение чьего-то присутствия заставляет меня замолчать. Я медленно поворачиваюсь и встречаюсь глазами с тем, кто стоит в проеме двери, ведущей на лестницу.
Саурон.

далее