3

Я наслаждался. Наслаждался мыслью о том, что вот – осуществляется один из самых заветных и дерзких планов. Люди примут мою Тему и свершат то, чего мне уже не свершить. Я вложил свою Музыку в материю мира, она неотделима от Арды, ее никто и ничто не заставит умолкнуть, но и я от этого изменился. Я мало пою теперь – зато моим голосом поет мир.
Весь мир.
Ульмо тоньше меня чувствует воду, и власть Ауле над металлами и камнями больше моей, и Яванна искуснее в творении живого. Но кто из них может сказать: "Мир – это я"? Кто способен одновременно ощущать, как проклевывается из семени крошечный росток юного дерева – и как едва заметно подрагивает земля в месте рождения будущего вулкана? Кто умеет слышать, как в сердце Арды сливаются, перетекая друг в друга песни огня и камня, – и различать тихие голоса дождевых капель? Для кого равно близки и понятны рисунок молний в небе и жилок, прорезающих плоть листа? Кому внятны все мелодии мира?
Не потому ли так всполошились когда-то Валар? Они прочили Арду во владение Детям, а для меня Дети были – просто часть мира. Моего мира. Только часть. И не более, чем часть.
Люди откроют для меня границы Арды. Да, я останусь здесь, но моя Музыка будет звучать повсюду. За пределами этого мира. Там, куда мне иначе не дотянуться. И когда настанет пора для Арды пройти через смерть, тот мир, что родится на месте умершего, тоже будет моим.

4

Мелькор внезапно остановил коня и нахмурился. Казалось, он напряженно вслушивается во что-то.
Феанор сощурился. Холмистая равнина, расстилавшаяся перед ними, ничем не отличалась от сотен других, которые они проехали.
Точнее – ничем не отличалась внешне. Но она была другой.
– Музыка, – прошептал Темный Вала. – Музыка изменилась. До войны это место пело иначе.
И добавил несколько незнакомых Феанору слов на валарине.
– Возможно, ты был прав, – неохотно признал, наконец, Мелькор. – Эти земли не перепеты. Но в их мелодии вплетен новый мотив. Никто из моих не мог бы спеть так. И эта песнь звучит очень тихо – вот что мне особенно не нравится. Тихо не от слабости ее создателя. Тихо – потому что так было задумано. Если бы я нарочно не слушал...
Он замолчал, покусывая губы и рассматривая холмы впереди со смесью досады, сожаления и брезгливости во взгляде.
Феанор опустил глаза. Подчеркивать свою правоту он совсем не хотел. Он знал характер Мелькора, знал, насколько тот не любит признавать свои ошибки.
Пламенный спешился, какое-то время молча смотрел на дальние лесистые холмы.
Тянуло сыростью. Где-то недалеко была не видная пока речка.
– Ну что, я пойду? – буднично спросил он.
Мелькор помедлил с ответом. Видно было, как не хочется ему отпускать Феанора одного.
– Почуешь малейшую опасность – немедленно разворачивайся, – отрывисто бросил, в конце концов. – Не ищи неприятностей. Я понятия не имею, как эта штука устроена и чего от нее можно ждать. Пройдем-то мы в любом случае, но надо делать это с умом.
Феанор подошел к нему, снизу вверх посмотрел в лицо всаднику.
– Не волнуйся. Я знаю, что делаю. Для меня здесь нет опасности, потому что моя Сила – не Музыка. Меня здесь не ждут.
– Твоя Сила – не Музыка, – вздохнул Мелькор. – Но не забывай: на тебе Венец. Кроме того, мелодия границы дважды могла быть искажена. Когда Валар закрыли Аман от мира и когда ты создал Венец.
Пламенный улыбнулся:
– Венец создан мною. А значит, мне легко приглушить его Музыку. Меня не услышит никто. И ты – в том числе.
Помолчав, добавил:
– Мелькор, ты потратил годы на то, чтобы помочь мне овладеть Силой Пламени. Ты только помогал, но без тебя я никогда не смог бы достичь этого. Я в долгу перед тобой – даже если ты сам так не считаешь. Теперь я просто возвращаю долг.

5

Я шел, и мне было легко и радостно.
Свет Сильмарилов скользил по кустам и стволам деревьев, по высоким травам, доходящим мне до пояса, по глади речушки, которую я перепрыгнул с разбега.
Ощущение покоя и уюта.
Мне вспомнились малыши-сыновья, мирно спящие на моих руках.
Значит, уже совсем близко.
Мне было радостно. Так радостно, как бывает при завершении работы, когда я видел: мне удалось воплотить. Не мой замысел, но нечто, существующее помимо меня и превыше меня, оно – пришло в мир через мои руки, мой ум, мое искусство.
Быть может, я и жил для того, чтобы создать Венец и прийти к Людям.
И воплотить – Свободу.
Я никогда не служил Валар. Всем Пятнадцати. По счастью, Мелькор не понимает этого.
Я попытался взглянуть на свои действия со стороны. Что я делаю? – помогаю или предаю?
В Амане сказали бы: помогаю Врагу. Без моей помощи он… если бы и пришел к атани, то ему это было бы много труднее. Я же открою ему прямую дорогу. И Люди, Дети Единого, увидят при пробуждении – Мелькора.
Но я же не дам ему завладеть их помыслами и сердцами, как Валар владели нашими в Амане. Я дам Людям свободу принимать – и свободу отказывать.
Они не станут слепыми последователями ни одной из Стихий.
Предательство? Или бесценная помощь?
Что дороже – один искренний последователь или толпа просто покорных?
По мне, дороже – первое.
Гвэтморн и Сильмарили. Выбирайте, атани. Выбирайте свой Путь – сами.
Свет Древ или Темный Пламень? Мне не решить за вас, что из этого – благо, а что – зло. Но я сделаю всё, чтобы вы не приняли, а выбрали.
Свет вам дан от Айнулиндале. Тьму принесет Мелькор. А я дам – Свободу.
И мне сейчас легко и радостно.

Феанор остановился, увидев в густой траве неподвижные тела.
Граница – если она и была – не услышала того, кто поставил себя вне воли Валар.

6

Я прислонился к стволу дерева, рассеянно глядя на пасущихся коней. В других обстоятельствах я посвятил бы себя любимому занятию, раз уж мне достался такой бесценный подарок, как свободное время. Слушал бы землю. Пел бы с ней. Подправлял какие-то мелочи, чтобы усилить, оттенить величественное звучание основной Темы. Моей Темы. Но сейчас я, вопреки обыкновению, старался отгородиться от Музыки: чужая Песнь, засевшая в ней занозой, выводила меня из себя. Как, впрочем, и любое вмешательство в мои дела. Больше всего раздражало то, что я мог бы с легкостью выдернуть постороннюю нить из узора, заставить умолкнуть мелодию, созданную врагами, – и не смел прикоснуться к ней. Она очень сильно напоминала мне сторожевую нить в паутине. И от этого настроение испортилось окончательно, а в руках в такт чужой Музыке начала пульсировать боль, медленно поднимаясь от кончиков пальцев к локтям. Боль, впрочем, и так никогда не унималась. Я мог лишь обуздывать ее, запирая в дальнем углу сознания. Тогда, если не тревожить руки и не касаться Музыки, мне удавалось на какое-то время забывать о ней. Почти забывать.
Я встал и нетерпеливо прошелся по вершине холма. Феанор давно скрылся из виду, и даже белые искорки Сильмарилов мне разглядеть отсюда не удавалось. Вынужденное бездействие было едва ли не хуже, чем донимающая меня мелодия границы. Ни коснуться сознания Феанора, ни ворона отправить в разведку. Сиди и жди. Невыносимо.
В Пламенном я не сомневался. Не только потому, что он не раз доказывал мне свою преданность. Не потому даже, что он готов был пожертвовать жизнью, чтобы уничтожить Унголианту. Просто – отчаяться на такое могли бы лишь очень немногие, самые верные мне майар. Не последователи – друзья. А друзьям я привык доверять. Безоговорочно. Безоглядно. Полностью. Иначе они не были бы для меня – друзьями.
Один лишь раз со времен сотворения мира я усомнился в соратниках. Когда возвращался из Амана и не знал, чем встретит меня Эндорэ. Когда не решился позвать на помощь. За нелепую эту ошибку, за ничем не оправданное недоверие я едва не заплатил жизнью.
Я не повторяю ошибок.

7

Это было совсем просто.
В обход ловушек, хитроумно расставленных Охотником.
Есть хитрость хитрее хитрости и сила сильнее любой вражды.
Дружба.
Простая искренняя дружба.
Феанор вдохнул, выдохнул, прогоняя все лишние мысли. Сейчас он думал только о друге. О своем единственном друге, который ждал помощи.
И не мыслью, не призывом, но чувством изогнулась волна осанвэ.
Темный Вала невольно улыбнулся, ощутив прикосновение Феанора. Не этого он ожидал. Совсем не этого. Осанвэ пришло ласковым дождем, растворяя, смывая раздражение и тревогу. Даже боль в руках поутихла. Впрочем, разум Мелькора мог при необходимости работать независимо от чувств. И сейчас мгновенно поймал суть послания.
Сбросить телесный облик – с этим пришлось повозиться. Даже такая мелочь давалась теперь с трудом.
Отключить все мысли, кроме одной: меня зовет друг. Друг!
Потянуться к Феанору всем своим существом. Забыть на время имя свое и Тему. Даже цель пути сейчас не важна.
Только одно: меня зовет друг – я нужен ему. Тепло и радость, спокойная уверенность и открытость – не так уж часто доводилось Мелькору испытывать подобные чувства, и всё же он знал их.
Он не смотрел по сторонам. Он не слышал Музыки. Мир исчез для него. Лишь путеводным огоньком, тонкой ниточкой – осанвэ. Я жду тебя, друг мой. – Я иду.
И когда засияли впереди Сильмарили, Мелькор не удостоил их внимания. Почти не заметил даже, полностью захваченный счастьем встречи.
Феанор улыбнулся. Видеть Мелькора таким было несказанно приятно. Это часто бывало в Амане, где дружба служила им щитом от волн неприятия, идущих отовсюду. Это часто бывало в Амане и так редко здесь, в Эндорэ, где груз повседневных забот мешал им обоим просто улыбнуться друг другу.
Мельком мысль... не мысль даже – отзвук чувства: "Я помогаю не первому из Валар. Не Властелину Эндорэ. Не хозяину Ангбанда. Я помогаю моему другу. Тому, кто умеет улыбаться".
…Это было совсем просто.

далее