Глава первая. Клинок из Ангмара

При дворе князя Артэдайна положение Хэлгона было странным. Формально он был одним из следопытов, рядовым, не желая взять в подчинение даже десяток. Но этот простой разведчик имел право личного доклада князю – и не потому, что двери распахивались перед эльфом: будучи опытнее своих соратников на несколько веков, он пару раз приносил такие новости, которые решали судьбу княжества.
И сейчас он неспешно прошел в залу совета, кивнув знакомым стражникам.
Князь Мальвегил с несколькими начальниками отрядов обсуждал границу с Рудауром. Появление Хэлгона заставило их замолчать, вздрогнув: без очень важной причины он не придет.
Нолдор показал жестом, что его новости терпят, сел в резное кресло у окна и стал ждать конца совета. Места, где дунаданы ударят по Рудауру, его сейчас интересовали мало.
Это не было обсуждением плана войны – лишь очередные пограничные стычки, напоминающие беспокойному соседу: Артэдайн не станет легкой добычей.
Наконец командиры разошлись.
Вечерело.
Нолдор смотрел на лиловые облака, расчертившие бледно-розовый край неба: из королевских окон было видно далеко. Крыши Форноста не закрывали горизонта.
Мальвегил подошел к разведчику.
Князь Артэдайна, которого все по старой традиции называли королем, уже вступил в позднюю пору жизни, давно разменяв вторую сотню лет. Поле брани он оставил сыну, решительному и умелому Маэтору, а сам предпочитал залу совета. Впрочем, здесь он был не менее страшным противником, чем некогда с мечом в руке.

– Вид прекрасен, – сказал властитель, – но, думается мне, ты пришел сюда не затем, чтобы им любоваться.
– Да, мой король. Я должен сказать: в ближайшее время не рассчитывай на меня.
Ни один мускул в лице князя не дрогнул, Мальвегил спросил только:
– Надолго?
– Несколько месяцев. Точно не скажу.
– Могу я узнать, куда?
– В Ангмар. Мне надоело слушать страшные сказки про их короля. Пора узнать правду.
– Хэлгон, нет! – невозмутимость Мальвегила при этом слове вмиг слетела.
– Нет, мой король?
– Это смертельный риск!
– Правильно. Поэтому я и пойду.
– Хэлгон, я запрещаю! Риск неоправдан. Ты будешь играть жизнью, чтобы узнать что – имя их короля? Мы знаем, что он появился. Мы знаем, что его сговор с Рудауром переходит в открытый союз. Мы знаем, что у наших врагов оружие стало лучше. Мы знаем достаточно, чтобы держать наши войска готовыми к битве. В твоей дерзкой затее нет смысла.
– Нет, король людей, ты не можешь мне запретить, – спокойно ответил нолдор. – Я не приносил тебе клятву верности. Твоим предкам, поверь мне на слово, я не приносил ее тоже. У нас общий путь и общий враг, да. Но сейчас твой путь лежит не далее границ Рудаура. А мой ведет в сердце Ангмара.
Нолдор говорил спокойно и мягко, но Мальвегил вдруг почувствовал себя даже не мальчишкой перед старшим, нет, – безумцем, который пытается словом изменить полет птицы или запретить дуть ветру.
– Хэлгон. Прости, ты прав и я действительно не могу приказывать тебе. Но идти одному в сердце вражьей страны – это верная смерть!
Тот холодно сощурил глаза:
– Я немногое рассказывал о своей той жизни, но, надеюсь, тебе известно, что я был разведчиком у самого Келегорма Неистового. Не стану хвастаться, будто числился самым лучшим, но мой лорд, – слово “мой” Хэлгон произнес так, что Мальвегил почувствовал себя песчинкой у подножия скалы, – ни разу не был мной недоволен. И, поверь, твари Нан-Дунгорфеба были страшнее всех орков Ангмара , вместе взятых.
– Прости, – опустил голову Мальвегил. – Я действительно забыл, кто ты. Сколько себя помню, ты всегда выполнял самые сложные поручения отца, и я действительно привык считать тебя нашим разведчиком.
– Я не сержусь, король, – примирительно кивнул нолдор. – Пожелай мне удачи.
– Ты вернешься, Хэлгон.
В тоне дунадана не было вопроса.
– Я вернусь.

Хэлгон спустился вниз, в кладовые. Старый Хадор (нолдор помнил его отважным всадником, но лет двадцать назад в серьезной стычке его, по собственному выражению, “порубили на жаркое”, он почти чудом выжил, но о коне и копье пришлось забыть) приветствовал разведчика удивленным движением бровей:
– Куда это тебя так сразу?
– Собери меня в дорогу, дружище.
– Надолго?
– Месяца на два. Или на три.
Хадор присвистнул:
– Волк меня раздери, куда?!
– Вернусь – расскажу, – пожал плечами нолдор.
– Король отправил? – спросил Хадор, привычно укладывая в мешок разведчика сухари, овсяные лепешки, вяленое мясо и прочую снедь.
– Не совсем. Но он знает.
– Погоди-ка, – старый воин скрылся в недрах своих владений и вскоре вернулся со свертком одежды. – Держи.
– Считаешь, что я обносился? – усмехнулся нолдор, беря ткань в руки. И вдруг словно обжегся: – Ты с ума сошел! Это же для королевской конницы! Забери.
Хадор величаво осведомился:
– С каких это пор простой разведчик указывает старшему хранителю припасов?
– Но это же шелк!
Это была ткань, привезенная откуда-то с юга, то ли из Гондора, то ли из Дол-Амрота. Не воздушное полотно для девичьих нарядов, не блестящая нежность для царственных облачений, нет – это был тяжелый шелк, не ведающий блеска, плотный настолько, что лучшие льняные ткани покажутся рыхлой мешковиной по сравнению с ним. Вдвое прочнее льна и в холод вдвое теплее шерсти. Его надевали всадники под доспех.
– Ты хочешь сказать, что там, куда ты идешь, эта одежда будет лишней?
Нолдор молча покачал головой.
– Или ты боишься, что король разгневается, когда узнает, что я...
– Да нет, – перебил Хэлгон, – король, пожалуй, похвалит тебя.
– Тогда что же?
– Я не привык.

Туманы прошлого

Шелк был тканью Амана – земли, внезапно из матери превратившейся в мачеху. Что-то из аманских вещей осталось, но новые одежды они предпочитали ткать изо льна. И сами не знали, сколько шелков сгорело вместе с кораблями: к поклаже своих отвергнутых сородичей они не притронулись.
Лен, гладкий и блестящий, стал их парадным одеянием – от сыновей Феанора до последнего дружинника. Для этого он подходил даже лучше шелка: жестче ткань, прямее линии, строже облик. Пусть Нарготронд красуется в новеньких шелках – Химрингу довольно льна!
Даже на теплом юге, у Амон Эреб, шелк не ткали.
Но неприязнь суровых нолдор к шелку была непостижима для их скромных союзников – нандор, не понимавших, зачем отказываться от нитей, которые дает сама природа. Келегорм, а следом и его братья поневоле признали: доспех лучше надевать на шелковую рубаху, да и подшлемник из шелка удобнее. Что ж, скромная нандорская ткань нисколько не противоречила парадному льну.
Но и такого шелка Хэлгон не носил никогда. Зачем разведчику кольчуга, а тем паче – латы? Легкий кожаный панцирь – и то не всегда. Так что у разведки парадные одежды от боевых отличались мало.
Или боевые от парадных, что звучит несравнимо более гордо.

* * *

“К себе” Хэлгон заглянул лишь затем, чтобы бросить под кровать старую одежду: еще крепкая, даром что не шелк. Потом пригодится.
Было нечто донельзя правильное: оставить что-то на потом, отправляясь в Ангмар.
Хэлгон присел на краешек кровати. Эта старая доска на ножках, чуть тронутая резьбой и потемневшая за три века, да пара мешков с памятными сердцу бесполезностями – вот и всё его имущество. Соседние кровати вдоль стен – такое “к себе” собратьев по разведке.
В Аглоне было примерно так же.
Только там редко случалось, чтобы ложе оказывалось пустым, и уж если – то навсегда пустым. А здесь соседи Хэлгона менялись часто: не только смерть, но и старость уводила их из дружинного зала, а иных еще и женитьба – правда, такое было редко и еще реже хорошо кончалось. Не стоит разведчику думать о жене – это Хэлгон знал лучше лучшего.
Сейчас нолдор был здесь один: время ужина. Не придется отвечать на вопросы товарищей. В смысле – отказываться отвечать.
Он провел ладонью по изгибам своего боевого лука, висящего в изголовье: извини, старый друг, в этот раз иду без тебя, ты понимаешь.
Пора.

* * *

На исходе четвертой ночи Хэлгон вышел к верхнему течению Седонны. Здравый смысл говорил, что с самого начала надо было идти на северо-восток – к Гундабаду или даже севернее, но чутьё разведчика вело к реке. Что ж, пусть будет крюк. Прямой путь не всегда самый быстрый.
Выйдя из Форноста вечером, нолдор шел до полудня, потом немного отдохнул и двинулся ближе к закату: меньше прятаться.
Странно: во многих поселениях, мимо которых он шел, не один и не два дома стояли пустыми. Не на пользу пошла Рудауру вражда с Артэдайном. Или отсюда бегут в Ангмар?
Седонна, здесь более быстрая, чем у Последнего Моста, но всё еще широкая, блестела под солнцем. Было нежарко, ветерок играл прибрежным тростником, и Хэлгон, не чувствуя никакой угрозы, решил идти вдоль берега не таясь.
Это всё еще был Рудаур. Земля врагов, где дунаданов осталось немного, да и те, что есть, скорее ведут себя как потомки черных нуменорцев, чем как наследники дружины Элендила.
Это был Рудаур, но сейчас Хэлгону казалось, что он идет берегом не Седонны, а Бруинена, что через реку – не вражеские крепости и нагорье троллей, а тихий и светлый Имладрис. Ощущение было настолько явственным, что нолдор невольно стал раздумывать, как перебраться на тот берег.
Здравый смысл говорил, что это безумие, недостойное опытного разведчика. А сердце звало за реку. Ладно, он бы и переправился, но как? – вплавь? есть риск намочить припасы, хоть они и убраны в кожу. А мостов или бродов здесь нет.
Хэлгон шел вдоль реки, раздираемый сомнениями. О том, что надо бы залечь в укромный лог и поспать, он попросту забыл.
За реку! за реку! – но ведь не вплавь же…
Был полдень, когда Хэлгон увидел ее.
Белую эльфийскую веревку, натянутую через реку.
Переправа.
И, похоже, приглашение.
Желание перейти не было безумием. Его ждут. Его зовут.
Нолдор стремительно перебежал на тот берег.

Миновав заросли орешника, он оказался на небольшой поляне. Эльдар, сидевший на стволе поваленной ели, встал ему навстречу. Рядом потряхивал гривой роскошный конь, и крошечные колокольчики, вплетенные в нее, тихо звенели.
– Глорфиндэль!
– Здравствуй, Хэлгон.
Вокруг был Рудаур, земля предателей. Впереди – Ангмар, страна врагов. Но для этих двоих сейчас поляна посреди орешника, где вековые ели вздымали вершины к небесам, словно башни замков из времени, которое почти для всех стало легендой, – для этих двух эльдар здесь и сейчас был мир покоя и мудрости. Как в Имладрисе. Как у Кирдана. Почти как на Эрессеа.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, ища следы изменений за эти триста лет. Приплывшие на одном корабле, посланец Валар и беглец из Амана, советник Элронда и разведчик Арнора, ваниар и нолдор, прошедший через Мандос и – прошедший через Мандос.
Оба жили во второй раз – и это неуловимо роднило их.
– Как я понимаю, – сказал Хэлгон, – эта веревка через реку была приглашением. Зачем звал?
– Мы узнали, что ты идешь к горам.
– Разведку Имладриса так волнует моя скромная персона?
– Когда ты один идешь к горам – да. Я не стану спрашивать тебя о конечной цели – она и так ясна.
– Допустим, – кивнул следопыт. – И что же?
– Я тоже хочу узнать о Короле-Чародее. Кто он, откуда пришел, в чем его сила.
– Уж не предлагаешь ли ты себя в попутчики?
– Нет, нет, я не безумец! – рассмеялся ваниар. – Я слишком заметен. Но я принес тебе нечто полезное в твоем походе.
Хэлгон удивленно приподнял бровь: и что же это?
– Хорошо ли ты запасся провизией? – спросил Златокудрый.
– Откуда такая забота о моей еде?
– Прошу, ответь.
– По человеческим меркам – недели на две. Если растягивать, то мне хватит надолго.
– Я не хочу, – улыбнулся Глорфиндэль, – чтобы ты попался, когда будешь воровать свежий хлеб из печи.
Он подошел к коню и вынул его седельной сумы что-то, завернутое в темно-зеленые листья. Протянул нолдору:
– Тебе пригодится.
– Лембас! Откуда?!
Глорфиндэль качнул головой: зачем спрашивать.
Хэлгон низко поклонился:
– Благодарю. Королевский дар.
– Тебе он будет нужнее.
– Да. В Ангбанде… то есть в Ангмаре он…
– Оговариваешься, пес Келегорма? Хочешь довоевать ту войну?
Это слово – пес – у другого бы прозвучало оскорблением, но родич Тургона произнес его спокойно и Хэлгон не обиделся.
– Нет. Та война кончилась. Но враг остался.
– Едва ли, – покачал головой ваниар. – Присядем. Нам есть о чем поговорить.
Хэлгон послушно опустился на бревно. Беседа с одним из величайших героев Эндорэ сама по себе была честью.
Сцепив тонкие пальцы и глядя перед собой, Глорфиндэль медленно заговорил:
– Я прочел много хроник Второй Эпохи: людских, эльфийских. Я говорил с теми немногими из Эрегиона, кто выжил. Я расспрашивал Элронда о Последнем Союзе, благо времени для разговоров за эти три века у нас было предостаточно. Я хотел понять Саурона и, мне кажется, понял.
Хэлгон, ты помнишь Дагор Браголлах, а мне никогда не забыть Нирнаэт Арноэдиад. Полчища орков, которым нет числа, – и кажется, что ты разрубаешь орка лишь затем, чтобы их стало двое. Драконы. Балроги. Сила. Сила. Сила. Она сминала нас, как ураган разметывает солому.
– Не как солому, – дернул углом рта нолдор. – Ни нас, ни вас.
– Не спорь. Я о другом. Наш враг был Мощью – но на силу всегда найдется большая. Я не дожил до Войны Гнева, но мне рассказывали.
– Мне тоже.
– Саурон не Моргот. Попав в Нуменор один, пленником, он за считанные годы сумел уничтожить не только королевство, но и сам остров.
– Мне говорили, что…
– Неважно. Гибель Нуменора – я не о королевстве, я об острове, Хэлгон! была плодом дел Саурона. А Келебримбор! Как могло случиться, что он ослеп настолько?!
Хэлгон молчал.
– Саурон понял ошибку Моргота. Он полагается не на силу. Его оружие…
– Что?
– А вот это ты нам и расскажешь, – чуть усмехнулся Глорфиндэль. – Но одно ясно уже сейчас: это не просто хитрость. Это умение обольщать. Превращать врагов в союзников – или временных союзников.
– …Деревни пустеют, потому что жители бегут в Ангмар, – медленно проговорил нолдор. – Король-Чародей притягивает их, как магнит железо. Так ты думаешь, там Саурон? Не по мне противник. В Финроды я не гожусь, да и тот погиб.
– Хэлгон, кто из нас знает, на что он годится? Когда судьба возьмет нас за горло – только тогда мы узнаем пределы своих сил.
Нолдор встал, прошелся по поляне. Был ясный летний день, но ему стало зябко, как на осеннем ветру.
– Ты знаешь, что творится на юге Зеленолесья? – продолжил Глорфиндэль. – Эльфы оставили эти места. Звери бегут оттуда. А те, что не успевают убежать, превращаются… в нечто.
– Ну ладно, – вздохнул нолдор, отвечая своим мыслям, а не собеседнику. – Пусть будет Саурон.
– Или его слуга. Но то, что мне известно об Ангмаре, слишком похоже на Нуменор. Слишком.
– Разберусь.
– Хэлгон, будь осторожен.
– Я же пес Келегорма, Глорфиндэль. Я умею выслеживать крупную дичь.

* * *

Лембасы, убранные в заплечный мешок, изменили многое. Теперь времени сколько угодно. Можно не торопиться. Король-Чародей, кем бы он ни был, не исчезнет никуда. И прежде чем войти в Ангмар, стоит разведать, сколько именно дорог ведет через северные хребты. Дорог, которыми приходят в Рудаур торговцы оружием. Дорог, по которым в этот край бегут искатели лучшей доли. Дорог, по которым пройдет вражеское войско, буде соберется на Арнор, – а в том, что это рано или поздно случится, Хэлгон был уверен. Дорог, по которым может пройти воинство Арнора, чтобы положить предел злу за хребтом Мглистых гор.
Найти эти дороги было легче легкого. Пусть ходят по ним не караваны, а одиночки, но тропа остается. И следопыт ее увидит. Нолдор тенью скользил по скалам, следуя за путниками, добирался до гребня перевала – и спускался назад, на западные склоны.
Он еще войдет в Ангмар. Войдет через самый северный из перевалов. А пока – запоминать пути в хитросплетениях скал.
День за днем, неделя за неделей создавал Хэлгон свою карту – карту путей в Ангмар. Потом он ее перенесет на пергамент – на Форносте, в Имладрисе, в Мифлонде. А здесь –достаточно запомнить.

Этот дом на плече горы он почувствовал раньше, чем увидел. Не придорожный приют путников, а настоящее жилище. Но кто решится жить по эту сторону Мглистых гор? Отсюда ближе до Ангмара, чем до Рудаура, – а зачем жить не дойдя перевала до людей? Или – уйдя от них всего лишь за перевал?
Пастух с небольшой отарой вдалеке на склоне. А вот и сам дом – кладка свежая, камни ее не успели порасти мхом, в их стыки еще не набился песок. Небольшое распаханное поле с какими-то злаками – скоро собирать урожай.
Странно. Если это – одинокий пастух, то откуда новый дом? А если это люди остановились на пути в Ангмар (на пути из Ангмара?!), то где они?
Хэлгон не чувствовал угрозы. Значит, подойти к дому следует. Кроме того, вдруг эти люди (этот человек?!) всё-таки из Ангмара – и тогда разговор с ним может быть полезен.
Очень полезен.
Следопыт не таясь подошел к дому. Постучал. Тишина. Открыл дверь. Никого. Решил, что заходить в пустой – невежливо. Вышел. Присел на валун рядом.
А вскоре с гор спустился пастух.

Это был старик, высокий и гордый. В горах живут долго, так что ему могло быть и шестьдесят, и сто лет. Хэлгон встал, поклонился.
– Прими гостя, отец, – нолдор не знал правильных слов, но надеялся, что угадает.
– Мой дом – твой дом, – отвечал тот. Распахнул перед следопытом дверь, зажег пару масляных светильников внутри.
Коротко взблеял ягненок во дворе и затих. Вскоре потянуло запахом дыма и терпким ароматом горящих дров.
Хэлгон тем временем оглядывался.
Здесь явно жил один человек. Но такой дом трудно выстроить одному, даже будь он молод. Тем более не по силам старику. Распаханное поле… не сам же пахал. С небольшим стадом он управится, дичи настреляет… кстати, вот и лук на стене. Нет, не в пыли. Силен ты, отец, если до сих пор такой натягиваешь.
Только кто тебе построил дом и вспахал поле? Где они? И когда покажутся?
Старик вернулся, достал круг сыра, кувшин пива, сказал пару вежливых слов. Через какое-то время принес мясо зажаренного ягненка. Хэлгон вежливо, но уклончиво отвечал на его вопросы. Да, иду в Ангмар. Зачем? Ну, интересно. Много слышал. Ничего толком не знаю (чистая правда, даже жаль, насколько это правда!). Да, воин. Нет, жена так далеко, что можно сказать и не женат (тоже правда, и хорошо, что Эльдин ее не слышит). Да, с запада. Да, оттуда уже толпы ушли к Королю-Чародею.
Хэлгон пару раз произносил это имя, и каждый раз старик невольно стискивал узкие сухие губы, словно сдерживал сильную боль.
“А ведь ты не любишь Короля-Чародея, старик. Крепко не любишь. И за что?”
Тающее во рту мясо и крепкое пиво сделали свое дело: старик разговорился.
– Древние заповеди гор – ничто для него! Он показывается родным своей очередной невесты прямо на свадьбе! Он старейшин выбирает, как овцу из стада!
Глаза Хэлгона загорелись: пес напал на след.
– Отец, как могло случиться, что Король-Чародей стал сильнее совета старейшин?
– Безликий не король нам! Нет у народа Крови Гор короля! Нет и не будет!
“Слишком громко кричишь, пастух. Есть уже у вас король. И не в твоих силах избавиться от него”.

Испокон жили в краю Железных гор разные народы. Люди – народ Зубов Гор и народ Крови Гор. Орки – как они сами себя называют, никому не ведомо, а люди звали их Здоровяками, Мелкими и Косматыми. Люди жили ниже, орки – выше. В незапамятные времена орки так и норовили съесть одно, другое стадо овец у людей. А люди на орков охотились: только не мести, не орочьей жизни ради, а ради грубого и плохо заточенного орочьего клинка: ибо его железо лучше лучшего. Перековать и еще десяток орков прирезать.
Было так или не было – про то не упомнят даже самые древние старики. И говорят предания, что спустились с гор три орка и поднялись к ним два человека. И положили они меж собой нерушимый договор: орки – давать людям то железо, что находили они в недрах гор, люди – давать оркам одного откормленного барана за дюжину криц железа.
И пришел предел вражде и резне меж Вершинами и Низовьями, меж людьми и орками.

– Мы жили в правильном мире! Оркам – горы, шахты, нам – их железо, а десятка баранов не жалко! – яростно говорил старик. – А он, он пришел и всё нарушил! Он говорит о нашем величии, только рано или поздно он начнет войну, отправит на нее сотни наших парней и их изрубят. Ради чего?! Ради чего, я тебя спрашиваю?! Ради славы Ангмара? Или ради славы Безликого?!

Это случилось во времена деда. Тогда жили долго, сейчас срок жизни сокращается. А его жены мрут лет в тридцать. Хорошо, если иная до сорока доживет.
Тогда он пришел в род Беркута. Пришел, сказал, что хочет говорить с кузнецом. За ним еще орк мешок тащил. Странный такой орк – по виду, из Косматых, а только тихий такой и послушный. Словно опоили его чем. Только опоенный проспится, а этот так и остался… тихим. Дед рассказывал.
Уж о чем они с кузнецом переговорили – это их дело. А только вскоре кузнец стал делать оружие из такой стали, какой раньше этих краях не ведали. И резало оно… что хочешь, словно масло.
Настал как-то праздник. Все собрались, а этого – нет. И орка его нет. Подошел старейшина к кузнецу, сказал: неправильно гость твой поступает, не выходит к нам в день радости, лица своего уж сколько лун не показывает. Позвал кузнец гостя.
Вышел тот перед всеми.
Одежда – балахон такой длинный, с капюшоном. Словно и не мужчина он.
Вышел – и капюшон снял.
А там нет ничего.
И заговорил он. Головы нет, рта нет, а голос есть. Хриплый голос, будто придушить его пытались когда, да недодушили. У него и сейчас такой голос.
Говорил он всякое о могуществе, о силе, об оружии и прочее. Тогда поверил ему род Беркута, как девица молодому да пылкому пастуху. А сейчас все пять народов ему верят.
На радостях отдал ему старейшина правнучку в жены. Хотя ведь видел, что нет головы у него. А может, и чего другого нет, под балахоном не видно!

– И он был принят в его род! В его! Он разговаривал с тестем прямо в день свадьбы!
– Отец, подожди. Я не знаю ваших обычаев. Что не так?
– Молодого мужа никто не должен видеть на свадьбе! Он не должен показываться родителям невесты хотя бы полгода! А лучше целый год. А этот… не по-людски он поступает, не по-людски.
“Чему ты удивляешься, отец? Он ведь давно уже не человек”.

Другие кузнецы рода Беркута стали работать с ним. Отсутствие головы у новоявленного родича их скорее радовало: ни у кого ведь нет безголового в роду, а у нас – вот! Это ж какое сокровище живое! А его советы – еще лучше его безголовости!
Скоро хватило новых клинков Беркутам. Продавать на запад отправились – менять на пшеницу или рожь. В другие роды дарить.
Узнал народ Крови Гор про Безликого. Тоже захотел породниться с ним. Один, другой род к себе звал. И невесту давал. Невелика плата за то искусство, которым он одарял кузнецов.
Прошло время, стали мальчишки стариками. А Безликий в ту пору стал своим во всех родах племени Крови Гор. И начал с народом Зубов Гор родниться.

– И так он переженился на всех! На всех до единого родах! И старейшины, словно мальчишки, хвастались друг перед другом: Безликий теперь и мой родич! Научит, мол, моих кузнецов ковать оружие, что будет камень как мясо резать.
– Как мясо? Это правда?!
– Ну… не совсем. Но хорошие клинки, да. У меня был. Когда в пропасть выбросил – чуть сам потом следом не кинулся.
– И что же? Безликий стал родней всем – чем это плохо?
– Ты что, парень, простого не понимаешь? Он же теперь старейшина! Всем нам старейшина!..

Минул всего лишь век. Ничтожный срок для бессмертного.
Большинство его жен умерло. Они были уже не нужны. Они сделали свое дело. Только с старшим родом в народе Зубов Гор и в народе Крови Гор он возобновил брак. Жены умирали и умирали, только это было неважно. Безликий был всегда женат на женщинах из обоих народов.
Потом люди узнали, что Безликий бывал и у орков. Что он женился и на их женщинах.
Как выглядят самки (или женщины?) орков – никто из ангмарцев не знал. Жаль, Безликий не показал им своих орочьих жен. Любопытно же!
Прошел всего век – и оказалось, что в каждом роде старший – Безликий. Прочие старики просто умерли. Да и сам срок жизни стал короче.
И если сейчас собрать совет старейшин по правилам, то туда придет один человек.
То есть – один нечеловек.
И станет совещаться сам с собой.
По закону гор.

– Он стал выбирать тех, кто будет вместо него зваться старейшиной. Будет приходить на совет. Только “советом” это теперь назвать разве в издёвку! Там есть лишь одно слово – его! Безликого!
Хэлгон вдруг понял:
– Отец, он обошел тебя?
И старик заговорил, брызжа слюной:
– Он мальчишку, щенка едва начавшего седеть, выбрал! А ведь следующим после него, после Безликого, был я! Но он знал, знал, что я выбросил кинжал! Знал, что я не стану повторять за ним каждое слово! Знал!
– И изгнал тебя?
– Ха! Он не посмеет изгнать того, кто старший в роде. – “Посмеет”, подумал Хэлгон. – Я ушел сам. Внуки выстроили мне этот дом. Я взял свое – сколько унес. Я не хочу видеть, как станет наш народ жатвой под серпом Безликого.
– Но почему? Почему все ваши так охотно подчинились ему?
– Так железо же! Орки!
– ?
– Орки стали сами носить нашим кузнецам железо. Вдвое, втрое, вдесятеро больше прежнего. Раньше такой металл был дороже золота. Сейчас у каждой хозяйки нож из него. На юг возят. Меняют на всякое. На зерно… и на ерунду. Раньше пшеничный хлеб кроме кузнеца только князь ел, сейчас любой подпасок попробовал.
– Вам действительно стало лучше жить?
– Лучше… пока живы. Опять же, раньше род на род не раз и не два ходил, обидчика зарезал, завтра просыпаешься – а ты уже покойник: отомстили. А теперь как отомстишь, если все мы из-за него друг другу вроде как братья? Он же родич всем, а брату не мстят…
– Разве это так плохо?
– Помяни мое слово, парень: однажды по слову Безликого пойдет весь Ангмар на юг – и не вернется. Хорошо хоть, я до того дня сдохну.

Распростившись утром со стариком, Хэлгон пошел дальше. Он по-прежнему прилежно составлял свою карту, но думал о другом.
Сотня разведчиков не могла узнать больше, чем он за эту ночь.
Король-Чародей действительно пошел по проверенному нуменорскому пути: входить в доверие. Он сыграл на законах гор и переиграл их. Он победил почти честно – ведь никто не предполагал, что в род вступит бессмертный.
Или лишенный смерти?
Саурон – или один из улайри?
Кто он? Его надо увидеть. Обязательно.
Увидеть. Смешное слово, когда речь идет о Безликом.
И всё же надо.

* * *

Хэлгон вошел в Ангмар. Ночью, крадучись, одолел перевал и ступил на вражескую землю.
Утром ничего интересного не увидел.
Даже обидно.
Нет бы – кусты со свирепо искривленными ветками, черные и с шипами. Или там что поинтереснее. Мухи с рисунком черепа на спине, что ли… или три скелета под каждой ёлкой.
Горы как горы. Деревья как деревья. Тропа как тропа.
На цитадель зла не тянет.
К середине дня увидел ангмарцев.
Черные. В смысле – волосы как смоль. Бороды… ровные такие бороды, а если длинные – то окладистые. Не драная мелочь нагорий Рудаура. Вот уж правда: чистая чужая кровь лучше измельчавшей своей.
Нолдор поймал себя на мысли, что думает об Арноре как о своей стране. Ну, думает и думает. Не время.
Надо найти подтверждение словам старика. Надо прислушаться к их речам и понять, где встретить Короля-Чародея.

…Миновала пара месяцев, а Хэлгон ни на шаг не приблизился к цели. Он крался и подслушивал, он поневоле выучил язык этих горцев, он убедился, что рассказ старика правдив до последнего слова, но – он теперь знает твердо: Безликий появляется когда угодно и где угодно. Предсказать его появление не может никто.
Можно быть тенью на совете старейшин – но Безликий не сочтет нужным туда придти. Можно держаться рядом с кузней мастера, который прославлен тем, что Безликий часто работает с ним, а до того с отцом, дедом и, кажется, прадедом, – только Безликому сейчас этот кузнец не нужен, а через год ли, два или двадцать лет он вернется поработать вместе с ним, про то неведомо.
Ловить рыбу голыми руками в реке проще, чем Безликого в Ангмаре.

Пора было решать, что делать дальше.
Наступала осень. Здесь, внизу, в восточных нагорьях она приближалась медленно и неприметно: чуть тронуты листья золотом, закрома заполняются просом и ячменем, праздники шумнее от свежего пива… Благодатная пора.
Но скоро придет зима. Люди уйдут жить в каменные дома. Куда денется он?
В одиночку зимовать в горах – почти самоубийство. Если заранее подготовиться – шанс выжить есть, но… но это полгода жизни в полном одиночестве.
А смысл?!
Холод, голод, который его ждет, если он рискнет зимовать здесь, – это мелочи. Смысл терпеть всё это?! Ради шаткой надежды рано или поздно повстречать Короля-Чародея?
Если он не вернется домой сейчас – в Арноре его сочтут погибшим. Не самая приятная весть для Мальвегила.
Прав был князь! Тысячу раз прав: не стоят то знание, которое Хэлгон может добыть, – не стоит такого риска и таких усилий.
Надо признать свое поражение. Надо возвращаться.
Это разумно.
“Да”, – сказал Хэлгон себе и полез по склону поискать надежную сухую пещеру.

Поскольку все доводы разума были против зимовки, нолдор стал полагаться только на чутьё. Найти ту гору, где ему захочется зимовать. Спускаться к селениям и ловить какие-то вести он сможет даже зимой. Так – какое это ущелье должно быть?
Король-Чародей может оказаться где угодно, так что и искать его можно просто: идя куда захочешь. Рано или поздно пути пересекутся.
После очередного ночного перехода (окрестные горы были не те) он спустился в долину. Плоское дно, неширокая речка журчит, селенье у подножия дальнего склона… и что-то краснеет у реки. “Словно кровь разлили”, мелькнула странная мысль.
Любопытство погнало вперед, даром что уже светало.
Земля была действительно словно в запекшейся крови.
Странно и жутко.
По ней текла вода, и там, где она вливалась в речку, на камнях оставались ярко-рыжие разводы.
Кровь гор?!
Вот почему они так себя называют?
А вот и источник. Бурлит просто в земле. Нолдор нагнулся, зачерпнул, рискнул отпить.
Вкуснее воды он не пил в жизни!
По жилам побежал огонь, сознание стало ясным, тело – бодрым, словно он не после ночного перехода, а хорошо отдохнул пару недель. Нолдор рванул с пояса флягу, наполнил – но это же мало, ничтожно мало!
Он опустился перед источником на колени и пил, пил, пил, едва ли не первый раз за обе жизни поддавшись неведомой ему жадности.

Удобная пещера была найдена к концу сентября. Сравнительно недалеко от нее – два людских селения по разные стороны этой горы, в одном из них даже живет княжеский род. Будет куда спускаться за вестями.
Вход в пещеру закрыт кустами – нолдор и сам обнаружил ее чисто случайно. Зверей она не привлекала: им бы пришлось развесить шкуру по веткам при входе и войти внутрь голым. Нолдор предпочитал в свой будущий дом спускаться с “крыши”.
Теперь надо было запастись припасами, дровами, овчинами.
Это было проще, чем ожидалось: на горах там и тут стояли кошары, где пастухи пережидали непогоду. Из одной стянуть одну овчину, из другой – другую, из третьей – топор, из четвертой – муку, из пятой – вяленое мясо, из шестой – круг сыра… И дальше, дальше, уходя за много дней от “своей” горы.
Чтоб никто не заподозрил, что в окрестностях завелся вор.
Брать только чуть-чуть.
Время есть. Еще только начало октября. Еще почти месяц, чтобы набрать припасы.
Сложнее было с дровами. Их надо было нарубить. А рубить беззвучно нельзя.
Стало быть – ждать дождя. Не самое хорошее время для заготовок топлива, зато непогода надежно скроет чужака от посторонних глаз и, что еще важнее, заглушит удары топора.
Рубить рядом с пещерой нельзя. Ладно, пусть будет далеко. Неудобно идти по мокрому склону в дождь с вязанкой хвороста, ну да не привыкать.
Октябрь прошел в заготовке припасов, зато в ноябре стало можно ходить за дровами хоть каждый день. Да, есть преимущество в погоде, о которой говорят “хозяин плохую собаку из дому не выгонит”.
Рубаху и плащ нолдор оставлял в пещере: жалко. Еще изорвет под вязанкой, да и лишний раз промокать насквозь ткани незачем. Этот шелк ему еще понадобится зимой. Спасибо Хадору, вот ведь как знал!
Ходить раздетым под осенним дождем не так и холодно, как кажется. Просто надо не думать об этом. Да и рубка дров согревает лучше самой теплой из одежд!
…он часто подслушивал разговоры пастухов, несколько раз спускался в долины, каждый раз надеясь, что – упомянут Безликого.
Тщетно.
Зимовки не избежать.

Когда выпал первый снег, Хэлгон позволил себе целый день отдыха. На лапнике была расстелена овчина – царское ложе для того, кто привык спать на голой земле. Поверх лежала вторая. Нолдор разделся донага – тело согревает само себя гораздо лучше, чем всякие одежды, нырнул под одеяло… и провалился в сон, словно в пуховую перину. Можно было отоспаться первый раз за эти полгода. Можно было спать сколько угодно – день, два, три – всё равно до первой непогоды ему нельзя выходить наружу.

Эта зима научила Хэлгона любить непогоду. В снегопад можно заниматься разными увлекательными делами: топить очаг – ведь дыма не увидит никто, печь на раскаленных камнях “хлеб” (с позволения назвать этим прекрасным словом лепешки из муки, снега и пепла), а можно наоборот – взять топор и пойти за дровами. Впереди самое страшное: весна, вот тогда из пещеры не выйдешь. Еще можно поставить силки на птицу – всё еда, и кровь у них вкусная. Даже можно рискнуть и спуститься в долину: вдруг всё-таки весть о Безликом? – шанс мал, но. Словом, в непогоду можно жить.
А ясный морозный день (или звездная ночь) – это же кошмар! Только спать и остается. Но до какого же предела можно спать?!
Лембасы, по-прежнему завернутые в темно-зеленые листья, лежали в надежном углу пещеры. Их время еще не пришло. Они ждут самого страшного месяца в году – марта.
К концу зимы в пещере скопилось столько дров, что кроме них и ложа там просто больше не помещалось ничего. Но Хэлгон расходовал топливо еще более осторожно, чем раньше: в марте пополнить запасы будет негде.
Снег начал мягчать, со входа в пещеру стала капать вода. Хорошо, это чудесное жилище было с легким уклоном наружу, так что даже сильнейший поток снега и воды, который скоро промчит над ним, не зальет ни очаг, ни дрова, ни припасы.
Вернувшись с очередного осмотра силков (парочке птиц не повезло) и суша у огня сапоги, нолдор понял, что теперь он пленник гор. Вот-вот начнется сход лавин. Снег слишком влажный, чтобы можно было бродить по склонам. Глупо, бросив вызов Королю-Чародею, погибать от весенней воды.
Март.
Более мерзкого месяца в его жизни (что до смерти, что после нее) – не было. Он завидовал зверям, способным впасть в спячку. Он растягивал дрова и еду как мог, но свободное пространство в пещере всё увеличивалось и увеличивалось. Чтобы хоть чем-то занять себя, нолдор упражнялся с оружием (всё теплее, не говоря о прочей пользе).
Но день лембаса пришел. Человечьей еды не осталось.
Спасибо Глорфиндэлю.

Он знал, что страшнее снега – селевый поток: вода, грязь, камни. Он понимал, что поспешность подобна смерти. Он ждал, когда высохнет земля. Торопиться некуда: дрова есть, лембасов еще много. То есть их не то чтобы очень много, но если каждый день съедать по нескольку крошек – то хватит надолго. А зачем ему есть больше? он ведь просто бездельничает в прекрасной, уютной пещере.
Апрель.
Молодая листва и, что особенно радует, – молодая травка. А это значит, что скоро пастухи поднимутся к кошарам и возобновят запасы. Можно будет поживиться. Можно будет продолжить поиски.
Темной ночью Хэлгон спустился вниз – послушать свежие сплетни. Ну а вдруг?

* * *

– И двадцати лет с ним не прожила, – причитала одна женщина.
– Да какое “с ним”! – спорила другая. – Пару раз заглянул, и это ты называешь “с ним”?!
– Вот и не пару! Каждый год, почитай, он приезжал!
– Ага, на ночь!
Спор женщин, “полова от зерна”, как говорили здесь, не мог привлечь внимания настоящего мужчины. Но Хэлгон не претендовал на имя настоящего мужчины гор.
В этой женской перебранке было что-то важное.
Труп в саване. Погребение.
Одна из жен Безликого.
Вспомнились слова старика – о том, что Безликий сейчас берет в жены девушек только из двух княжеских родов. Одна умерла.
Значит, ее заменят?
Значит, здесь быть свадьбе?
Значит, Безликий приедет сюда?!
Значит, он, Хэлгон, всё-таки дождался?!

Покойницу отвезли на кладбище и зарыли. Почти сразу же на самой высокой из окрестных гор установили копье с длинным белым полотнищем.
Знак траура? Или весть Безликому?
Как бы узнать?
Хэлгон аккуратно шел следом за парой пастухов, очень надеясь, что молодого паренька волнуют те же вопросы. Ведь этот мальчишка родился уже позже женитьбы Короля-Чародея.
– …гонцов разослали, – донеслись до нолдора объяснения старшего. – Все роды на своих горах установят. А он, когда увидит, разрубит копье и флаг пополам. Дескать, я знаю.
Пастух объяснял еще что-то, но они вышли на открытое пространство и Хэлгон следовать не решился.

Минуло несколько дней, когда примчался взмыленный гонец – и флаг сняли. Хэлгон, снедаемый любопытством, устроился в колючих зарослях над селением: достаточно близко, чтобы видеть всё.
И той же ночью обнаружил странное движение. Из княжеского двора вышел некто, замотанный в черный башлык. Крадучись, обогнул ограду собственного жилища и, оглядевшись и удостоверившись, что его никто не видит, вошел в другие ворота – за ними была пристройка, которую звали “Дом Безликого”.
Зачем такие сложности? Почему нельзя было пройти через собственный же дом?
И главное: что этот таинственный ангмарец будет там делать?
Хэлгон рискнул покинуть свое убежище – и пока он спускался, по улице прокрались еще две тени. Потом четвертая. Пя…
Нолдор уже не видел за стенами домов и не мог сосчитать, но сейчас он и так узнает всё: он должен заглянуть к ним в окно. Кто они и на какой злобный обряд собрались?
В доме горел свет. Неяркий – видно, зажгли всего один светильник.
Хэлгон перемахнул через ограду. Подкрался.
Заглянул.
И едва сдержал возглас разочарования.
В комнате сидело несколько мужчин и женщин. Молодых не было, зато парочка очень старых. Пришедшие разматывали башлыки и шали, под которыми оказались парадные одежды.
И всё.
А где черный обряд?!

С первым лучом солнца ворота дома Безликого распахнулись, и из них вышел старейшина в окружении тех мужчин, что с такими предосторожностями пробирались к нему ночью. Зато сейчас они шли не просто открыто – всё селение высыпало смотреть на них. Хэлгону из его наблюдательного куста не было слышно ни слова, но понятно было и так: они шли свататься.
Навстречу старейшине (который, видимо, сейчас изображал близкого родича жениха) вышел его сын, крепкий воин средних лет. Он выступал в роли самого себя, то есть отца невесты.
“Как у них всё сложно стало, когда Безликий со всеми перероднился!”
Они довольно долго обсуждали грядущий брак. Интересно, кто из них старательно не соглашался, или испытывал другую сторону, или что там еще положено? Толпа вокруг наслаждалась зрелищем, приветствуя особо удачные ответы радостными кликами.
Жаль, далеко – не разобрать.
Наконец поладили. Из дома вышла девушка, старик о чем-то спросил ее – неужели о согласии? В смысле, неужто спрашивают невесту?! Затем он вытащил из-за пазухи что-то блестящее и ажурное, повесил ей на шею. Все завопили от радости, даже Хэлгону было слышно.
Девушка поклонилась и ушла в дом, а “родня жениха” отбыла “к себе”.

Во все стороны помчались гонцы, в дворах дома невесты и “дома жениха” началась суета: резали баранов, пекли, варили и так далее. Хэлгон скучал и прикидывал, куда именно он прокрадется ночью и что именно стянет. Он полгода не ел досыта, пора исправить это.
Наставление Глорфиндэля он помнил, хлеб из печи воровать не собирался: зачем красть из печки, когда столько всего на столах?
Уже на следующий день потянулись гости. Судя по внешности – старейшины других родов.
Ждем. Скучаем. Жуем лепешку. Вкусная.
Второй день. Пятый. Тринадцатый. Сколько можно есть? Сколько можно ехать? Ему до новой зимы ждать дня свадьбы?!
Да неужели начали?! Ворота “дома жениха” снова широко распахнуты. И “родня” уже не выходит, уже выезжает верхами. До чего красивы кони! И как идут: вышагивают. Залюбуешься. Да, на такое зрелище соберешь столько зрителей, сколько сможешь.
Объехали полселения, въехали во двор невесты.
Ждем.
Интересно, когда приедет жених?
Хэлгона вдруг обожгла страшная мысль: он что-то слышал о том, что по закону гор (вот уж воистину злобные, искаженные законы!) жених на свадьбе не появляется вовсе, а к молодой жене приходит тайно. Что если Безликий вздумает соблюсти этот обычай?!
Хотя нет… старик же ругался: Безликий говорит с родней невесты сразу. Значит, он видим.
Остается надеяться.
Снова открыли ворота. Выезжают. В середине на белом коне едет невеста, закрытая покрывалом. Коня ведут под уздцы. Как красиво. И весь конный отряд гостей за ними следом.
Опять через половину селения проехали. Приехали к “жениху”.
Где жених?!
Невесту увели в дом. Сами сели пировать во дворе.
Он приедет или нет?!
“Безликий, ты ведь нелюдь! Ты же попираешь людские законы! Ну так где же ты?!”

Солнце село за горы. Пир не утихал. Хэлгон с досады кусал губы.
Сумерки сгущались медленно. До ночи еще далеко.
Топот копыт на дороге.
Одинокий всадник.
Ближе.
Он вылетел из-за поворота дороги: огромный черный конь и рослый седок в черном плаще с капюшоном.
Жених всё-таки явился открыто.

Хэлгон не думал, что настолько способен радоваться появлению врага. Окажись Безликий даже самим Сауроном – радость разведчика сейчас была бы не меньшей.
До утра еще далеко, можно позволить себе стянуть кусок сыра и глотнуть пива. Лучше бы вина, конечно, но где ты найдешь вино на этом севере?
А теперь – к кузнице. Это нолдор давно уже выучил: зачем бы Безликий ни приехал в селение, он обязательно придет к кузнецу.

Из осторожности нолдор выбрал куст достаточно высоко над кузней. Разговоров снова не услышать, но это и неважно.
Утро. Безликий идет сюда.
Выглядит так, как и рассказывали: балахон до пят, капюшон, под капюшоном… пока не разглядеть. Сейчас подойдет поближе. Если повезет, то и голову поднимет.
Поднял. Спасибо.
Под капюшоном – тьма.

Назгул медленно повернул голову, прислушиваясь. Здесь был кто-то или что-то. Чуждое. Враждебное.
“Иди сюда. Я всё равно возьму тебя. Выйди”.
Хэлгон, почувствовав безмолвный приказ, небрежно отмахнулся: такой силой его не подчинить. И тут же понял свою ошибку: легко отбив первый удар врага, он показал, что может сам.
Он выдал себя.
Тут же на него накатила тоска, мысли о том, что его усилия ничтожны, что он не сможет, не сумеет и нечего было и пытаться… Нолдор мог так же легко отбросить это, как и предыдущий приказ, но не стал: тогда враг окончательно поймет, с кем имеет дело. И ему будет достаточно позвать людей. Против нескольких десятков воинов нолдору не выстоять. А найти его они смогут. Доберутся они до этого куста.
Не подчиняясь назгулу, но и не сопротивляясь явно, нолдор лихорадочно соображал, что же ему делать. Бежать – некуда, его увидят. Оставаться на месте – найдут. Не сразу, но.
“Неужели – конец?! Вот так, глупо, как мальчишку схватят?!”
“Ты потерпел неудачу. Ты был обречен с самого начала твоей затеи. Иди ко мне…” – всё настойчивее звал голос в его сознании.
Хэлгон был близок к тому, чтобы метнуть в Короля-Чародея кинжал, – вряд ли этим его можно убить, но хотя бы попытаться, раз погибать самому.
“Иди сюда. Иди…”
И вдруг – волю врага словно ножом отрезало.
Безликий недовольно дернул плечом и, забыв про нолдора, размашисто зашагал к кузнице.
Хэлгон недоуменно огляделся – вправо, влево, вверх.
Что отвлекло Безликого?
Над горой парил орел. Назгул счел, что услышал его присутствие.
Величественная птица сверкала оперением в лучах солнца, гордая собой и тем, чью силу она несет в этот мир.
“Владыка Манвэ…” – прошептал потрясенный Хэлгон. То ли благодарность, то ли молитва.

Весь день назгул трудился вместе с кузнецом. Хэлгон ждал какого-нибудь заунывного пения, но нет – ничего особенного. Словно и не работал в кузнице тот, в ком Глорфиндэль всерьез подозревал Саурона. Ударов молота тоже почти не было: видимо, кузнец всё сделал сам, а Король-Чародей лишь доводил работу до завершения.
Время от времени нолдор поглядывал вверх: орел кружил. То скрывался за горой, то садился на скалу, но, похоже, ждал. Ждал того же, что и Хэлгон: когда Безликий выйдет. Пусть увидит птицу Манвэ еще раз. Пусть уверится, что вражий лазутчик, присутствие которого слишком явно, – крылат. Нолдор смотрел на его неспешный полет с беспредельной благодарностью: орел спас ему жизнь. Ему, хоть он и простой разведчик. Не Маэдрос, не Финголфин. Впрочем, Фингофину жизнь орел не спас…
Ближе к вечеру назгул вышел из кузницы. Вид у него был довольный. Отсутствие лица в данном случае не значило ничего: разворот плеч, походка, гордо вскинутая голова… хоть только капюшон и виден.
Безликий еще раз оглядел горный склон, где слышал лазутчика. Орел заботливо кружил над горой: слишком близко, чтобы слуга Врага его чувствовал, и слишком далеко, чтобы можно было достать стрелой.
Назгул стал спускаться вниз, в селение.

Хэлгон ждал темноты с большим нетерпением, чем влюбленный жених – брачной ночи: Безликий вышел из кузни с пустыми руками, значит, то, над чем он трудился, – там. Принести в Арнор, показать в Имладрисе вещь, над которой работал назгул, – это ли не знатная добыча! Ради такого трофея стоило пережить зиму в горах!
Сумерки. Еще рано. Надо ждать. В доме кузнеца зажегся огонь, кузня темна и пуста. Еще немного. Как медленно темнеет здесь, на севере! У нас в Арноре и то быстрее. Но это и к лучшему: пропажи не хватятся раньше утра, а до этого времени он успеет уйти далеко.
Ночь. Пора.
Кузня не была заперта: от кого беречься мастеру? Родичи и гости не посмеют его ограбить, а чужих здесь нет.
Нолдор хорошо видел в темноте, но сейчас это было неважно: новенький кинжал излучал такую силу, что едва не светился. Хэлгон схватил добычу, обернул первым попавшимся куском кожи вместо ножен и бегом пустился через всё селенье на запад.
Нагулявшись на свадьбе, все спали беспробудно, даже собаки, наевшиеся на год вперед.
В одном из западных домов он пробрался в конюшню, отвязал коня, погладил по шее, сказал несколько слов на ухо, успокаивая и приручая, – и вскочив без седла, галопом помчал на запад.
Хозяева спали слишком крепко.

Он гнал коня до рассвета, подбадривая словами на языке, который знали разве что в Имладрисе. И конь скакал, словно у него отросли крылья, словно он родился и вырос за Морем, словно нет ни усталости, ни ноши на спине.
На первой же развилке Хэлгон свернул к северу. Крюк будет невелик, а искать его станут на главной дороге и на путях на юго-запад. Северные тропы Хэлгон знал отлично: он исходил их, когда собирал припасы на зиму. Ныряя из ущелья в ущелье, срезая путь по склонам гор, он уходил туда, где его искать не будут.
На рассвете он отпустил коня, а сам поднялся по склону горы под огромную вывороченную сосну. У ее корней получилось отличное логово. Зимовать там было бы неудобно, но, спасибо ангмарской неспешности, сейчас уже май. Можно спать на голой земле.
Хэлгон устроился поудобнее. Здесь ему предстояло провести дюжину дней, не меньше. Пока всё успокоится.
Он с удовольствием представлял себе выражение лица (э-э, выражение тьмы под капюшоном) Короля-Чародея, когда тому сообщат о пропаже кинжала и коня. Представлял, как помчатся гонцы по западным селениям, предупреждая о чужаке. Представлял, на сколько дней пути вперед прочешут западную дорогу. Представлял весь этот переполох – и на душе становилось теплее. Будто вина глотнул.
Такую удачу следовало отметить – и он позволил себе съесть пару крошек лембаса, хотя у него еще оставался человечий хлеб и сыр.

За эти дни ангмарцы прошли мимо него всего пару раз. Искали не здесь. Интересно, конь вернулся к людям? Хотелось бы в это верить, будет жаль, если такое красивое животное пропадет в горах.
Что ж, можно идти дальше. Как всегда – ночная дорога, дневной сон. Не торопясь: в Арноре его всё равно считают мертвым, так что задержка на неделю-другую ничего не изменит.

* * *

Последние дни Хэлгон с особым удовольствием представлял, как изумится Элронд, когда нолдор принесет в Имладрис ангмарский кинжал. Представлял удивление и почти зависть разведки Имладриса (что уж говорить о людях!), когда он расскажет о том, как один смог перезимовать в горах. Слава самого искусного, самого смелого и самого удачливо разведчика всея Эндорэ день ото дня всё ярче вырисовывалась в его воображении…
…пока однажды он не сказал себе: “Хэлгон, ты самый глупый”.
На привале он достал кинжал. Развернул кожу. И первый раз рассмотрел добычу.
Простая, но очень удобная рукоять. Никаких излишеств – оружие для того, кому важен лишь смертельный удар по врагу, а не узорочье и позолота. Лезвие невероятной остроты: похоже, в знаменитую орочью сталь входят какие-то еще металлы. Такая вещь достойна короля. Или, скорее, первого бойца в войске.
И разве не первый боец он – служивший самому Келегорму Неистовому, сумевший дважды уйти из Амана, перехитривший ужасного Короля-Чародея? Кто как ни он по праву будет владеть этим сокровищем?
“Я выкинул его кинжал в пропасть, – вспомнились слова старика. – А потом чуть сам следом не бросился”.
Так вот какое оружие делаешь ты, Безликий. Вот что творит оно с душами. Даже странно, что этот кинжал не подал полезную мысль сместить Мальвегила и занять его место. Было бы логично…

Как легко Хэлгон отверг мысленный приказ самого Короля-Чародея, так мучительной оказалась борьба с его творением. Кинжал нащупал в душе нолдора застарелую нелюбовь к Элронду и на все лады предлагал отомстить Полуэльфу за оскорбления, унизить его и так далее.
Через несколько дней пути Хэлгон понял: кинжал необходимо уничтожить. Показать Мальвегилу, Глорфиндэлю, может быть Кирдану и, как ни смешно, именно Элронду – а потом… нет, не в пропасть. В огонь. Даже не на переплавку.
Хэлгон достал кинжал. Посмотрел на его благородные линии, на отполированную сталь, на острейшую заточку. Это было произведение искусства. Вражеского – но искусства. Уничтожить это совершенство не поднимется рука…
“Ах, так?! – разъярился нолдор, поняв, что и эти мысли не вполне его собственные. – Значит, я тебя не расплавлю? Тогда я тебя… я тебя… подарю!”
В его душе словно разжали когти.
Это чувство легкости он уже испытывал – тогда, в горах, когда назгул увидел орла и отпустил волю нолдора.
Кинжал совершенно определенно был сбит с толку. Хэлгон еще раз восхитился совершенством его магической силы (это уже не вещь, это почти живое существо!) – и теперь стал представлять себе не униженного и посрамленного Элронда, не Мальвегила, пораженного искусством разведчика, а Глорфиндэля. И грядущий диалог: “В обычае людей – привозить скромные подарки из своих странствий. И я тоже привез тебе… так, пустячок. На память. Возьми!”

Остаток пути до границ Артэдайна прошел без прежних видений. Едва в сознании Хэлгона начинали брезжить картины своего величия и чьего-то посрамления, как он старательно воображал, как вручает ваниару этот “подарочек”.
Работало безотказно.

Перед дозором Артэдайна он словно вырос из травы. Показал королевский значок с гербом, потребовал коня. День скачки на сменных лошадях, изумленные возгласы хранителей дорожных станций, его имя, расходящееся веером по Арнору (“Вот она – истинная слава!” – “Вот ведь обрадуется Глорфиндэль подарку!”), а уже к вечеру – гряда Северных Холмов и твердыня Форноста.
Он скакал так быстро, что весть не успела придти раньше его.
Идти прямо к Мальвегилу? А зачем? – князь ждал год, подождет еще ночь. Пусть лучше соберет совет – два раза не повторять рассказ.
Поэтому он на ходу бросил кому-то из стражников, потерявших дар речи от неожиданности: “Передайте королю, что я вернулся. Рассказывать буду большому совету”, – и пошел прямо к себе.
На свете существуют прекрасные пещеры, где очень удобно зимовать, и великолепные наблюдательные кусты… но и в старой кровати есть нечто притягательное. Может быть, то, что пользуешься ею так редко?
Кровать была конечно же свободна. Кто-то из старых товарищей не верил в смерть эльфа, кто-то пусть и счел его погибшим, но… эта кровать всегда была его и отдать ее новичку было немыслимо.
Хэлгон вошел, буднично поздоровался с теми из разведчиков, кто был здесь, получил пару приветственных хлопков по спине и плечам, на вопросы ответил:
– Хорошо сходил. Успешно. Дайте уж поспать, – и рухнул на свое нехитрое ложе, оставив арнорцев сотрясать воздух восторженным шепотом.
Разведчик вернулся с задания. Обычное дело.

* * *

На совете у Мальвегила не произошло ровно ничего интересного. Недаром князь так не хотел отпускать Хэлгона. Ничего важного для себя дунадан не услышал.
Ничего такого, что объяснило бы ему, как вести войну.
Что там король – чародей, он знал и так. Подробности – для сказителей.
Что Ангмар щедро снабжает Рудаур и даже Кардолан оружием – не новость еще полвека назад. Хорошо, теперь известно, как это оружие воздействует на обладателя. И что?
Даже карта перевалов и ущелий, которую нарисовал Хэлгон, была почти бесполезна сейчас.
В конце концов князь сказал:
– Хэлгон, мы восхищаемся твоим мужеством, но мы не те слушатели, для которых ты добывал вести. Я готов поверить тебе на слово, что ты видел одного из Кольценосцев и что его цель – не захват земель для Ангмара, не создание нового государства на наших холмах, а уничтожение нас – потомков Нуменора. Я готов тебе верить – но не могу. Твоим словам нужно подтверждение тех, кто видел назгулов. Ты должен идти в Дольн.
И только когда Элронд и другие подтвердят твои слова, только тогда мы будем решать, что делать дальше. Артэдайн не может бросить вызов Ангмару: мы слишком слабы. Только если ты привезешь мне военный союз с Дольном и Линдоном, только тогда я возьму в руки твою карту. А до того ей место лишь в скриптории.
– Я понимаю, мой король.
– И еще. Нам нужно оружие. Если Ангмар вооружен нечеловеческими клинками, нам нужны не хуже. В Линдоне живут эльфы из твоего народа. Сможешь ли ты..?
– Не знаю, мой король. Попробую.
– И последнее. Ты узнал что-нибудь о том, когда он начнет вторжение?
“И он нас всех погубит в войне. Хорошо хоть, я к тому времени сдохну”.
– Мне удалось переговорить с одним из… неважно. Словом, думаю, лет двадцать у нас в запасе есть.

Во главе посольства отправился сын короля Маэтор. Впрочем, кроме “главы” почти никого и не было: Хэлгон и Бронвег, телохранитель и очень дальний родич наследника. Им предстояло пробираться через Рудаур, и идти более чем втроем было просто небезопасно. Свой отряд Маэтор оставил на одного из сотников – о слишком серьезных делах будет речь у Элронда.
Ничего особо интересного в пути не случилось. Хэлгон повел их через северную границу Рудаура, рассчитывая переправиться через Седонну эльфийским способом. Веревкой, хоть и не эльфийской, они запаслись основательно, так что могли позволить себе “мост” с “периллами”, а после перерубить его. А Бурная в это время года просто переходится вброд – течение, конечно, сильное, но ничего страшного.
“Если нас не встретят, – говорил нолдор, – мы войдем в Имладрис с севера. А если встретят, то и беспокоиться не о чем”.
Как выяснилось, веревки для переправы они несли зря: на знакомом Хэлгону месте были натянуты две: для ног и для опоры рук. Глорфиндэль их ждал на знакомой поляне, но на этот раз – без коня.
Хэлгон коротко представил наследника Артэдайна и древнего эльдара друг другу.
– Идемте. Владыка Элронд ждет вестей из Ангмара, – и ваниар развернулся, жестом велев следовать за ним.
– Подожди! А веревки? Их же надо убрать.
– Уберут, – качнул головой Златокудрый.
– Сколько же ваших здесь? – рассмеялся нолдор. – И как на этот раз ты узнал, что мы идем?
Глорфиндэль рассмеялся в ответ:
– На этот раз было совсем легко: вся ваша разведка только о том и шепчется, что ты жив и вернулся. Нетрудно догадаться, что ты станешь делать дальше и когда тебя ждать в гости.
– В гости без подарка ходить невежливо. Я тебе кое-что привез из Ангмара. В благодарность за лембасы.
– Пригодились?
– Если я скажу, что они мне спасли жизнь, я, пожалуй, преувеличу, но… без них мне пришлось бы тяжело. Так вот, прими подарок, – он снял кинжал с пояса. – Пусть он будет твой.
Хэлгон так тяжело выдохнул последнее слово, столько усталости от борьбы было в нем, что Глорфиндэль не стал задавать никаких вопросов. Обнажил клинок, повертел в пальцах, убрал.
И только спросил:
– Чей?
– Сам делал. Я видел.
– И кто он?
– Назгул, судя по всему. Не Саурон, это точно.
– Хоть это хорошая новость. Ну так пойдемте, вас давно ждут.

Глорфиндэль повел их тропой настолько хитрой, что даже Хэлгон не был уверен, что запомнит дорогу с одного раза. То и дело они ныряли в густой подлесок, где, казалось бы, пройти немыслимо – но там оказывалась тропа и вела на юго-восток. Они спокойно шли весь день, не встретив ни одного человека. Привал оказался непривычный: ночной. Златокудрый объяснил, что быстрее будет пропустить самое темное время и пройти короткой дорогой при свете, чем идти более удобными тропами ночью.
Люди уснули, эльдары присели поговорить.
– Скоро начнется?
– Он не торопится, но…
– Их армия велика?
– Их армия – все мужчины Ангмара.
– И у каждого серьезного воина – такое оружие.
Нолдор не ответил. Впрочем, это не было вопросом. Спросил сам:
– Не сердишься на меня?
– За что?
– Ну, подарочек…
– Почему я должен сердиться? Ты молодец, что избавился от него.
– А он на тебя не..?
– Отчего же нет? Мне уже сообщили, что я знатнее и славнее Элронда, так что правление в Имладрисе должно принадлежать мне, – он негромко рассмеялся.
– Я так и думал, что у него не будет власти над тобой.
– У него и над тобой нет власти. Иначе бы ты его не отдал.
– Я видел даже человека, способного избавиться от такого. А я всё-таки…
– Надо очень верить в себя, чтобы его отдать.
– Как ты с ним поступишь?
Ваниар пожал плечами:
– Уберу в самый дальний ларец. Было бы неразумно уничтожать вещь, о которой известно, что она создана назгулом. Чтобы противостоять силе врага – ее надо знать.

* * *

Они перешли Бруинен и вошли в Имладрис с северных склонов. Оба дунадана были впервые в древнем городе эльфов и сейчас с трудом сдерживались, чтобы не вертеть головой по сторонам. Высокие скалы, поросшие лесом, защищали его от непрошенных гостей (Хэлгон подозревал, что там могли быть и чары, отводящие глаз), а внизу журчал узкий здесь Бруинен, к которому спускались террасы, украшенные деревянной резьбой. Была ли она богатой? – и да, и нет. Ее резали мастера, но изящество и певучесть линий они ценили гораздо выше узорочья, так что здесь царила благородная простота. Дома были небольшие, словно каждый обитатель Имладриса хотел поселиться в одиночестве или с одним-двумя близкими. Этот не было похоже ни на нолдорские крепости, ни на величавую Серебристую Гавань. Осколки разных эльфийских народов перемешались здесь – и каждый хранил свой собственный мир.
Глорфиндэль отвел послов Артэдайна в гостевой дом. Несколько лож, стол с угощением, терраса с узорной беседкой. Сзади дома весело звенит водопад: прекрасная возможность помыться с дороги.
– Завтра на рассвете вас выслушает владыка Элронд.

Вечером все трое устроились на террасе. В домиках зажглись огоньки, где-то играла музыка – там танцевали, журчала река.
– Хорошо здесь, – выдохнул Бронвег.
– У них нет войска, – жестко возразил Маэтор. – Они нам не помогут.
– Помощь может быть не только войском, – покачал головой Хэлгон. – Такой воин как Глорфиндэль в бою один стоит отряда.
– А он пойдет с нами? – напряженно спросил наследник. – Вы разговаривали как старые друзья.
– Как старые знакомые, не более.
– Ясно. Отец меня предупреждал, что Элронд тебя не любит. А за что?
Нолдор скривился:
– Долго рассказывать и всяко не здесь. Говоря коротко, когда он был совсем ребенком, он жил в крепости, к которой я пришел как враг.
– Но ты, наверное, был не один?
– Меня тогда, – он дернул углом рта, – заметили.
Помолчали.
– Поэтому твой отец предпочел бы послать сюда не меня. Да и я предпочел бы Ангмар этой благости.
– Да, он говорил мне почти этими словами.

– Владыка, я хочу, чтобы ты увидел это еще до того, как соберется совет.
– Откуда?!
– Хэлгон подарил.
– Где он взял эту мерзость?
– Там. Работа самого Короля-Чародея.
Элронд молчал, покусывая тонкие губы.
– Владыка, позвать Эрестора?
– Нет. Ты можешь оставить мне это до утра?
– Бери.
– Я хочу поразмыслить над ним в одиночестве.

Зала совета была почти пустой. В иные дни она вмещала пару дюжин людей и эльфов, а если сдвинуть кресла плотнее, то и более. Сейчас здесь были только Элронд, Эрестор, Глорфиндэль, пара воинов отчетливо синдарских кровей (Хэлгон их видел впервые и по именам не знал) – и двое посланцев Артэдайна.
На столе лежал ангмарский клинок.
Элронд был бледен и хмур. Глорфиндэль догадывался о причинах.
Заговорил Маэтор:
– Владыка Элронд, по праву родича и перед лицом всем нам грозящего врага мы пришли просить помощи.
– О просьбах после, – почти перебил его Элронд. – Хэлгон принес нам вести, и мы слушаем его.
Нолдор встал и коротко рассказал о событиях последнего года. Положил рядом с кинжалом карту, которую нарисовал этой ночью.
– Да, – заговорил один из синдар, – это назгул. И очень похож на Первого, черного нуменорца. Я, правда, не встречался со всеми девятью и не могу похвастаться, что знаю воплощение силы каждого из них, но или там есть его брат-близнец, или это он.
– Согласен, – кивнул второй, со шрамом через лоб. – И я узнаю его силу. Он и при жизни любил такое оружие: как можно меньше украшений, зато безупречная полировка, не говоря о заточке.
– Итак, – Элронд обвел всех внимательным взглядом, – мы знаем, что назгулы воспряли и что Первый – в Ангмаре. Мы знаем, что он готовит вторжение и даже примерно знаем срок. Теперь нам предстоит решить, что же мы будем делать.
Маэтора едва не передернуло: мало того, что не прозвучало ни слова благодарности Хэлгону, который рисковал жизнью, так Элронд говорит так, будто сомневается, как поступить.
Но пока он искал, как облечь свою мысль в слова, не нарушив приличий, заговорил нолдор:
– Разве надо здесь что-то решать?! Разве не угрожает Король-Чародей нам всем? Или вы думаете, что три племени орков, подчиненные им крепче, чем люди, – это для Артэдайна? Он целится в Имладрис и дальше! Выступив сейчас, мы еще успеем нанести удар первыми. Иначе нас разобьют по одиночке!
– Мы выслушали тебя, нолдо, – холодно проговорил Элронд. – Теперь найди в себе силы выслушать нас.
– Прошу простить горячность Хэлгона, – вскинулся Маэтор, – но он прав: Арнор не выстоит без вашей помощи.
– Арнор? – приподнял бровь Элронд. – Об Арноре я не слышал уже много веков. Если бы Арнор существовал, решение было бы принять нетрудно: мы бы ударили – Арнор с запада, а Имладрис с юга. Думаю, и Амрот Лориэнский прислал бы войско. А сейчас – куда и как вести нам дружины? На Ангмар, чтобы в тыл ударил Рудаур?
– Мы веками противостоим Рудауру…
– И сказители славят вашу доблесть, но где победы? Имладрис готов выступить в союзе с Арнором, но в войнах людей эльфам нет места!
– Но там назгул, – осторожно вмешался Эрестор. – И три племени орков с отличным оружием.
– Как правильно сказал Хэлгон, эти орки вооружаются не против Артэдайна. И я не вижу для нас иного пути, кроме обороны. Наши лучники превосходны. Какие бы тьмы орков ни изверг Ангмар – они не дойдут до Имладриса. Они не успеют пустить в ход свое оружие, пусть хоть сам Саурон откует его!
Хэлгон, бледный, кусал губы, сдерживая слова ярости. Маэтор неимоверным усилием заставил себя говорить спокойно:
– Если вы не можете помочь нам войском, дайте нам хотя бы мастеров. Искусства людей не хватит, чтобы создать оружие, способное противостоять ангмарскому.
– Я не могу ослабить Имладрис. Здесь каждый кузнец на счету. Но могу дать совет: просите о мастерах там, где их в избытке. Шлите гонцов в Линдон.
– Благодарю, владыка Элронд, – сухо проговорил Маэтор. – Именно так мы и поступим.
Казалось, совет окончен – но тут первый раз заговорил Глорфиндэль.
– Владыка Элронд, как тебе известно, Хэлгон подарил этот кинжал мне. И я не намерен более расставаться с подарком. Поэтому я прошу позволения отправиться вместе с ним в Линдон.
– Хорошо, – кивнул тот. – У меня нет причин для отказа тебе. Ты можешь отправляться хоть сегодня…
Все встали.
–…только зайди ко мне перед тем, как уйдешь.

Элронд прохаживался по кабинету. По стенам стояли стеллажи со свитками. Напротив окна висела искусно выполненная карта.
Вид у правителя Имладриса был довольный, ничуть не похожий на тот холодный и равнодушный, что на совете.
– И что это было, владыка? – спросил Глорфиндэль, входя. – Не знай я тебя, я бы решил, что кинжал подчинил твой дух.
– А что же ты решил, зная меня?
– Я решил спросить, – улыбнулся ваниар. – Ты оставил Артэдайн один на один против Рудаура…
– Именно! – победно сверкнули глаза Полуэльфа. – Именно это я и сделал.
Ваниар несколько мгновений размышлял:
– Мы берем орков на себя!
– Я же ясно сказал на совете. Мы позволим врагу взять Имладрис в осаду – и будем держать ее столько, сколько будет нужно. Люди должны справиться с людьми.
– Но почему ты…
– Почему я был высокомерен? Почему я злил их? Чтобы они рассчитывали только на самих себя. Их обоих надо немного пришпорить. Маэтор – думаю, он достаточно взбешен, чтобы сделать правильные выводы из моих слов об Арноре.
– А Хэлгон?
– Я отказался дать им мастеров, – довольно усмехнулся Элронд.
– Но Хэлгон не кузнец.
– Это неважно. В этом огнеглазом до сих пор горит огонь Феанора. Я был бы рад никогда его не видеть, но, думаю, Король-Чародей обрадуется встрече с ним гораздо меньше.
– Но ты отправил их просить Линдон о мастерах.
– Да, и об этом я хочу поговорить с тобой. Глорфиндэль, ты представляешь, что будет, если Хэлгон в пару с кузнецом сделает хотя бы кинжал? Молчишь? Понял? Так вот, мы с тобой должны убедить Хэлгона в том, что кроме него этого не сделает никто.
– Он не поверит в свои силы.
– Да. Поэтому в Линдоне ему должны отказать. Поговори с мастерами. Пусть сначала скажут “нет”.
– Владыка. Лгать, договариваться за спиной?
– Тогда убеди Хэлгона войти в кузню. Но – в отчаянье, уверенный, что он первый и последний, он станет работать лучше.

...