Rambler's Top100
На главную страницу
"Форменоса" На главную 
страницу  "Миф.Ру" К оглавлению "Листочков"

Арда Исцеленная


Автор считает своим долгом предуведомить, что этот текст был создан исключительно по просьбе Либерис – большой любительницы сказок со счастливым концом, пожелавшей получить на день рождения даж не звезду с неба, а скромненько так – Арду Исцеленную. Но поскольку недавно была завершена повесть “По разные стороны”, то нечаянно получилось продолжение истории ее героев – но уже в новом мире.
Посему перед началом текста несколько диск… клей… слово такое новомодное, никак не выучу… что-то про склеенный диск… Итак.

Первое. Во всех недостатках нижеследующего текста виновна Либерис – ибо это она нагло спровоцировала меня взяться за тему, за кою я сама никогда бы и не в жисть бы не осмелилась…
Второе. За все достоинства этого текста следует благодарить всю ту же Либерис, ибо… ну, вы уже поняли.
Третье. Я не пыталась дать картину всей Арды Исцеленной, я лишь наметила судьбы дорогих мне героев в мире-без-зла.
Четвертое. Текст является продолжением повести “По разные стороны”, поэтому не приставайте с вопросами, с какого потолка я взяла, что Келегорм и Белег были друзьями. Потолок – в предыдущей серии.
Последнее. В повести использованы фрагменты логов игры “Попытка переиграть” (тексты Ноло Т. Торлуина и Либерис), а также сюжетные разработки Хатуля и Эйлин О`Сиобар. Авторские права грубо нарушены, копирайты бессовестно попраны, идите к Валарам/балрогам.
И самое последнее. Благодарности. Гарету – как обычно. Ноло – этому вообще наиобычнейшим образом. Либерис – за то, что втравила меня в эту авантюру, и вообще…

Засим рискнем начать.

Видение первое. Родич

Скалы. Справа и слева – серые скалы. А между ними – небо. Очень странного цвета: сумеречного, но… таким оно бывало в час Смешения Света – вечность назад. Жизнь тому назад.
Он сел и огляделся. Что-то было не так. Непра… непривычно? Словно что-то давно забытое вернулось.
Ему понадобилось встать и сделать пару шагов, чтобы осознать донельзя простую истину: у него снова есть тело. Он больше не бесплотный призрак. Он может взять вот этот камень… какое счастье – просто взять: сомкнуть пальцы, и они не пройдут сквозь предмет, они обхватят острые грани кремня, а потом можно размахнуться, и закинуть камень, и он полетит вверх.
Снова есть тело. Теперь можно не перемещаться, а идти, или бежать, или карабкаться… можно даже упасть и почувствовать боль от удара о землю!
Мир стал поистине прекрасен! Жизнь чудесна – потому что это снова жизнь, а не существование призрака.
Он побежал вниз – и замер, когда ему открылся вид на Аман. Белоснежная Таниквэтиль, поля, леса, сады, Калакирия вдалеке и Тирион на вершине Туны… что-то было не так с Тирионом, но сейчас это неважно, потому что у подножия Таниквэтиль сияли… это мираж? это греза?
Он поднял глаза на небо. Там не было ни солнца, ни луны.
Аман был залит неярким мягким светом. Час Смешения. Его нолдор не перепутал бы ни с чем.
Это прошлое? Время пошло вспять? Или..?
Что ж, в этих скалах ответов на его вопросы точно нет. Надо спускаться.

Ниже по склону начинались леса. Сосна, лиственница, береза, непроходимые заросли колючей акации... то есть, это они в Эндорэ были непроходимыми, а здесь ветки едва ни сами гнутся перед тобой, пропуская. Удобно в Амане, что ни говори.
Он усмехнулся, миновал заросли.
На сером выступе скалы сидел…
– Финрод? Ты?
– Здравствуй, Келегорм.
– Ты ждал меня? Откуда ты узнал, что я пойду здесь? Или из Мандоса выходят только через это ущелье?
Тот покачал головой:
– Выходят по-разному. Очень по-разному.
И, пресекая дальнейшие расспросы, протянул родичу флягу:
– Хочешь?
– Что это?
– Мед.
– Давай, – Келегорм сел рядом, отпил, с видимым удовольствием покатал питье во рту, проглотил. – Сколько тысяч лет я ничего не брал в рот…
– Как это – быть призраком? – спросил Финрод.
– Лучше, чем небытие, но вообще-то погано. Ты почти ничего не можешь, тебя никто не слышит, а видят всё больше именно те, от кого ты должен прятаться, как мышь от кота. Хотя… – Келегорм прищурился, – нет, не всегда. Некоторые очень даже пытались спрятаться от меня. И безуспешно.
Финрод улыбнулся, кивнул.
– Ты ждал меня, чтобы спросить об этом?
– Нет, просто… Наша последняя встреча кончилась скверно…
– Я помню, – нахмурился Келегорм.
– Я хотел попросить у тебя прощения.
– Прощения?! Ты?! У меня?!
– Да, – мягко улыбнулся тот. – Если мои поступки вызвали разлад и ссору, значит, это я совершил ошибку.
– Ты действительно такой добрый или притворяешься? – проговорил Келегорм. И сам себе ответил: – Действительно…
– Я прошу тебя, брат: не держи на меня зла.
Неистовый соскочил со скального выступа.
– “Не держи зла”… – медленно повторил он. – Не держи зла… не держи…
Он обернулся к Финроду, показал пустые ладони:
– Не держу, как видишь. Нечего держать.
Прислушался к чему-то в себе. Повторил:
– Нечего. Нет ни зла, ни гнева, ни ненависти, ни ярости. Совсем. Не на тебя даже – хотя за что мне сердиться на тебя? Нет совсем, понимаешь? Я бы не мог сейчас разгневаться – ни на кого. Это… всё равно что лишиться руки. Или, нет-нет, наоборот! – словно зажила рана, и не осталось ничего, никакой боли, и даже шрам не чешется.
Финрод внимательно слушал его.
Келегорм посмотрел ему в глаза, спросил:
– Что произошло?
– Дагор Дагорат, – спокойно отвечал Финрод.
– И я это время просидел в Мандосе! – схватился за голову Келегорм.

– Ну, рассказывай! Ты это видел? Что было?! Как это произошло?!
– Я не знаю, – негромко ответил Финрод. – Подожди, выслушай. На Битву Битв смотрели многие – и видели разное. Одни: что Эонвэ поверг Мелькора, другие – что его сокрушил человек, Турин Турамбар, ты слышал о нем? – (Келегорм кивнул.) – Третьи уверяют, что это был твой отец. Те, кто смотрел, говорят разное.
– А ты?
– А я глядел иначе. Мне хотелось увидеть истину, а не воплощенное пророчество или отражение собственных мечтаний. И я видел…
– Что?!
– Музыку, Келегорм. Насколько возможно увидеть Музыку.
Неистовый молчал.
– Не было поединка, достойного воспевания в балладах. Не было ни мечей, ни копий, ни Гронда. Было две Музыки – одна светлая и спокойная, вторая – назойливо-пронзительная. Она не была отвратительной, но без конца повторяла саму себя, и это…
– Так на востоке люди заклинают змей, – кивнул Келегорм. – Бесконечное повторение нескольких нот, и разум отступает, а ты становишься бездумным рабом.
– Неужели люди настолько хорошо слышали Музыку Врага?
– И даже овладели ею. Но… ты можешь рассказать что-нибудь еще?
– Еще… еще я видел Свет и Тьму. Свет был мягок, а Тьма – пронзительна. Словно черные иглы. И я видел Пламень. Его языки были остры, как копья. Он уничтожал мрак.
– Феанор?
– Я не знаю. Может быть.
Келегорм сел на землю, обхватил колени руками:
– Отец кричал о том, что может сокрушить Моргота. Мы повторяли это за ним, но наши слова были пустым звуком. А он? – что если он мог и в самом деле? Что, если он сделал это? – не при жизни, так хоть сейчас?
– Может быть, – кивнул Финрод. – Ты знаешь, что Феанора теперь нет в Арде?
– Вообще?!
– Вообще.
– Н-да… Вторую жизнь нам придется жить без отца. Занятно…
– Ты злишься?
– Н-нет. Просто пытаюсь привыкнуть к новому миру. Что еще интересного произошло?
– Сильмарили.
– Да уж я вижу, – он кивнул в сторону возрожденных Древ. – Как это было?
– Я видел, как все Три собрались вместе, – но я не видел рук, держащих их. Я видел, как они раскрылись. И в мир излился Свет…
– Интересно, кто мог расколоть их?
– Не расколоть, Келегорм. Они раскрылись – как лепестки цветка.
– Красиво говоришь…
– Но это правда. Это не было насилием или принуждением. Так повинуются воле Мастера – даже не его рукам.
– Ты считаешь, это была воля моего отца? Он отдал их?
– Думаю, да.
– Хм… Сильно ж он должен был измениться за эти Эпохи…
– Ты сам сильно изменился. А Феанор – он всегда был добр в душе.
– Он?! Финрод, тебя послушать, так Моргот с Сауроном тоже добры в душе… были.
Финрод улыбнулся, покачал головой:
– Я не говорю о том, как он вел себя с вами. Но тот, чья душа жестока, не может творить красоту.
– Ладно, не стану спорить. Итак, Моргота нет, злобы, ненависти и прочего гнева тоже нет, Древа возрождены. Отца нашего нет. Чего еще? И что теперь есть?
– Нет людей, брат. Они ушли… один Эру ведает, куда.
– А мохнолапых?
– Что?
– Да есть… был такой смертный народ. Ростом в половину нас, с шерстью на пятках.
– Не знаю… то есть я знаю троих таких. Я не знал их народ. Они были смертны?
– Да.
– Тогда, наверное, они тоже ушли.
– А орки?
– Думаю, их больше нет. Я их не чувствую.
– Троллей, надо полагать, тоже. Про всяких балрогов, волколаков и прочих милых тварюшек и не спрашиваю…
– Жалеешь? – улыбнулся Финрод.
– Без них мир стал гораздо скучнее. Ладно, разберемся.
– Что ты собираешься делать?
– Пока не решил. Дойду до Тириона, у меня там…
– Гость?
– Ты знаешь?
– Он живет в твоем доме и очень хорошо отзывается о тебе.
– Вот как? Ну что ж, – Неистовый встал, собираясь уйти, – спасибо тебе за рассказ.
– Келегорм.
– Что?
– Мир изменился.
– Ты чувствуешь это в воде, земле и воздухе? – язвительно поинтересовался Охотник.
– Мир стал единым. Как раньше. Нет больше замкнувшегося в шар Эндорэ и недостижимого Амана. Снова открыты все дороги.
– Это хорошо.
Келегорм отвернулся, сделал несколько шагов вниз по склону. Финрод соскочил с камня, обогнал брата:
– Ты сердишься на меня?
– Сержусь? – Келегорм остановился. – Может быть. Да, сержусь. Но не на тебя. Финрод. Мне сейчас надо остаться одному. Пожалуйста.
– Да, прости.
– Финрод, – Келегорму стало неловко за то, что он почти гонит родича, а ведь тот дождался, встретил, рассказал… – Финрод, изменилось слишком многое. Н-не только мир. Я сам. Мы сами… я должен понять, что мне теперь с этим делать.
– Прости, брат. Я уже ушел, – снова улыбнулся сын Финарфина.
– Спасибо тебе.
Келегорм попытался ответить улыбкой и быстро зашагал вниз.

Видение второе. Друг

Белокаменного Тириона больше не было. Город, покинутый сперва теми, кто ушел за Феанором, а потом и народом Финарфина, медленно перебравшимся в Валмар, – город остался во власти растений. Новые хозяева переходили границы садов, облюбовывая улицы и дома. Вьюнки добирались и до шпилей – за тысячелетия можно подняться на какую угодно высоту.
Белокаменный Тирион был погребен под зеленью – единственным живым хозяином города. Мертвые хозяева пребывали в Мандосе или где-то за Морем – для оставшихся в Валиноре нолдор разницы не было. Обитель смерти или Смертные Земли – разве это, в сущности, не одно и то же?
… Потом стало иначе. Нолдоры начали возвращаться – одни с Востока, другие из владений Намо. По одному, по двое… говорят, многие приплыли, но остались на Эрессеа. Прежние хозяева города без особого труда ладили с новыми: отводили ветви в сторону, не рубя их. А плющ на шпиле – это красиво, не так ли? Что до резьбы, сокрытой под густой зеленью… ее делали еще вместе с Феанором, а о нем лучше не вспоминать… так что пусть под листвой и остается. Живые листья ведь прекраснее рукотворной резьбы.

Келегорм смотрел на Тирион Зеленый – смотрел со странным чувством. Ему было больно видеть, как изменился родной город. Но это было и легче – легче уйти отсюда.
Теперь он был здесь только гостем.
Но – гостем, которого ждут.
…Он привычно взбежал незнакомыми улицами: темная зелень вместо белого резного узорочья. Свой дом он бы не узнал… хотя нет. Этот небольшой дом, выстроенный Неистовым в юности и почти всегда пустовавший, изменился меньше других. Чья-то заботливая рука (то есть, очень хорошо понятно, – чья) отвела вьюн от игры прожилок мрамора, от тех сколов и спилов, которые когда-то так старательно шлифовал юный сын Феанора.
Мастер может пренебречь своей работой – но в этом доме жил тот, кто не был равнодушен к чужому труду.
Сад тоже зарос (о, еще задолго до Исхода! – юному хозяину было не до ухода за деревьями) – но в его одичавшей красоте была гармония. Келегорму вспомнился Менегрот – не горящие в битве чертоги Диора, а Менегрот глазами Белега, где рукотворная красота живого дерева и камня кажется естественнее природной.
– Примешь гостя, Ку Белег? – спросил он, подходя к дому.
На пороге появился синдар, радостно выдохнул “Наконец-то!”, в два шага подбежал к сыну Феанора и сгреб его в объятия.
– Задушишь! – со смехом возмутился тот.
Белег разжал хватку. Друзья вошли в дом. Келегорм огляделся.
Больше всего это стало похоже на дориатское “гнездо” Белега: сплошной зеленый ковер, покрывающий стены, потолок и… Нет, здесь на полу не было живой зелени, да и стены с потолком оставались каменными, а не сплетенными из веток. Мебель тоже можно было подвинуть, она не составляла одно целое с домом, как на том меллорне. Но на первый взгляд было очень, очень похоже.
– Рассказывай! – решительно потребовал Белег, наливая два кубка. Кубки были старыми. Немыслимо старыми. Одна из первых работ Куруфина.
Келегорм улыбнулся, сел, молча пригубил. Похоже, этот мед Белег варил сам: вкус был в лучших дориатских традициях.
– Рассказывай всё! – Белег даже не притронулся к своему. – Как ты смог выжить – бесплотным? Что происходило с тобой за эти тысячелетия? Где ты был во время самых знаменитых войн?
Келегорм поставил кубок на стол.
– Во время самых знаменитых войн я прятался. Оч-чень старательно. Потому что тогда повсюду шныряли слуги Саурона… его, кстати, так и не удалось полностью развоплотить, как бы ни кричали, что теперь Властелину Мордора пришел конец.
Белег кивнул.
– Понимаешь, – Келегорм нахмурился, – пока я был бесплотным, я против него не мог почти ничего. А он мог меня поймать и засунуть в какую-нибудь такую гадость… лучше не думать.
– Ты боялся назгулов?
– А, ты слышал о них. Боялся, еще как. Понимаешь, один на один я бы с ним справился… наверное. Но если биться в призрачном мире (а ничего другого мне не оставалось), то назгул легко позовет подмогу… а мне звать некого. Поэтому я не связывался с ними. Лишившись жизни и тела – поневоле дорожишь тем, что осталось.
– И ты ни с кем не бился? Не верю!
– Би-ился… – Келегорм снова отпил. – Тварей в мире много. В призрачном мире можно одолеть даже тех, у которых есть тело. А уж бесплотных…
– Без оружия?
– Представь себе, что мы боремся просто грудь в грудь. Без рук, тем паче без клинков. Чистая сила на силу. Это не так мало, Белег.
– Верю. Иногда это очень много.
Келегорм согласно наклонил голову, потом пригубил меда.
– Опять же, я извлек урок из собственной смерти. Неожиданно появиться… отвлечь противника, способного узреть бесплотного… Это действенный способ.
– Ты доволен?
Келегорм сделал большой глоток.
– Во всяком случае, это лучше, чем гнить в Мандосе.
– Ты не изменил своего мнения о чертогах Намо, даже побывав там?
– Я не помню Мандоса, Белег. Совсем. Помню, как меня затянуло нечто… я не сопротивлялся, потому что эта сила была настолько выше моей, что глупо было с ней спорить. А потом… потом я очнулся в западных скалах. Уже воплощенный.
Помолчал, спросил:
– У тебя было иначе?
– Да, – кивнул Перворожденный. – Совсем иначе.
– Ты встречался с… Королем?
– Финвэ сейчас жив. Он здесь, в Тирионе. Или ты хочешь узнать, встречался ли я со своим Королем?
– А что с Тинголом?
– Он вышел из Мандоса. Давно. Ушел в Лориэн, к Мелиан. У них родилась вторая дочь.
– Ясно.
– Ты пойдешь сейчас к Финвэ?
– Нет. Ни сейчас, ни потом.
– Почему?
– Белег… как я буду смотреть ему в глаза?
– Всё это в прошлом, Келегорм. Надо жить будущим.
– Да.
Что-то в этом решительном и жестком “да” напомнило Куталиону прежнего Неистового. Того, которому Белег много раз говорил “ты пугаешь меня”.
– Что ты надумал?
– Мы с братьями хотим уйти. На восток. Навсегда. Нам слишком трудно оставаться здесь и глядеть в глаза тем, кого мы когда-то убили. Смотреть в глаза Королю – еще тяжелее.
– Это не выход, Келегорм.
– Это единственный выход, Белег.
Замолчали. Неистовый допил остатки меда в своем кубке. Белег молча налил ему еще.
– Пойдем с нами, а? Мне так не хватало тебя все эти Эпохи…
– Не могу.
– Почему?
– Я уже сказал: Элу жив. Собираются многие из наших. Я нужен им… ему.
– Он тоже хочет уйти отсюда?
– С чего ты взял?
– Если бы он оставался в садах Ирмо, ты бы преспокойно ушел со мной.
– Пожалуй…
Келегорм залпом осушил кубок. Поставил со стуком.
– А я так был уверен, что уговорю тебя уйти вместе.
Белег молча развел руками.
Келегорм встал:
– Значит, я пришел сюда, чтобы попрощаться?
Белег встал тоже:
– Чтобы сказать “до новой встречи”.
Неистовый чуть улыбнулся:
– Думаешь, мы увидимся?
Могучий Лук улыбнулся широко и открыто:
– Вы уходите на восток, мы уходим на восток. Значит, встретимся. А впереди – вечность; что нам с тобой тысяча–другая лет?
– Хм… ну, раз так, то рискну предсказать, что встретимся мы с тобой при самых невероятных обстоятельствах.

Видение третье. Братья

Не сговариваясь, они собрались где-то в восточных отрогах Пелоров. День ото дня число их спутников росло, хотя они никого не звали. Точнее, никого не звали сами братья – и не спрашивали, откуда узнали о намеченном уходе те, кто добирался до них и просился: “Я с вами?”
У Маэдроса – снова две руки. Это хорошо, замечательно… по сути – единственная хорошая новость. Настроение у всех было скверным, хотя все старательно делали вид, что это не так. Старательно радовались, когда к ним присоединялся еще один былой дружинник. Радовались совершенно искренне, когда обнаруживали, что искалеченный в минувших битвах обрел лишенное увечий тело.
Радовались… чтобы не впасть в отчаянье и не сгореть со стыда.
“Изгнанниками станут они навек”, – вспоминались братьям слова Проклятия Мандоса. (Или то было всё-таки не проклятие, а пророчество?..) Раньше казалось, что “навек” – это до Конца Времен. Что ж, Конец Времен был вчера, а участь изгнанника их ждет всё равно.
Да, их никто не гонит.
Да, им никто не поставит прошлое в вину.
Да, те, кто некогда был их врагами, отнюдь не желают им зла.
Да, те, кто пал их жертвами, давно простили их.
Да, ничто не мешает им остаться.
И вот поэтому нет никаких сил оставаться здесь!

…К ним присоединялись и те, кого никак не ждали, а следом за нежданными подтягивались и вовсе незнакомые. То, что с Маэдросом пойдет Фингон, было еще предсказуемо, а вот с Гил-Галадом сыновьям Феанора пришлось знакомиться заново: этот мудрый и властный король имел мало общего с тем мальчиком, которого они помнили. Что же касается подданных Гил-Галада… н-да, хорошо хоть, что многие решили поселиться в Амане. Еще больше удивлений вызвал Элронд и вся его свита. Кого там только не было… даже не-эльдары: странные существа маленького роста с мохнатыми ногами. Келегорм, героически сдерживая усмешку, пояснил братьям, что эти существа называются хоббитами, что вообще-то они смертны, но эти трое лично одолели Саурона, чему он (Келегорм, а не Саурон!) был свидетель, и за это их наградили бессмертьем, а если братьям хочется узнать больше, то пусть они сами расспросят сих героев.
После столь подробного и внятного объяснения Маглору ничего не оставалось, как пойти с этими вопросами к Элронду. Рассказ бывшего воспитанника превзошел все ожидания сына Феанора…

Все братья собрались в отдаленном горном распадке. Давно пора было поговорить начистоту.
– Ну, и что будем делать? – осведомился Маэдрос.
– Понятия не имею, – честно ответил Келегорм. – Хоть сбегай от них. Кстати, это идея.
– Вот ты и сбегай, – нахмурился Маглор.
– Ладно, ладно, я пошутил. Я понимаю: тебе дорог твой Элронд, а у него сви-и-ита… Будешь ты, брат, жить при дворе Владыки Элронда…
– Не вижу в этом ничего обидного для себя. Из меня – плохой правитель. Из него, судя по всему, – хороший.
– Давайте к делу, – резко казал Карантир. – Маэдрос, как я понимаю, ты сначала решил идти через Лед.
Высокий молча кивнул.
– Удивительно, как все эти битвы не затронули Хелкараксэ, – пробормотал Куруфин.
– Но теперь это невозможно, – подвел итог Карантир. – С нами хотят отправиться слишком многие, и они совершенно не виновны в том, что мы не пойдем к тэлери просить корабли.
– Не хотим пойти, – сощурившись, возразил Келегорм.
– Что?
– Я говорю: не хотим. А идти – придется. Или – отказываться уйти на восток.
– А ведь на сей раз корабли нам дадут… – задумчиво проговорил Маглор.
– Я скорее второй раз умру, чем соглашусь на такой позор! – рявкнул Куруфин.
– Что ты считаешь большим позором, – осведомился Келегорм: – попросить корабли или получить их?
– Хватит, – негромко обронил Маэдрос. – Выхода у нас действительно нет. Я пойду в Альквалондэ.
– Я с тобой! – почти одновременно вскинулись все шестеро.
Маэдрос невесело улыбнулся.
– Мы в ответе за тех, кто пошел за нами… – проговорил Келегорм, вспомнив слова какого-то сказания людей.
“Слышал бы тебя сейчас Отец!” – подумал каждый из братьев, но все промолчали.
…И тут случилось чудо. Самое обыкновенное чудо.
Горный воздух вдруг стал влажным и соленым, словно нолдоры были на морском берегу. И все они услышали голос – хотя ни одного звука не нарушало тишину.
не нужно никого просить
пусть все кто решил идти с вами соберутся на побережье
ступите на воду
она будет тверже камня
я отнесу вас на восточные земли

Братья переглянулись.
– Спасибо, – сказал Маэдрос за всех.

На Белегаэре был полный штиль. Море чуть заметно дышало, малютки-волны мягко подкатывали к ногам, оставляя влажный след на песке.
– Ну что, – Келегорм вышел вперед, – попробуем? Всё, чем мы рискуем, это замочить сапоги.
Не дожидаясь ответа, он стремительно пошел вперед, не глядя под ноги.
На берегу раздались удивленные и радостные крики.
Неистовый перевел дыхание, но сделал вид, что ничуть не удивлен своей удачей:
– Что вы стоите? Вала Ульмо ясно сказал: вода будет тверже камня! Так что идите сюда, не бойтесь!
Проплывавшая у него под ногами рыбёшка испугалась громкого голоса и шарахнулась прочь.

На незримом острове уместились все. Было отнюдь не тесно – можно и сесть, и лечь, даже пройтись, но большинство эльдар слишком волновались, чтобы позволить себе расслабиться.
… Они не сразу поняли, что берега Амана удаляются. Ни явления Ульмо, ни каких-нибудь особых лебедей или чаек… ни даже ощущения движения. Окаменевшая вода двинулась на восток очень медленно.
Удивление, испуг. Те, кто посмелее, разглядывали морских жителей у себя под ногами: вот косяк рыб, вот медуза… Другие всматривались в даль. Робкие едва не жмурились от страха. Немногие решались сходить с того места, где стояли, – хотя бояться было решительно нечего: под их ногами было словно твердейшее стекло.
Постепенно незримый остров пошел вперед быстрее. Стали видны края волшебной воды – вокруг них волны вспенивались. Одних эльдар это напугало, других, напротив, успокоило: когда знаешь пределы чар, то страшишься меньше.
Словно почувствовав, что путешественники больше не боятся, их чудесный корабль ускорил бег. Еще. Еще. Соленые брызги обдавали эльдар, ветер развевал и путал волосы, хлопал широкими рукавами длинных одежд.
– Ну вот, – сказал Келегорм, – это уже не так скучно. А то еле ползли.
Он стянул сапоги и пошел вперед, к носу их волшебного корабля.
– Ты что задумал? – нахмурился Карантир.
– Пятками в воде поболтать, – усмехнулся тот. – Другого случая не будет.
– Постой, это опасно, – попытался удержать брата Маэдрос.
– Знаю, что опасно. Только где ж ты еще в этом мире отыщешь опасность?
Вода под его ногами стала… мягче? Пожалуй, да. Это было похоже на влажный песок, уходящий вниз под твоими ступнями. Буруны встречных волн перехлестывали через незримую границу; нолдор скоро был мокрым с головы до ног. Это его не тревожило, он лишь боялся оступиться, промахнуться мимо края чар.
– Что делает, с-сумасшедший… – процедил Карантир.
– Не мешай, – сжал его локоть Куруфин.
– Я молчу…
Сначала братья, потом дружинники, а после – десятки и сотни эльдар вглядывались в одинокую фигуру посреди бурунов. На чем и как умудрялся стоять Келегорм так далеко от твердой воды – было непонятно. Но вот он осторожно опустился на колено… новая волна накрыла его с головой, эльдары ахнули, а Неистовый словно и не заметил шквала – сел, спустил ноги, откинувшись назад и упираясь руками в невидимую твердь.
– Ну, возвращайся уже, бессовестный! – проговорил сквозь зубы Маэдрос.
Но тот и не думал. Он уклонялся от волн, ярившихся вокруг, пару раз его чуть не сбивало, но он удерживался. Наконец откатился от края, встал, перевел дыхание и пошел к братьям, побледневший от усталости и абсолютно счастливый.
Куруфин с криком “Я убью тебя!!” бросился к нему.
Неистовый сделал полшага в сторону, неуловимым движением сам ухватил брата за руки и поинтересовался:
– И зачем шумишь? Ну, смыло бы меня, и что? Думаешь, не выбрался бы?
– Нет, правда, так нельзя, – подошел к ним Маэдрос. – Бессмысленный риск…
– Да не было там особого риска. Просто отличное развлечение.

Не считая этой выходки Неистового, до восточных земель добрались без приключений. Многие по привычке называли эту землю то Эндорэ, то Белериандом, хотя сразу было ясно, что облик этой суши никому не ведом, что прежние материки, пропитанные силой Врага, сгинули в огне Дагор Дагорат.
Скоро обнаружилось и еще одно отличие: свет. Такого не было прежде в мире никогда: посередине этого края было так же светло, как в Амане, золотой и серебряный свет сменяли друг друга и ничто не затуманивало их. Так было посредине, но чем дальше к северу и югу, тем темнее становился небосклон, тем ярче были звезды. Наверное, на краях мира, у Стен Ночи, небо было темным всегда и звезды сияли ослепительно… наверное. Туда пока еще никто из эльдар не добирался.

Новый мир оказался велик, и эльдарам было легко найти себе землю по душе – и по памяти. Они разбредались по горам, лесам и равнинам, одни выбирали свет, другие – сумерки… Спешить было некуда, можно скитаться годами в поисках того места, которое станет домом на века. Опять же – нет долга, повелевающего тобой, и ничто не мешает найти занятие по сердцу.
Карантир вгрызся в приглянувшиеся ему горы – и обнаружил там гномов. Все попытки выяснить, как они оказались в Восточных землях, успехом не увенчались. В подземный (гм, подводный?) ход, прокопанный гномами из Амана, верилось слабо. В то, что их переправили по морю, – еще меньше. Сами гномы от ответа на вопрос уходили… впрочем, мастерам скоро стало не до выяснений, кто и как попал сюда: шахты были неистощимы, а азарт рудокопов лишь разгорался с каждой новой удачей.
Куруфин с Келебримбором и свитой сына (большая оказалась свита, и все мастера, как на подбор!) обосновался поближе к Карантиру и его копям.
Маглор, как и предрекал Келегорм, был вполне доволен жизнью при дворе Элронда. Песнопевец всегда воспринимал власть как тягостную обузу и был только счастлив навек освободиться от нее. К тому же, пошли слухи о том, что с ним снова – Линвен, а скоро это перестало быть слухами: братья собрались на долгожданную свадьбу.
Тогда же всех изумил Карантир, сообщив, что они с Айвидис наконец перестали сердиться друг на друга. Эта новость повергла братьев в шок: Айвидис отказала Карантиру в сватовстве еще в Амане… еще тогда в Амане! – и когда потом она стала разведчицей в Аглоне, Келегорм старался вовсе не упоминать при ней имени брата, зная, что девушка нахмурится и помрачнеет. И вот такая ссора кончается помолвкой!
Рады были все, кроме старательно надувшегося Келебримбора, который заявил, что он, пожалуй, заранее сделает кольца всем остальным братьям отца, потому что сам он – тоже творческая личность, у него тоже есть свои задумки и идеи, которым хочется посвятить годы сосредоточенного труда, а когда к тебе в мастерскую вваливаются с радостной новостью, что твой очередной дядюшка надумал жениться, и именно ты, как величайший мастер колец, должен срочно сделать ему и его даме… В общем, он всё сделает заранее и отстаньте от него!
Страдания Келебримбора вместо сочувствия вызвали дружный хохот, а сияющая Айвидис летела в танце по зеркальным полам горных чертогов, и Карантир позабыл даже про кузницу ради танцев с ней; и те, кто видел давным-давно их танцы-поединки, полные не только красоты, но и ярости, – те изумлялись, как ныне изменился самый дух их танца.
– Кто следующий? – посмеивался Келегорм, поглядывая на Маэдроса и близнецов. У младших он ехидно интересовался: – Вам одну жену на двоих или вы всё-таки рискнете найти себе разных?
– А ты не собираешься жениться? – спрашивал его Маэдрос. Сам он уже думал о тихой русоволосой Лауриль, которая так много помогает ему со свитками древних сказаний… с ней так легко и спокойно, и… может быть…
– Я? Женюсь? Брат, посмотри на меня! Я сегодня здесь, завтра – на другом конце земли. У меня и дома-то нет. Зачем жена бродяге? Да и потом: я слишком люблю свободу. В моем сердце просто нет места на еще одну любовь.

Маэдрос поставил себе целью собрать все сказания о прошлом, какие он только сможет найти. Он по памяти записал всё, что некогда хранилось в скриптории Химринга, затребовал себе копии всех свитков с Тол-Эрессеа (а там, надо сказать, собрали весьма неплохой архив), настойчиво просил всех живших позже падения Белерианда рассказать ему о своих деяниях… Словом, приехав к Маэдросу – можно было окунуться в древность. Причем в любое из времен, на выбор.
Посему неудивительно, что однажды во врата его замка постучал невысокий седовласый хронист.
– Бильбо Бэггинс, к вашим услугам.
О трудах сего почтенного мужа Маэдрос был весьма наслышан. И начитан – но меньше, чем хотел бы.
– Маэдрос, сын Феанора, к вашим, – ответно приветствовал он.
Проводил гостя к себе, Лауриль принесла для хоббита горячий отвар трав, который, как она знала из древних книг, очень любил их народ, а также хлеб, масло, мед… и много еще чего.
Бильбо отпил и вынес вердикт:
– Да… это почти настоящий чай. Но так даже лучше.
– Почти? – заинтересовался Маэдрос. – Что же в нем не так? Потом мы с вами это непременно обсудим.
– К вашим услугам, сударь.
Когда хоббит слегка подзакусил (то есть всё умял), Маэдрос перешел к беседе:
– Господин Бильбо, я очень благодарен вам за приезд и горю желанием узнать: с чего, всё-таки, началась ваша история?
– Всё началось с того, – ответствовал Бильбо, засовывая руки в карманы шикарного жилета, – что однажды утром мимо проходил Гэндальф.
– Кто, простите?
– Гэндальф. А вы… вы что, не знаете его?
– Признаться, нет.
– Но о Гэндальфе же рассказывали столько историй! Неужели вы не слышали ни одну?! Гэндальф, самый знаменитый из майар! Олорин!
– Так он – Олорин? Стало быть, это он однажды пришел к вам? Покровитель мечтателей, задумчивый служитель мира грез…
– Весельчак, умница и бесстрашный боец Гэндальф!
…дискуссия обещала быть плодотворной…

– Брат! – на два голоса закричали близнецы с порога. (Вообще-то они могли быть серьезными, и даже очень, – но предпочитали вести себя как сущие мальчишки.)
– Брат, мы привели тебе еще одну ходячую летопись Третьей Эпохи!
– Только держи крепче, а то удерет!
– Ага, мы еле поймали!
Из-за их спин выступил невысокий светловолосый нандор, низко поклонился:
– Леголас, сын Трандуила.
Безудержное веселье нолдорских принцев немного смущало его.

Встреча с Леголасом сыграла неожиданно большую роль в судьбе Амрода и Амраса. Они познакомились во время одного из путешествий – если можно так назвать отчаянную многодневную скачку без особой цели, скачку просто оттого, что тебя переполняет любовь к жизни и желание объять необъятное. Это ведь люди считают, что такая цель недостижима…
Леголаса вело похожее чувство, лишь с той разницей, что проявлялось оно не столь бурно. Принцы подружились мгновенно и продолжали путь уже вместе.
Довольно скоро огромные земли, где странствовала эта троица, стали называть Лихолесьем – но не от “лиха”, а от “лихости”.
Однажды Леголас привез друзей к своему отцу – и там близнецы встретили сестер по прозвищу Белки, данном отнюдь не за рыжий цвет волос, а за неугомонный нрав.
…Такой веселой свадьбы прежде еще не было.

Видение четвертое. Любовь

Вильварин неторопливо шла, с любопытством глядя по сторонам. Здесь всё было непривычно – не так, как в Лориэне: ни в родном, что остался за морем, ни в том, который создали здесь. Здесь ветка дерева не истаивала туманом, если до нее дотронуться. Здесь птица, взлетев, так и оставалась птицей, а не рассыпалась сотнями искр. Здесь, сколько не смотри на дальний лес, он так и будет лесом, а не превратится во что-нибудь другое.
Этот мир постоянства был так непохож на родные леса… здесь так интересно. А еще – здесь меняется свет: то серебряный, то золотой, то опаловые сумерки. Как странно. Дома – всегда серебристый сумрак…
Чем дальше уходила Вильварин от Лориэна, тем радостнее ей было. Может быть, она не совсем хорошо поступила, уйдя, не сказав отцу… но он бы стал отговаривать ее, а ей так хотелось посмотреть на мир по ту сторону колдовских туманов родного леса. И почему отец не хотел, чтобы она уходила? – ведь здесь так красиво… и спокойно.
…И в этот момент из подлеска вылетело нечто огромное, белое и лохматое.
Бояться девушка не умела и потому совершенно не испугалась.
Это существо оказалось псом, тотчас принявшимся ластиться к ней. Вильварин с улыбкой запустила пальцы в густую шерсть, стала гладить его. Пес довольно урчал, а потом резко обернулся. Вильварин увидела эльдара, выходящего из леса.
– А вы с Хуаном нравитесь друг другу, – сказал он вместо приветствия.
– Это твой пес? – спросила девушка.
Незнакомец пожал плечами:
– Кто из нас чей – это еще вопрос. Скорее, это я – его эльдар.
Хуан вдруг насупился, напрягся и изрек:
– Младшая!
– Он умеет говорить! – всплеснула руками Вильварин.
– Он много чего умеет…
– А что он сказал? Я не поняла…
– Он сказал, что ты – младшая. И это важно настолько, что он счел нужным нам сие сообщить.
– А… почему это важно?
– Я откуда знаю? – он пожал плечами. – Ты кто?
– Вильварин.
– Я Келегорм.
Судя по всему, это имя было незнакомо девушке, что только обрадовало сына Феанора: он изрядно устал от своей известности.
– Куда ты идешь?
Она улыбнулась:
– Куда-нибудь. Здесь всё так интересно…
– Хм, нам по пути. Я тоже иду куда-нибудь.

Они пошли вместе на северо-восток. Хуан то неспешно шествовал рядом, то белой молнией уносился далеко вперед и стремительно возвращался.
– Так куда ты всё-таки шла?
– Мне хочется просто посмотреть мир. Он такой необычный… красивый. Знаешь, мне бы хотелось обойти его весь, увидеть земли, совсем не похожие на наши; уйти так далеко, где не был еще ни один эльдар…
Келегорм одобрительно кивнул: он впервые видел юную деву, чьи желания были бы так сходны с его собственными.
Потом он спросил:
– И ты ушла из дому вот так, одна, без спутников?
– Ну да.
– И тебе не страшно?
– Тебе ведь тоже не страшно одному.
Келегорм не нашелся, что возразить на такой аргумент.
– И ты совсем не умеешь бояться? – спросил он чуть позже.
– Как странно ты говоришь. Как будто страх – это то, чему надо учиться.
– Ты ничего не знаешь о страхе?
– Мне рассказывали… – она качнула головкой.
“Вот это и называется мир-без-зла, – подумал Неистовый. – Мир, где юная девушка знает страх лишь по неинтересным рассказам старших”.
– А тебе нравится бояться? – спросила Вильварин.
– Что?!
– Но если ты считаешь страх чем-то важным, значит, он чем-то хорош для тебя.
– Нет, нет конечно, – вскинулся Келегорм. – Просто когда-то страх был необходим, он удерживал таких, как ты, от опасных поступков.
– И теперь тебе не хватает страха, ты тоскуешь по нему, да?
Нолдор застыл на месте. Эта девчонка, которая знает его меньше дня, нашла точные (слишком точные!) слова для того, что снедает Неистового годами.
– А почему? – Вильварин смотрела на него огромными синими глазами. – Ведь страх – это плохо. Как может нравиться то, что плохо?
– Всё не так просто… – начал было нолдор, но девушка перебила:
– Нет, это просто. Это совсем просто – освободиться от страха. Ведь он сидит где-то в тебе… маленькая заноза. Я же слышу! Неужели ты этого не чувствуешь? – спросила она с таким видом, будто тщилась объяснить ему, что небо – синее, а листва – зеленая.
Любому другому Неистовый не спустил бы таких слов, но тут даже не рассердился. Слишком ясно было, что Вильварин не пытается унизить его, что она действительно видит то, о чем говорит, и пытается помочь.
– Страх до сих пор во мне самом? И мне нравится это?
– Ну да…
– Но ты ошибаешься: в этом мире нечего бояться…
– Ты боишься чего-то другого… я не знаю… – тонкие девичьи брови сошлись, Вильварин будто вслушивалась в едва уловимые звуки. – Это что-то из прошлого мира… не пойму…
– Тогда, девочка, ты права, – невесело вздохнул Келегорм. – Я действительно боюсь. Боюсь, что прошлое настигнет нас здесь.
Хуан, сидящий поодаль, одобрительно заурчал: на его памяти Неистовый впервые признавался в том, что чего-то боится. Воистину, мир изменился.
– И ты бежишь от него? – догадалась Вильварин.
– Бегу, – почему-то ему легко было признаться ей в этом. – Сбежал.
Келегорм улыбнулся.
– Но зачем? – спросила она. – Зачем оставаться в прошлом? Ведь ты живешь всё еще там, в прежнем мире. А там было очень плохо, я знаю – мне рассказывали!
Это наивное детское “мне рассказывали” прозвучало столь серьезно, что Келегорм рассмеялся –по давней привычке, не разжимая губ.
– Откуда ты взялась, такая добрая?
– Из Лориэна.
– Я не о том, – он взял ее руку в свои. – С тобой мне легко и светло, как бывало, когда я еще ребенком смотрел на Древа. Я уже и забыл, что бывает так хорошо… только тихая радость, ни боли, ни страха…
Она вслушалась, улыбнулась:
– Да, ты сейчас совсем не боишься. Какой ты красивый, когда не боишься!
Он улыбнулся в ответ.
Она спросила:
– Хочешь, я останусь с тобой? И совсем отучу тебя бояться…
– Хочу, – серьезно отвечал он. – Очень хочу.
– А ты покажешь мне мир?
– Покажу.
– Весь?
– Весь.
…Они держались за руки и улыбались. Разгорелся золотой свет, потом настал Час Смешения, потом серебряный, потом снова… это было неважно. Хуан сидел поодаль, гордый и счастливый: ведь это он вывел Келегорма к Вильварин!
Тишина. Примолкли даже кузнечики в траве. Торжественное безмолвие…
…и его вдруг разорвал резкий окрик.
Голос был – из прошлого.
Из того прошлого, которого не следует бояться.

– Келегорм!
Тот очнулся, вскинулся, готовый защитить Вильварин… но защищать было не нужно.
– Белег? Откуда ты?..
Следопыт спешился.
– Вот ты где, – он обращался к Вильварин. – Разве так можно? Тебя несколько дней не слышно, Тингол тревожится…
– А при чем здесь Тингол? – осведомился Келегорм.
– При том, что она – его дочь.
– Что?!
– Дочь. Младшая. Я ведь тебе говорил.
– Она – дочь Тингола?! – взялся за голову Неистовый.
– Та-ак, – заговорил Белег. – Я отправился на поиски пропавшей дочери своего короля, ее следы пересеклись с твоими и Хуана, я обнаруживаю ее у тебя и что ты намерен на ней жениться. Хм, тебе это ничего не напоминает?
Келегорм посмотрел на него… и вдруг оба воина заливисто, безудержно, весело расхохотались.
Вильварин смотрела на них сначала с удивлением, а потом – с обидой: что они нашли смешного в происходящем?
– Ну что, сын Феанора, – осведомился Белег, – будем ссориться во второй раз?
– Нет. Я люблю ее.
– Я вижу. – Он подошел к нолдору, положил руки ему на плечи. – Как я рад за вас.
– Но она – дочь Тингола, – негромко отвечал Келегорм. – Он ни за что не согласится…
– Придумаем что-нибудь, – улыбнулся Перворожденный.

Они ехали в Лориэн (который то Келегорм, то Белег, оговариваясь, постоянно называли Дориатом). Неистовый позвал коня, усадил Вильварин перед собой и крепко сжимал, словно боялся, будто она и впрямь превратится в бабочку и улетит из рук.
Девушка повторяла ему “Не бойся”, но ее ласковых уговоров хватало ненадолго. Вильварин видела, что и Белег чем-то озабочен. Она не понимала, что происходит. Как можно страшиться счастья? Как можно бояться встречи с ее отцом? – ведь он самый добрый и заботливый… иногда даже слишком.
– Что такого в этом вашем прошлом, что оно сейчас едет вместе с нами? – с обидой воскликнула Вильварин.
Келегорм провел рукой по ее волосам:
– Очень давно, когда тебя еще и на свете не было, я совершил один недостойный поступок.
“Только один?” – мысленно хмыкнул Белег.
– Твой отец был в страшном гневе на меня. Заслуженно…
– Но ведь сейчас ты изменился… Надо просто сказать отцу, что ты стал другим, вот и всё. Он увидит, что мы любим друг друга, – и будет рад за нас.
– Именно это я и собираюсь сделать, – заговорил Белег. – И прошу вас обоих: не ходите к Тинголу, пока я не позову вас.

Белег нашел своего короля сидящим на кресле из яблони: ветки живого дерева росли так, что образовывали подобие трона.
– Почему она не пришла сама? – хмуро спросил Тингол, скрывая обиду: мало того, что дочь убежала из Лориэна неизвестно куда и зачем, так теперь еще и…
– Элу, я хочу тебе кое-что показать, – проговорил Белег вместо ответа.
И, не дожидаясь возражений и вопросов, развернул перед ним сеть видений.
Безмерная древность. Синдары, которых тогда еще никто не называл этим именем, ищут своего короля – и находят его, замершего в счастливой грезе, рука об руку с прекраснейшей из дев. Этот свет любви, словно волна, идет от них… и никто не смеет потревожить влюбленных…
Но видение колеблется, чуть изменяются черты любящих – и вот уже не Мелиан сияет радостью разделенного чувства, а Лучиэнь, и не похож на Тингола тот, кого она держит за руки…
И прошлое сменяется настоящим: красота Лучиэни превращается в очарование Вильварин, а ее избранник – среброволосый эльдар, готовый признать над собою власть Светлой Госпожи, готовый отречься от всего ради грез любви, которыми она окутала их обоих.
Видения колеблются: то ли Мелиан, то ли Вильварин, то ли юный Элу, то ли среброволосый незнакомец. Лишь одно неизменно: тихий свет счастья, охвативший их.
– Кто он? – спрашивает Тингол.
– Он тебе нравится?
– Кажется достойным и благородным. И потом: они любят друг друга, я вижу. Так кто он, Белег?
– Келегорм.
– Кто-о-о?!
Грезы и покой в миг разорваны.
– Келегорм, мой давний друг. Я всегда мечтал увидеть его твоим зятем – вот только не знал, что ему суждена твоя младшая, а не старшая дочь.
– Чтобы я отдал Вильварин замуж за ЭТОГО?! Этого убийцу, этого…
– Тебе не кажется, что когда-то ты уже говорил подобное? Напомнить, чем кончилась прежняя попытка не выдавать дочь за “этого”?
Тингол сник.
– Элу, он сильно изменился, поверь мне. Вильварин мудра: она не полюбила бы недостойного.
– Вильварин – ребенок! Что она знает о жизни?! Что она знает об этом… избраннике?!
– О прошлом Келегорме – ничего. И всё – о нем сегодняшнем. Больше, чем он сам о себе.
– И она сбежит, если я отвечу отказом… Как Лучиэнь, – обреченно вздохнул Тингол.
– Элу… – ободряюще улыбнулся Белег.
– Где они?
– Позвать?
Тингол опустил голову, что означало согласие.

Мы скользим сквозь туман – такие же бесшумные и невесомые, как его белесые пряди.
Ты ведешь меня за руку. Я чувствую, как на твоем запястье бьется тонкая жилка и с трудом удерживаюсь, чтобы не остановиться, не привлечь тебя к себе, не вдохнуть запах твоих волос.
Не удерживаюсь…
На миг мы замираем, накрытые волной счастья. Потом – опять безмолвно соскальзываем в сумерки.

Туман становится гуще и светлее. Молочно-белое сияние заполняет всё вокруг, и нет уже леса, реки, холмов... – только двое посреди светозарной белизны.
Ты и этот лес – едины. Ты ощущаешь все: каждую иголку – до самого кончика, каждый лист – до самой тонкой прожилки. Я невольно усмехаюсь, ведь совсем недавно ты так хотела убежать из этого леса и не возвращаться. Но как же тут убежишь – от себя? Ты, наверное, слышишь мои мысли и встряхиваешь головой. Ну да – и, конечно, холодная, тугая капля тут же сердито плюхается мне на лоб – нечего, нечего глупый нолдор, нашу девочку поддевать!

Она легко нащупывала босыми ногами тропу, ведя их в этом непроглядном свете.
Да, так и бывает: не только тьма может оказаться непроглядной, но и это сияющее нечто, где нет ни форм, ни обличий, где только впереди всё ярче золотой блеск.
Не держи на меня зла, Зачарованная Чаща! Я действительно глупый нолдор. А от любви – наверное еще более глупый. Но есть нечто, о Волшебный Лес, что объединяет нас с тобой. Нам обоим дороже всего на свете та, что скользит сейчас по твоим туманам, ведя меня за руку. И я не считаю тебя своим соперником. Как, надеюсь, и ты меня – не считаешь. И – уповаю, так же будет думать ее отец. Хотя с ним, наверняка будет сложнее, чем с тобой.

И, словно отвечая его мыслям, золотое сияние стало ослепительным, и почти сразу туман отступил, распахнув перед ними ширь речной долины.
Над низким берегом, словно врата, стояла радуга.
...Какой ты странный. Ты мудрый и сильный – и не знаешь таких простых вещей. Тебе кажется, что ты должен быть застывшим под броней памяти – словно зимнее дерево подо льдом. Тебе кажется, что позволить себе светлые и добрые чувства… да просто улыбнуться – это недопустимая слабость. Ты боишься тепла, словно это будешь уже не ты.
Но ты не прав. Весной дерево покрывается листьями – но, поверь, оно не перестает быть деревом. Оно не становится травой или цветком, хотя и зеленеет.
Не бойся быть добрым. От этого ты не перестанешь быть собой.
Честно-честно…

Видение пятое. Свадьба

На свадьбу в Дориа… то есть в Лориэн собралось столько гостей, что этого не ожидал никто. Проще сказать, кто из знаменитых не приехал. Этих было всего двое: во-первых, Келебримбор, который прислал изумительной работы кольца, а заодно и извинения, что сейчас слишком занят; а во-вторых, Финвэ – но верховного короля нолдор приглашали скорее из чувства долга: сыновья Феанора избегали общения с ним. Видимо, Финвэ понял это – и извиняться за свое отсутствие прислал Финрода.
Тинголу доложили, что на свадьбу прибыл Финрод с Береном.
От такой новости лицо короля застыло.
Келегорму срочно пришлось спасать положение, объясняя тестю, что Береном (на квэнья – Верно) зовут сына Фелагунда.
Тингол заново обрел способность дышать и даже проникся к Келегорму чувством, похожим на благодарность.
Вскоре выяснилось, что Финрод приплыл ни на чем-нибудь, а на Вингилоте. Узнали это от самого Эарендила, самым искренним образом радовавшегося браку Келегорма и Вильварин. С Эльвинг сыновья Феанора поначалу старались не встречаться взглядами, но Владыка Элронд с отнюдь не царственным величием подбежал к матери, стал что-то рассказывать ей, твердо намереваясь на этом празднике покончить с древней распрей.
На Вингилоте приплыл и Куруфин, год назад уехавший зачем-то в Аман – почти сразу, как только узнал о намерении брата жениться. Все дорого бы дали, чтобы выяснить, что Искусный там делал, – но тот молчал или отшучивался.
Поначалу сыновья Феанора держались замкнуто (а Келегорму сейчас было не до братьев), но совместными усилиями Финрода, Элронда и, как ни странно, Эарендила завязался оживленный разговор.
Как некогда писал один из поэтов-атани, “слилися речи в шум невнятный, гудит гостей веселый круг”. На этой свадьбе всё было как везде: и песни, и танцы, и подарки; Маглор пел чудесно, его просили еще – он пел еще; Айвидис творила волшебство танца, Олорин (именуемый также Гэндальфом, как достоверно выяснил Маэдрос) устраивал настоящие чудеса с разноцветными огнями… Всё было как везде, за одним лишь исключением: когда всех охватывала общая радость, или восторг, или смех – это казалось самым невероятным чудом. Слишком многое разделяло некогда тех, кто ныне сидел в одной зале.

Маэдрос подсел к Финроду.
– Мне тут привезли неплохой архив с Эрессеа, – начал он, – и там я обнаружил несколько весьма занятных повестей атани.
– М? – кивнул Финрод: продолжай, дескать, я внимательно слушаю.
– Они были написаны в разное время, и все об одном: как-то удалось изменить ход событий – и Финрод приезжает на свадьбу дочери Тингола с Береном.
Фелагунд рассмеялся:
– Ну что ж, твои атани оказались пророками. Почти.
– Да, – подхватил Маэдрос. – Немножко не та дочь, немножко не тот Берен, немножко не та свадьба, зато Финрод – тот самый.
– Главное, что мечты атани сбылись. Если не возражаешь, я хотел бы потом глянуть эти сказания. На Эрессеа я в свое время их не обнаружил – архив там большой, но такой запущенный…
– Зато у меня полный порядок. Потом поедем ко мне, покажу.

В другом углу залы Эарендил вел с Карантиром совсем иной разговор. И – очень тихо, ибо речь шла о делах невеселых.
– О нем что-нибудь известно?
– Практически ничего. Живет у гномов. Никого не хочет видеть, кроме своей матери. Ну, и гномов, разумеется.
– Она там?
– Да. Только для них двоих гномы и сделали исключение. Ну, то есть, для него – он же великий мастер. Я видел его нынешние работы: они совершенны… были бы…
– Но?
– В них есть надлом. Надлом души мастера. Думается мне, он страшно казнит себя за прошлое.
– Значит, он не выйдет из пещер, а Аредэль не оставит его.
– Похоже.
– Финголфин не рад будет таким новостям.
– Других у меня нет. – Карантир спросил, помолчав: – А про Эола ничего не говорят?
– Я думал спросить у тебя…
– Яс-сно.
– Не сказал бы, что что-то ясно. Почему простили Маэглина и не простили Эола? Ведь вина сына неизмеримо страшнее…
– Что ты знаешь о его отце? – резко возразил Карантир. – Ты родился позже.
– А ты знал Эола?
– Нет. Того, что я слышал о нем, мне с избытком хватало, чтобы я не спешил знакомиться…

Вперед вышел Куруфин, держа в руках небольшой ларец.
Сын Феанора заговорил негромко, но разом стихли все речи, все гости глядели только на него.
– Давным-давно слышал я, что не было в Арде девы прекраснее, чем дочь Тингола, – начал он. – И еще я слышал, что когда носила она Сильмарил, то красота ее затмевала блеск Луны и свет Солнца…
У Карантира мелькнула догадка. “Нет, – прогнал он эту мысль. – Нет, такое просто невозможно!”
– И вот я гляжу на Вильварин, – продолжал Искусный, – и вижу прекраснейшую из дев. И я спрашиваю себя: что будет, если совершенное станет еще великолепнее? Что будет, если Вильварин наденет это?!
Мастер откинул крышку ларца – и залу озарил серебряно-золотой свет, словно в Час Смешения. Он не слепил глаза, но все огни, даже самые яркие, сразу показались не более чем блеклыми точками. Это было больше чем свет – это было зримое добро, и умиротворение, и высокий порыв духа, и мечта о счастье, и свершение этой мечты.
Все повскакали с мест и первыми – братья. Куруфина окружила плотная толпа; мастер достал ожерелье, не глядя отдал кому-то ларец, подошел к замершей от восторга Вильварин и надел ей свой подарок.
– Да, – сказал он, глядя на нее прищурившись. – Да, прекрасное может стать прекраснее.
– Как ты смог повторить?! – выдохнул Келегорм.
– А я совершенно не уверен, что смог. Из чего отец делал силиму – я не знаю. Но это – алмаз и в нем капли Света Древ.
– Ты сделал только один камень? – спросил Карантир.
– Один! И больше не стану. Хватит с нас…

После такого подарка праздник неожиданно превратился в торжество Куруфина. Мастер сиял от гордости (“Затмевая свет Сильмарила”, – как заметил один из близнецов), его поздравляли, расспрашивали… В числе прочих был и Эарендил.
– Ну как, похоже это на Свет Надежды? – осведомился Искусник.
– Нет, – мягко улыбнулся сын Туора.
Это отрицание совершенно не сочеталось с такой улыбкой, и Куруфин не обиделся, а – растерялся:
– То есть?
– Когда мечта осуществляется – она перестает быть мечтой. Когда надежда сбывается… я не знаю, как назвать это.
Нолдор медленно кивнул.
– Наши семьи враждовали, – продолжал Ярчайший, – а сейчас мы радуемся общей радостью. Когда-то вы убивали, чтобы забрать Сильмарили себе, а теперь ты воссоздал Сильмарил, чтобы его отдать.
– А ведь и верно, – усмехнулся Куруфин. – Я не подумал об этом.
– Наверное, это и есть – Арда Исцеленная, – закончил Мореход.
– Исцеленная? – прищурился стоящий рядом Финрод. – Не сказал бы.
– Но..?
– Я бы назвал наш мир – Арда Исцеляемая. До исцеления ей пока далеко… но все мы трудимся для этого.
– Но Моргот уничтожен… его Силы больше нет в Арде.
– Куруфин, ты меня удивляешь. Хорошо, попробую объяснить. Представь, что тебя ранили стрелой.
– Ну?
– Лекарь вынул ее. И что? Этого хватит, чтобы раненый исцелился?
– Нет, конечно.
– Так почему ты думаешь, что с Ардой – иначе? Моргот… нет, еще Мелькор – он был той самой стрелой, язвящей мир. Дагор Дагорат свершилась, стрелы больше нет – но осталась рана. Кому, как ни нам, залечивать ее?
– И наивно надеяться на быстрое исцеление, – заметил стоящий рядом Белег.

Видение шестое. Семья

– Куда?! Ку-у-уда?!!
Король Дориа… то есть Лориэна изволил гневаться. Изволил уже давно и весьма экспрессивно.
– Он обещал показать мне весь мир! – Вильварин тоже изволила гневаться. Столь же давно, столь же экспрессивно, но несравненно более изящно.
– Обещал, – с отстраненным видом кивал Келегорм. В ссоре отца и дочери он предпочел не участвовать, заранее решив, что примет сторону победителя.
…И еще говорят, что нолдоры – яростный народ. Да просто мало кто видел ссору короля и принцессы синдар..!

– Ты понимаешь, что это опасно! Ты еще дитя!
– Я пойду туда не одна, а с мужем. А в мире-без-зла нет опасностей! Вообще!
Зять молчал, и Тингол понадеялся, что обретет в нем союзника (опрометчивое решение, честно говоря):
– Келегорм, ну хоть ты ей скажи! На этом севере нет ничего интересного!
Нолдор ответил совершенно искренне:
– Главное, что там сейчас нет никого интересного.
– Ты… ты что? Ты считаешь, что ей можно идти туда?
– Почему нет? – пожал плечами Охотник. – Сейчас там нет ничего страшнее холода.
– Она замерзнет!
– Возьму пару меховых плащей про запас.
– Ты… ты… – для Тингола этот спокойный ответ Келегорма был равносилен чернейшему предательству.
– Государь, – заговорил Белег, с трудом сдерживая улыбку, – я пойду с ними.
– Да и не он один, – подхватил Келегорм. – Многие мои друзья будут рады присоединиться к нам.
– Вот видишь, государь, – кивнул Белег, – о Вильварин будет, кому позаботиться.
Тингол посмотрел на них так, что казалось – он сейчас зарычит. Но король синдар проговорил сравнительно сдержанно:
– Хо-Ро-Шо. Но если ей будет плохо…
– Мне не..! – попыталась возразить Вильварин, но не успела.
За нее ответил Белег:
– Если леди Вильварин будет плохо, мы немедленно повернем назад. Так, Келегорм?
Тот безмолвно ответил низким поклоном.
Очень-очень низким. Чтобы не было видно, как он кусает губы, пытаясь сдержать смех.

Идея дойти до Стен Ночи принадлежала всецело Вильварин. Келегорма это радовало. Белега – не удивляло: он помнил, как еще вечность назад Келегорм говорил, что женился бы только на дерзкой и решительной, готовой пойти хоть в пасть к Морготу. Сейчас не было ни Моргота, ни его пасти – и для избранницы Келегорма стремление дойти до Стен Ночи было вполне ожидаемой целью.
Порыв Вильварин снискал ей невиданное уважение среди былой дружины Аглона. О том, чтобы дойти до Стен Ночи, подумывали многие и давно, но никак не собирались. А тут – готовность идти с нашей леди изъявили все, кто узнал.
Так что Келегорм, Вильварин и Белег отправились на север отнюдь не втроем.
Отнюдь.

Тем, кто хочет узнать об их странствии подробно, советую обратиться к архиву лорда Маэдроса: у него хранится по меньшей мере восемь свитков с рассказами участников этой экспедиции (три – на квэнья, четыре – на синдарине и один – на всеобщем). Чтобы вам не рыться в каталоге, я даже сообщу их номера: ADD0378 HQ148-150, ADD0378 HS 873-877, ADD0378 HW 101825-091.
Правда, за это время с них наверняка сняли копии – номера которых мне, увы, не известны. Но если возникнут проблемы – обратитесь к Лауриль. Она непременно найдет для вас список, который выдают домой почитать.

…По небу пошли зелено-голубые сполохи – словно межзвездная тьма вспыхнула ледяным пламенем.
– Какое чудо… – прошептала Вильварин.
В этих снегах они почти не чувствовали холода – и заботливо запасенная теплая одежда была ненужным грузом в заплечных мешках самых сильных. Жарче любого костра их согревала красота северных земель: сначала синих сумерек, потом первых звезд, а после – снега и льда под полнозвездным небом. Валакирка ослепительно сияла над ними, и Сильмарил на груди Вильварин не мог соперничать с ее светом.
Для знавших Первую Эпоху привычный рисунок созвездий был лишь радостной встречей с молодостью, не более; но для рожденной в серебристых туманах Лориэна Вильварин – для нее и блеск Валакирки, и холодная мощь Менельвагора, и изгиб тезки-Вильварин – всё это было впервые, было чудесной, неожиданной радостью.
Так ребенок-атани рад подарку.
– Я теперь понимаю, – сказала она мужу, – понимаю слова древних сказаний о том, что на Севере сокрыт Свет. Самый чудесный и самый прекрасный в Эа, перед которым ничто – сияние дня.
Келегорм не стал с ней спорить.
Не объяснять же, в самом деле, историю Первой Эпохи…

На обратном пути они заехали к Маэдросу.
Келегорм ожидал, что Вильварин и его брату задаст свой излюбленный вопрос, почему он боится и почему отгораживается от жизни сказаниями об ушедшем мире… но, на удивление, Вильварин была сдержана и молчалива. О чем-то с глазу на глаз поговорила с Лауриль – и только.
– Я думал, ты выведешь Маэдроса из воспоминаний о прошлом, – потом сказал Келегорм.
Вильварин молча покачала головой.
– Но почему?
– Да, он не видит сегодняшнего дня, – кивнула Вильварин. – Он не видит даже любви Лауриль…
– Не видит? Но они женаты…
– Не знаю, как это объяснить… я вижу…
– Я верю. Не объясняй.
Вильварин мучительно подбирала слова:
– Когда мы жили еще в том Лориэне… к нам приходили усталые от… от жизни… вокруг была такая красота, а они… они спали… и будить их – это было жестоко. Неправильно. Они были слишком усталы.
– Ты хочешь сказать, что возвращать Маэдроса к реальности…
– Слишком жестоко. Потом… может быть – он вернется. Не сейчас.
– Но он боится?
– Конечно. Все, кто не хочет видеть сегодняшний день, – все боятся.
– А чего боится он?
– Счастья. Покоя. Любви.
– Покоя, говоришь?.. Мы все боимся покоя.
– Ты боишься бездействия. А Маэдрос – ему нужно жить в прежних битвах. Пусть даже они – только вязь тенгв на свитке…

…Когда Вильварин сказала, что ждет рождения ребенка, Келегорм настоял, чтобы они немедленно вернулись в Дориа… в Лориэн.
Впрочем, “настоял” – не то слово. Вильварин была поглощена происходящим внутри нее и совершенно не сопротивлялась.
Неистовый не предполагал, что способен столько времени провести в Зачарованном Лесу и не взъяриться. Но сейчас он видел только жену – и ему было безразлично, что вокруг: колдовские туманы или ясный свет, покой или буйство страстей.
…Сына назвали Мифлор.

Очень скоро стало ясно, что мальчик родился среброволосым. Не русым, как дед, не серебристо-русым, как отец, а с чистым серебром кудрей.
Сказать, что это обеспокоило Тингола, – не сказать ничего. Мелиан и Вильварин, обе, видевшие ее в том, аманском Лориэне, тоже понимали, на кого похож малыш. Келегорму оставалось лишь соглашаться с ними – и вспоминать семейные предания.
К добру или к худу это сходство – сам Неистовый не знал.
Когда Мифлор немного подрос, Келегорм осторожно завел с Тинголом речь о том, чтобы увезти жену и сына из Зачарованного леса, – и на удивление не встретил ни малейшего сопротивления.
О том, чтобы с ними поехал Белег, – и речи не шло. Это было очевидно.

… – Он сегодня спрашивал меня, что такое лук, – хмурясь, сообщил Келегорм.
– Откуда он знает это слово? – приподнял бровь Белег.
– Полагаю, вычитал в подарках Маэдроса…
– И что ты ему ответил?
– Ничего. Перевел разговор…
– А зря.
– Что?
– Он – твой сын. Умение владеть оружием у него в крови.
– И что ты предлагаешь?! Против кого он будет сражаться в этом мире?!
– Сражаться незачем, Келегорм.
– Тогда я не понимаю…
– Послушай. Из стали можно выковать смертоносный меч – но глупо говорить, что сталь годится лишь для убийства.
– И что?
– Твое (и мое) умение владеть собственным телом – это страшное оружие. Было. Пока были враги. Сейчас их нет. А умение – осталось. Оно перестало быть способом убийства и стало – искусством. Обучи Мифлора – но не способу убийства, а искусству. Мальчишка тянется к этому, он не может жить без этого, как ты или я.
Келегорм не ответил, размышляя.
– Ты, конечно, можешь этого не делать, – хитро прищурился Белег. – Но если Мифлор придет ко мне с вопросом, что такое лук, можешь не сомневаться в моем ответе.
– И это называется “друг”? – скривившись, осведомился нолдор.
Ку Талион не поддержал шутки и просто серьезно кивнул.

Келегорм:
– Если ты хочешь стать настоящим лучником, научись сначала делать стрелы. Лук сейчас тебе сделаю я – но когда ты подрастешь и он станет для тебя слишком легок, то следующий уже сделаешь ты.
Белег:
– Нет, не так. Ты думаешь о стреле, о луке, о тетиве… Думай только о цели. Во всей Арде существует только она. Дотянись до нее мыслью, сердцем, всей душой – и спусти тетиву.
И снова Белег, позже:
– Малыш, главное – это уметь достигать цель. Лук тебя просто учит этому. Видеть цель – только ее. Достигать – сначала желанием, потом мыслью, потом действием. Понимаешь?
И юный Мифлор с недетски серьезным взглядом кивает.

Видение седьмое. Возвращение

– Я думаю поехать на Запад, – сказал Келегорм.
Белег приподнял бровь: дескать, слушаю.
– Мальчишку надо показать Королю. Да и Мифлору неплохо бы увидеть Тирион.
Ку Талион кивнул, но ничего не сказал.
– Это получается неправильно… – руки Келегорма безотчетно двигались, будто он что-то рвал. – Мы спрятались от Короля, потому что считаем себя виновными перед ним. А выглядит это так, будто он виновен перед нами…
– Ты больше не боишься смотреть Финвэ в глаза? – негромко спросил Белег.
– Нет, не бо… о, еще одна Вильварин на мою голову!
Перворожденный подошел, положил ему руку на плечо:
– Страх – это наследие Искажения, ты же знаешь.
– Но не боится только безумный, – возразил Келегорм.
– Или сильный, – улыбнулся Белег. – По-настоящему сильный.
– Не знаю, сильный я или слабый, – мотнул головой Неистовый, – но мы едем в Аман. Ты с нами, я надеюсь?

Келегорм не успел еще всерьез задуматься о том, на чем они переправятся через море, когда навстречу им выехал Эарендил.
– Арда полнится слухами, – улыбнулся он. – А мой Вингилот стоит без дела.
Неистовый скосился на Белега, не без оснований подозревая, что слухи, своевременно достигшие Ярчайшего, были отнюдь не случайностью. Ку Талион в это время что-то увлеченно обсуждал с Мифлором и – ну совершенно не заметил взгляда друга.
Келегорм ответил в высшей степени учтиво (и одновременно совершенно искренне), что о лучшем из кораблей они даже и не мечтали. За неспешными разговорами о недавних событиях они достигли гавани и… онемели.
Вингилот отличался от остальных кораблей так, как ограненный мастером алмаз отличен от прибрежной гальки.
Корабль из хрусталя и мифрила. Тэлери так не умеют – их рукам послушно дерево, но не камень и металл. А нолдоры не умеют строить корабли. Этот же небольшой челн был создан тем (теми?), кому подвластны обе стихии – и незыблемая твердь, и изменчивый бег волны.
Корабль, просвечивающий насквозь: под кристальным днищем видны стайки рыб. Келегорму невольно вспомнился путь из Амана… и тогдашнее лихачество…
– Поднимайтесь, ну что же вы? – улыбнулся Эарендил.
– Любуемся, – ответил за всех Белег. – Ты привык к этой красоте, а нам нужно собраться с духом, прежде чем войти на такое чудо.
– Кто его строил? – спросил Келегорм.
– Многие. Ольвэ. Арафинвэ. Махтан. Финрод. Я не знаю имен всех.
Мифлор, обгоняя старших, перелез через борт и теперь внимательно рассматривал нс и борта челна, проводил пальцем по мифрильным сочленениям, вглядывался в огранку хрусталя…
– Достойный потомок нолдорских мастеров, – кивнул Эарендил.
– Разберемся, – пожал плечами Келегорм.
Последней на борт поднялась Вильварин. На груди у нее – Сильмарил.
Она восходит на Вингилот – и хрусталь вспыхивает мириадами граней, и кажется, что корабль сотворен из живого Света, и нет ни камня, ни мифрила, а есть лишь сияние, изогнутое ладьей.
– Это так и было? – едва слышно спросил Келегорм.
Эарендил молча кивнул.
…У Вингилота не было ни паруса, ни весел. Он повиновался воле Ярчайшего – и сейчас легко устремился на запад.

Она
стояла на берегу одна. Гавань была южнее. Кто знает, сколько десятков, сотен эльдар всматривались в новую Гиль-Эстель, плывущую не по небу, а по морю, – но Вингилот откликнулся на ее безмолвную просьбу и не пошел в Альквалондэ.
В лицо ее знали только Белег и Вильварин. Но Белег помнил юную девушку, мало похожую на ту, кто сейчас встречала их корабль. А Вильварин… некогда в Лориэне они друг для друга были едва различимой грезой среди грез. Остальным ее лицо было неведомо – но узнали ее все. Даже Мифлор догадался.
Келегорм едва вытерпел, пока нос Вингилота взрыл прибрежный песок, выпрыгнул, подбежал к ней – и склонился до земли:
– Госпожа…
– Не надо. Встань, – серебряной струной прозвучал голос Мириэли.
Вильварин подошла к ней:
– Мягка магия тумана, мглою манит мечта…
– Не меня ныне, – отвечала Мириэль.
Мифлор растерял всю свою детскую поспешность, медленно приблизился к матери деда и тихо сказал:
– Госпожа, ты такая красивая… Как мама…
И все рассмеялись.
Этот смех – громкий и искренний – разом стер все границы. Больше не было ни вернувшейся из небытия, ни потомков, впервые узревших живую легенду, – просто родичи. Старшая и младшие. Одна семья.

Белег подошел к ней:
– Рад снова видеть тебя среди живых.
Она опустила взгляд.
– О чем тосковать? – спросил Перворожденный. – Славнейший сын, славные внуки… вот, правнук растет. Улыбнись, Иоли, – назвал он ее самым первым, самым древним именем.
Она послушно улыбнулась – какой-то детской улыбкой. Словно за все тысячи лет Мириэль не повзрослела, словно была и осталась ребенком, некогда испугавшимся жизни. Вильварин, неизмеримо младшая годами, казалась старше.
– Мифлор так похож на тебя, – сказал Келегорм, чтобы сказать хоть что-то.
– Я вижу, – прозвенел ее голос. Она чуть улыбнулась.
“Она словно заново учится говорить, – подумалось Неистовому. – Заново учится жить. Дитя, чуть старше Мифлора”.
Он отбросил представления о почтительности, взял руку Мириэли, стал ласково гладить.
Благодарная улыбка была ему ответом.
“Оживаешь? Вот так, оживай!”
– Слышал я, – задумчиво изрек Белег, – что нолдоры все как один – черноволосые и сероглазые. И вот стоят передо мной трое нолдор… и почему-то все как одна – среброволосые. То ли я не тех слушал, то ли это какие-то неправильные нолдоры…
Все засмеялись, Мириэль улыбнулась.
“Шутить. Шутить неважно как. Лишь бы она ожила”.

Они долго и весело говорили ни о чем. Но рано или поздно надо было двигаться в Тирион.
И Неистовый медлил, заметно тянул, а потом обратился к Мириэли:
– Госпожа, – негромко сказал он (называть по имени мать отца ему было неловко), – госпожа, я прошу тебя: проводи Вильварин и Мифлора через Альквалондэ. Мы с Белегом пройдем горами и дого… а скорее – обгоним вас в Калакирии.
Мириэль кивнула, но ее лицо снова застыло безжизненной, хотя и прекрасной маской.
Словно по ее знаку, Эарендил тоже сухо кивнул, прощаясь, перемахнул через борт своего челна – и Вингилот уплыл, повинуясь воле Ярчайшего.
Мгновение тишины. Недоговоренности. Холода.
Женщины и Мифлор пошли на юг, Келегорм показал Белегу тропу в скалах.
– Я тут мальчишкой всё облазил, – пояснил он.
Для двух Охотников горная тропа не представляла труда, они быстро добрались до перевала. Дальше было еще проще.
– Сядем, поговорим, – предложил Белег. Устроился на выступе скалы и без обиняков начал:
– И тебе не совестно?
– Ты о чем?!
– Ладно, ты считаешь своей виной Резню в Альквалондэ, – словно продолжая давний спор, говорил Перворожденный. – Хорошо хоть теперь перестал кричать, что вы были правы. Но чем виновата Вильварин? Мириэль? Эарендил?
– Виноваты?!
– А почему они должны страдать из-за того, что лорд Келегорм изволил осознать свою вину?
– Послушай… мне действительно трудно было бы сейчас идти через Альквалондэ…
– И поэтому должно быть трудно им?
– Но что я могу поделать?!
– Думать. Думать о них. Не перекладывать на них свою вину. Свою беду.
– Чего ты хочешь?!
– Келегорм. Раньше ты считал себя правым – и это было не очень-то хорошо. Теперь ты изменился – и считаешь своим долгом казнить себя за прошлое. Но почему? Почему ты по-прежнему живешь прошлым? Почему ты забываешь о настоящем? О будущем? Мириэли и Вильварин больно от твоего сегодняшнего поступка. Мифлор – еще чуть-чуть и он спросит, отчего его отец избегает Гавани. В чем виноват мальчишка?!
– Ни в чем…
– Так почему ты со всей старательностью терзаешь себя, не думая о том, что терзаешь заодно и их?!
– Проклятье, Белег, что я могу поделать?!
– Жить сегодняшним и завтрашним днем. Жить для тех, кого любишь, а не ради собственного прошлого. Неужели ты не слышал этого от Вильварин?
– Слышал… Но, Белег, ведь я действительно…
– Так ковыряются в ране, надеясь исцелить ее?
– Пр-роклятье!
– Келегорм, – Перворожденный заговорил очень мягко, – я не предлагаю тебе ничего забывать. Но ничего – означает и помнить всё доброе и светлое, что когда-то связывало тебя с Гаванью. Прошлые вины искупаются не старательным страданием, а новым добром.
Келегорм долго молчал, потом ответил:
– Пойдем. Мы обещали обогнать их – и нам придется почти бежать.

Пятеро шли по ущелью вверх. Точнее, шли четверо – Мифлор то и дело убегал вперед, возвращался, снова удирал. Неуёмная энергия мальчишки нравилась всем – и никто не требовал от юного принца вести себя “прилично”. Пусть носится.
– Там, – заговорил он, подбежав, – там… на скале такое…
Тропа свернула за поворот, и все увидели такое.
На почерневшем небе застыл светящийся рисунок.
Когда первое изумление схлынуло, то оказалось, что рисунок занимает отнюдь не всё небо, а только маленький кусочек. Чуть позже стало ясно, что это всего лишь беседка. Странная ажурная беседка на плече скалы.
Через ее резьбу пробивается Свет Древ – превращаясь в узорчатое чудо.
Мифлор уже выяснил, как к беседке можно подняться.
Мальчишка умоляюще посмотрел на отца; тот хлопнул его по плечу: лезь, мол.
Нолдореныш шустро вскарабкался по камням, на миг черным силуэтом застыл на плече скалы – и исчез в светящемся каменном кружеве.
…Он вышел оттуда почти сразу, спустился, подошел к старшим – огорченный и растерянный:
– Там… – повторял он, – там…
И пальцы его непроизвольно двигались, будто рвали что-то.
– Что? – взял его Келегорм за плечи. – Что ты там увидел?
– Не увидел… – помотал головой Мифлор. – Это… как будто ударил ногу, а она болит и болит.
“Дитя мира-без-зла. Ты не знаешь, что такое – многолетняя боль. И, кажется, я знаю, что это за беседка”.
– Давайте поднимемся туда, – сказала Вильварин.
С ней не стали спорить, но подъем оказался не так-то прост для женщин. Тот, кто строил это каменное чудо, явно не рассчитывал, что наверх будут подниматься. Но общими усилиями Келегорма и Белега обе леди одолели тропу.
Мириэль смотрела на каменное кружево беседки широко раскрытыми глазами. В них стояли слезы.
Его узоры были похожи на рисунки твоих вышивок, – сказал Келегорм. – Я видел многие…
Мириэль не ответила, сглотнув слезы.
Беседка была странно асимметричной: с юга узор спускался почти до перил, с севера поднимался почти до крыши.
– Словно дерево, искривленное ветром, – сказала Вильварин. И не понятно было, о чем она: то ли о работе Мастера, то ли о нем самом. – Пойдемте, – кивнула она Белегу и сыну, – вы поможете мне.
Трое вошли внутрь, двое остались на скале.
– Госпожа, – осторожно заговорил Келегорм. – Мы не можем умерить боль нашего прошлого. Но Белег прав: мы можем (мы должны!) изменить наше будущее. Госпожа, Аман – чужой для тебя, и ты здесь – лишь тень. Живая тень. Госпожа, я прошу: поедем с нами на восток. Я не буду уверять тебя, что ты нужна сыновьям твоего сына: они с восторгом приветствуют тебя – но и только. Но Мифлор – он тянется к тебе, как росток к свету. Вильварин будет рада. И … – он набрался мужества и выдохнул одно коротенькое словечко: – я.
– Ты боишься просить для себя? – тихо спросила Мириэль.
– Проклятье, вы сговорились объяснять мне, чего я боюсь! – он осекся, испугавшись собственной резкости. – Прости, госпожа. Прошу, поедем с нами. Если ты захочешь остаться одна – так ведь по ту сторону моря тоже есть Лориэн…
– Может быть… – выдохнула Мириэль.
– Ты понимаешь: мы отплывем не завтра…
– Может быть, – повторила она.
И Келегорм счел за лучшее довольствоваться этим ответом.
Из беседки выскочил Мифлор, на сей раз – счастливый, и затараторил:
– Мама сказала, что с дедушкой Феанором тут случилась большая беда, и может быть – не одна, и что след этой беды до сих пор жив здесь. Но если сюда приходить любоваться узором и радоваться, то скоро никакого следа не останется, а даже наоборот, всё будет светиться счастьем! А еще мама сказала, что хорошо бы кто-нибудь сделал сюда лестницу, чтобы как можно больше эльдар приходили и никакого следа прошлого тут не осталось бы!
Келегорм вслушался в камни беседки. До чуткости Вильварин ему было далеко, но… неужели действительно здесь и произошла первая встреча отца и Врага?!
– Твоей маме не дают покоя подвиги старшей сестры. Раз Моргота нет – надо уничтожить хотя бы следы его пребывания.
– Кого нет?
– Неважно. Насчет лестницы я понял. Разберемся. И – нам пора в Тирион.
– Я не пойду туда, – сказала Мириэль.
– Как желаешь, госпожа. Но до подножия Туны..?
Она кивнула.
Вильварин и Белег вышли из беседки.
– Я не думал об этом раньше, – сказал Келегорм, обращаясь ко всем и ни к кому отдельно, – ведь в Амане следы былых бед остались. Аман – единственная земля в нынешней Арде, по которой ходил Враг. Только здесь и есть следы былого горя.
– Ты помнишь, что говорил Финрод про рану и стрелу? – негромко спросил Белег.
– Да помню, помню… Тогда получается, что здесь надо трудиться больше, чем в остальном мире.
Вильварин молча кивнула.

У подножия Туны Мириэль оставила их, но все четверо теперь были уверены, что легко дотянутся мыслью до среброволосой госпожи.
Тирион поразил Мифлора. Этот город, вознесенный на огромную высоту, где шпили зданий едва доставали фундаментов почти что следующего яруса (ну, через один-то – точно!), где улицей называлось то, что в Эндорэ звалось то крутым склоном, а то и отвесной скалой… и где было красиво так, что захватывало дух.
Келегорм не спешил вести сына прямой дорогой в королевский дворец, решив сначала показать ему Террасы Фонтанов.
… Тысячелетия. Тысячелетия низливались здесь в серебристым струях по беломраморным ступеням.
“Века проходят – а ничего не меняется, – думал Неистовый. – Я сидел здесь мальчишкой и плакал от ссор матери и отца, я был здесь юношей, я внимал здесь мудрым речам Короля…”
“…Я видел это, – невольно откликнулся Белег. – Я видел здесь Финвэ твоими глазами – и я год за годом и век за веком приходил сюда, чтобы взглянуть на Аман и вашего короля так, как их видел ты…”
Мифлор стоял неподвижно, слушая журчание бесчисленных струй. Мальчик смотрел на Аман, на сверкающий шпиль Таниквэтиль, на многозвонный Валмар у ее подножия, на Свет Древ, бликующий в вечно льющейся воде.
По щека мальчика текли…
– Отец… мама… что это? Мне кажется, сбылась моя самая заветная мечта… такая, о которой я и не знал…

19-24 декабря 2006



Портал "Миф"

Научная страница

Научная библиотека

Художественная библиотека

Сокровищница

Творчество Альвдис

"После Пламени"

Форум

Ссылки

Каталоги


Миражи

Стихи

Листочки

"Эанарион"

"Холодные камни Арнора" и др.

"Сага о Звездном Сильмариле"

Жизнь в играх

Публицистика

Смех

Альвдис Н. Рутиэн (c) 2006
Миф.Ру (с) 2005-2014

Rambler's Top100