Скоро пять лет, как был закончен “Эанарион”. И только теперь он становится доступен читателю. И когда я спрашиваю себя, почему он пролежал эти годы, известный не более чем сотне человек, я понимаю: так было надо. Так было надо затем, чтобы было написано это послесловие – т.е. чтобы я сама смогла взглянуть на эту книгу со стороны.
И первое, что я хочу сказать своим читателям (и тем, кому “Эанарион” понравился, и тем, кого он возмутил; последним особенно): с автором “Эанариона” вам поговорить не удастся. Ни коим образом. По двум причинам.
Первое: я никогда не осознавала себя автором “Эанариона”. Только составителем. Легенды, песни, сказания нолдоров Форменоса приходили в этот мир через меня, и я их записывала. Некоторые – как диктант. Большинство – как изложение. В редких случаях – как сочинение на тему. Но никогда – как автор.
О вы, возмутящиеся суровыми словами в адрес Финголфина, Финарфина и иже с ними! Ваше право на гнев неотъемлемо, но помните, что гневаетесь вы не на меня, а на предания Форменоса. А то, что в Форменосе не любили тирионских – это не новость со времен “Сильмариллиона”.
Второе: той Альвдис, что записывала “Эанарион”, уже несколько лет как нет. Сейчас я вижу этот мир совершенно иначе. Доказательство тому – главы “Саги о Звездном Сильмариле”, где эанарионские события описываются с совершенно других позиций.
Моим соавтором по “Саге...”, Рандиром, “Эанарион” был совершенно гениально назван нолдорским “Хоббитом”. Т.е. книгой, отражающей картину мира с точки зрения одного-единственного народа. “Эанарион” субъективен. Субъективнее некуда. И в этом – его высшая объективность. Потому что он не уверяет: было так. Он говорит: нолдоры Форменоса видели так.
(За годы, прошедшие с окончания “Эанариона”, мы многое пересмотрели. Счет фактическим ошибкам в нем мы потеряли где-то после десятка. Но я не исправила ничего. Что поделать, если простые дружинники видели в поступках Короля слабость и нерешительность там, где на самом деле была мудрость и любовь? – на то они и простые дружинники, чтобы рубить сплеча.)

Это всё было сказано тем, кто подобно Толкиену, верит в реальное существование Средиземья. Я понимаю, что таких среди читателей этой книги будет большинство. Но, конечно, эта книга отнюдь не предназначена “для узких кругов посвященных толкиенистов”. И теперь я хочу обратиться к тем, для кого она не эпос нездешнего мира, а факт литературы конца двадцатого века, которая безнадежно отравлена постмодерном.
Первый признак постмодерна налицо: не создание своего, а рефлексии по поводу чужого. Но рефлексии с прямо противоположных Толкиену позиций. С позиций того, что ему всегда было чуждо, – “северного героизма”:
Гибнут стада,
и родня умирает
и смертен ты сам;
но знаю одно,
что вечно бессмертно:
умершего слава.
– лучше стихов “Старшей Эдды” это не сформулировать. Таким воинам всё равно, за кого и против кого они сражаются, – они ценят лишь мужество, проявленное в бою, и посмертную славу. Хорошо это или плохо – не мне судить. Но таково было мировоззрение огромной части европейской культуры, намного пережившее скандинавских викингов. Русской культуре это было чуждо, и меня не удивляет, что у многих моих товарищей “Эанарион” вызывает уважение, но отнюдь не любовь. Им не дано понять, почему, прямо назвав Карантира Братоубийцей, его не осуждают. (Читайте “Сагу...” – там его осуждают, причем долго и с подробными объяснениями.)
А вот что в “Эанарионе” истинно русское, точнее (как ни дико звучит это слово применительно к насквозь стилизованной книге) – постсоветское, – это тема бунта. Ведь чем плох для Феанора Валинор? – тем, что там всё правильно! За нас всё решено, за нас всё продумано, а нам остается радоваться и ликовать.
Радоваться – или ковать. Ковать интереснее.
И совершенно неудивительно, что почти все толкиенисты, серьезно задумывающиеся о картине мира по имени Арда, решительно не приемлют именно этого расчерченного свыше порядка. “Кольцо Тьмы” Перумова, “Черная Книга Арды” Ниеннах и Иллет – одни названия чего стоят! Я сейчас не хочу касаться художественной стороны этих вещей, важно другое: все русские продолжения Толкиена, написанные в первой половине девяностых годов – все! (включая и “Эанарион”) – в различной форме бунтуют против того, что в “Сильмариллионе” названо безусловно правильным и прекрасным. Нам всем сейчас около тридцати, и мы хорошо помним Программу Партии – и в Средиземье ее не хотим.
У нас есть предшественник. Правда, я (честное слово!) с ним познакомилась два года спустя после завершения “Эанариона”. Это “Сказания о титанах” Я.Голосовкера. Тоже картина мира с точки зрения побежденных, которые хотели одного: быть свободными. Быть собою. А могучие властители Олимпа на это им отвечали, что шаг вправо, шаг влево – побег.
Ладно. Не знаю, как у авторов “Кольца Тьмы” и “Черной Книги” дело обстоит с Голосовкером, но “Демона” и “Мцыри” мы читали все. И вычитывали там нечто поинтереснее, чем “бунт поэта против реакционных порядков царского самодержавия”...
И последнее. (Да простят мне уважаемые критики, если я отбиваю у них хлеб!) Проблема религии. Религиозность книг Толкиена ясна как божий день. (Религиозность “Черной Книги”, кстати, тоже.) А вот об “Эанарионе” мне хочется сказать пару слов, чтобы этой книге не приписывали то, чего в ней нет.
Во “Властелине Колец” Фродо прощает Горлума, в “Эанарионе” Лучиэнь прощает Келегорма. Казалось бы, в обоих случаях благородство и жалость героев заставляет их отпустить вину тому, кто заслуживает смерти или хотя бы кары за свои поступки. Казалось бы, полное тождество. Ан нет.
Так прощает только Фродо, слишком хорошо усвоивший первый урок Гэндальфа: “Да, заслуживает... д.п.т.”. Но Лучиэнь прощает Келегорма не потому, что она слишком чиста и добра, чтобы опускаться до ненависти и мести. Она прощает потому, что захотела и смогла его понять. А это, согласитесь, очень далеко от христианского прощения врагов своих...
Умение понять было самым важным для меня при работе над “Эанарионом”. (А при работе над “Сагой...” стало еще важнее.) Понять, почему “хотели, как лучше, а получилось, как всегда”. Понять, почему личности умные, обаятельные и добрые становятся безумно жестокими. Понять тот живой сгусток чувств, воли, стремлений и ошибок, который стоит за спокойным стилем хроники в “Сильмариллионе”.
Каждый понимает по-своему...

1999 год