Беседка со съехавшей крышей

В ролях:

Феанор – Альвдис
Мелькор – Тэсса

Этого не могло быть здесь.
Аманские Воплощенные так не строили. Во всяком случае, Мелькору ничего подобного не встречалось ни в Валмаре, ни в Альквалондэ.
Беседка на вершине скалы. Ажурный силуэт – и серебряные лучи, пронизывающие черное кружево.
И – мелодия. Дерзкая, стремительная, беспокойная.
Не валинорская.
Знак?
Но кто мог...
Мелькор проглотил комок в горле и принялся подниматься. Он лез вверх, как Воплощенный, боясь коснуться музыки этой скалы, хоть что-нибудь изменить в ней прежде, чем поймет, кто спел это чудо.
Но беседка оказалась делом рук Воплощенного. Мелькор вслушался, провел пальцами по резьбе, внимательно осмотрел строение.
И устало опустился на резную скамью, сцепив пальцы рук и склонив голову. Спиной к свету.
Ему надо было собраться с мыслями. Слишком острым оказалось разочарование. Напрасно он позволил себе поверить, что эта мелодия может быть знаком. Вестью от кого-нибудь из своих или от неведомого пока друга.
Безумием было бы подавать знак таким способом. Все равно, что вызов бросить хозяевам Амана. Несвоевременный, нелепый, губительный вызов.
И надеяться на такое – безумие ничуть не меньшее.

Феанор часто возвращался в эту беседку. Этим камням он привык доверять то, что было бы лучше таить. Таить от нолдор – ни к чему им знать о том огне гнева, что сжигает изнутри старшего сына Финвэ. Таить от отца – хотя бы внешние проявления, потому что суть от него всё равно не скроешь. И – таить от тех, кто был причиной гнева. Ради отца.

Музыка, окружавшая сейчас Мелькора, казалась странно знакомой. Как будто он встречал прежде мастера, который создал беседку.
И не просто знакомой – близкой.
Безумная, звериная, нестерпимая тоска поднималась в душе, растревоженная этой мелодией, пусть смутно, но все же напоминающей голоса Эндорэ. Мелькор уже не мог ей противиться. Он смотрел на каменное кружево – и видел землю, отобранную у него, разоренную, заброшенную, но не забывшую прежнего хозяина, ждущую его.

Легко преодолев крутой подъем, Феанаро остановился перед своей беседкой. Внутри кто-то был.
Странно. Этой работой любовались многие, но почти никто не поднимался сюда за долгие годы: мало того, что скала слишком трудна для подъема, но и внутри беседки еще никто не чувствовал себя хорошо. Кроме, разумеется, самого мастера.
Феанаро привык считать эту беседку всецело своей и незваный гость вызвал у него молчаливую неприязнь.
"Он уйдет, – решил про себя принц нолдор. – Я найду способ вынудить его уйти. Интересно, гм, кому пришла охота лезть так высоко? Ведь снизу эта беседка гораздо красивее; кажется весь Аман это давно уже понял!"

Темный Вала закрыл глаза.
Трудно. Невыносимо трудно – выжидать, притворяться, вести тонкую игру, зная, что Эндорэ, особенно север, медленно разрушается, отрезанное от силы Восставшего. Приветливо улыбаться, непринужденно шутить – и каждую минуту помнить о соратниках. Они ведь ждут. И наверное, из последних сил пытаются хотя бы замедлить распад Музыки. А Мелькор ничем не может помочь им, потому что стоит ему сделать хоть один неверный шаг, вызвать малейшие подозрения, и плоды всех его – и их – усилий пойдут прахом. “Не думать об этом. Нельзя. Только о деле. Только о том, как освободиться”.
Мелькор поднялся и несколько раз стиснул и разжал кулаки, окончательно восстанавливая самообладание,– и тут почувствовал чье-то присутствие.
Выражение лица его изменилось мгновенно – прежде, чем Темный Вала вполне осознал, что уже не один. Взгляд стал спокойным и доброжелательным, разгладилась гневная складка между бровями, а уголки губ приподнялись в приветливой улыбке.

Сделав еще пару шагов, Феанаро остановился. Он почувствовал, что его незваный гость – не из эльдар. И это значит, что придется смириться с его присутствием.
Мастер замер. Выдох – вдох – выдох. Приветливое выражение лица – готовое в любой миг смениться учтивым. Полуулыбка – вежливо, почтительно. Отлично. Теперь можно войти и выяснить, кому из Айнур понадобилась эта беседка и зачем.

Свет, сочившийся сквозь резные стены и крышу, дробился, мешая как следует разглядеть того, кто стоял в дверном проеме, но Мелькору не нужно было смотреть, чтобы узнать пришедшего.
Эту музыку Темный Вала уже слышал и не спутал бы ее ни с одной другой. Она не вступала в диссонанс с другими мелодиями Амана. Но и не смешивалась с ними, как не сливается масло с водой.
А еще – с ее появлением каменное кружево вокруг Мелькора зазвучало иначе. Словно только сейчас обрело завершенность.
На пороге стоял создатель беседки. Ученик Ауле. И единственный из валинорских эльфов, с которым Мелькору действительно хотелось поговорить.
– Спасибо тебе, мастер,– сказал Темный Вала вместо приветствия.
И благодарность его была искренней.
Сказать, что Феанаро удивился, – не сказать ничего.
– Спасибо? Мне? За что?
Сощурившись, он смотрел на Мелькора. До сего дня всё, что было связано с Восставшим, не слишком занимало мастера. И та встреча у Ауле – Феанаро ответил тогда вежливым кивком, тотчас забыв о госте Кузнеца.
Но сейчас... Мелькору удалось удивить его. Более, ему удалось вызвать интерес мастера – для которого всё, не связанное творчеством, было почти безразлично.
– За это творение,– Темный Вала обвел взглядом беседку.– За то, что воплотил мелодию, какую я не ожидал найти в Амане.
Запоздало Феанаро сообразил, что надо поклониться Вале.
Мелькор едва не вздрогнул.
Эльфы в Амане или сторонились его, или были отстраненно учтивы. За исключением дерзкого Нолофинвэ. Майар в основном избегали Темного, а если и сталкивались с ним, то не слишком скрывали свою неприязнь. Лишь некоторые из Валар пытались вести себя с побежденным собратом как с равным. Слишком старательно пытались.
Мелькор чувствовал себя пленником. И если бы даже забыл об этом – всегда нашлось бы, кому напомнить.
Он недоверчиво вслушался в мелодию Феанора, но почтительность мастера не была притворной.
– Этот замысел...– Мелькор понимал, что у нолдора нет ни малейших причин откровенничать, но не спросить не мог. – Как он возник?
Феанаро снова чуть поклонился и стал отвечать – так, как отвечал бы любому из Валар:
– Мне захотелось сплести узор из света и камня. Поэтому я заставил свет ярко выхватывать одну часть резьбы – на фоне темной другой. Вот я и прорезал эту скалу.
Мелькор невольно повернул голову, на этот раз не столько слушая, сколько разглядывая. И удивленно сдвинул брови.
– Я уже видел этот узор прежде. У одной вышивальщицы. Ты повторил его для нее?
Спокойствие мастера как ветром сдуло:
– Вышивальщицы? Ты видел у нее?! Такой?! – и почти требовательно: – Как ее имя?
– Не знаю,– пожал плечами Мелькор,– Я видел ее лишь однажды. В Эндорэ.
– Не знаешь... – мастер опустил голову, потом тихо попросил: – Прошу тебя, Вала Мелькор, расскажи мне об этой встрече.
– Я встретил эту девушку неподалеку от Озера, – Темный Вала снова уселся на скамью. – Одну. У нее был необычный светильник. Голубой огонек, созданный ее мыслью. Ни у кого из Детей я больше не встречал такого странного дара.
– Пожалуйста... – прошептал Феанаро. – Хоть что-нибудь еще... о ней...
"Ты знаешь ее, – подумал Темный Вала. – И не просто знаешь. Похоже, ты тоскуешь по ней. Жестоко тоскуешь".
Этот эльф ему отчего-то нравился – созвучие ли мелодий было тому причиной или благодарность Поющего мастеру. Нравился – и вызывал сочувствие. Пожалуй, впервые со времен заточения Воплощенный не был для Мелькора ни орудием, ни мелкой, ни досадной помехой. Темный Вала не стал больше ничего говорить – просто открыл Феанаро часть своих воспоминаний.
Вот тоненькая девушка склоняется над работой, и голубоватые блики от светильника играют на ее серебряных волосах. Вот она поднимает серьезные ярко-синие глаза. "Узор,– говорит она.– Я это называю словом "узор". Другие это называют вышивкой". Быстро мелькает игла в ловких пальцах, и ровно ложащиеся стежки постепенно складываются в рисунок – кажется, эта странная, прежде не виданная никем птица вот-вот взлетит. "У моей птицы есть то, чего нет у других,– говорит вышивальщица.– Я приношу свой узор туда, куда никто, кроме меня, узор не принесет".
Мелькор не стал показывать Феанаро ни свой спор с девушкой, ни ее испуг и бегство. Огорчать мастера он не хотел, да и самому не слишком приятно было вспоминать ту давнюю неудачу.
К глазам мастера подступили слезы. Всю жизнь, сколько он помнил себя, он собирал эти драгоценные воспоминания о матери – смотреть на нее чужими глазами, украдкой, из чужой памяти – собирать, копить, нанизывать одно на другое, словно бусины некогда прекрасного сложного плетения, зная, что никогда, никогда не восстановить ему целого, и всё же продолжать собирать, дорожа каждой новой бусиной, каждой каплей чужой памяти, каждым мигом прервавшейся жизни.
Феанаро проглотил комок в горле и выдохнул:
– Спасибо...
В следующее мгновение он взял себя в руки, вспомнил, с кем говорит, и поклонился, неглубоко, но с истинным почтением:
– Благодарю тебя, Вала Мелькор.
"Совсем не похож на брата", – подумал Мелькор.
– Кто она? – очень мягко спросил он эльфа.
– Моя мать.
Мастер, нахмурившись, смотрел поверх головы Валы. Смотрел в никуда.
"Королева нолдор",– подумал Мелькор.
– Почему же ты не поговоришь с ней? Быть может, она хочет примирения не меньше, чем ты. И ждет тебя.
– Примирения? Какого? Ты о чем?!
И тут мастера обожгло понимание:
– Так ты не знаешь? Я думал – это знает весь Аман. Впрочем... да. Конечно.
Глядя в глаза Мелькору, он сказал спокойно:
– Моя мать мертва. Мое рождение отняло у нее все силы, и она не смогла жить дальше.
Он произнес эту заученную с малолетства фразу и не мог не вспомнить ее продолжения:
"И виновен в ее смерти Мелькор".
Феанаро сощурился и заново посмотрел на собеседника, будто впервые видя его. Он был странным, этот мятежный Вала. Мастеру постоянно приходилось напоминать себе, что он говорит с одним из Стихий, – Мелькор держался настолько непринужденно, что Феанаро невольно говорил с ним как с равным.
Его враждебности мастер не чувствовал. Видеть в нем убийцу матери – не получалось. Да и не мог он быть убийцей – он тогда был заточен. Что имели в виду те, кто обвинял Мелькора в смерти Мириэли? – что он виновен во всем зле и этой беде в числе прочих? Или что?
Что известно Мелькору о его матери? Что известно ему о ее смерти?!
– И Валар не помогли ей? – нотки презрения прозвучали в вопросе гораздо отчетливее, чем того желал Мелькор.
Эльфийки, конечно, очень хрупки. У орков смерть при родах всегда была редкостью, особенно в Удуне. Но одно дело – жизнь обычного Воплощенного и другое – одного из вожаков. Поющим ничего не стоило бы исцелить королеву нолдор. Если бы они хоть вполовину заботились о Детях так, как утверждают.
– Я... – мастер смотрел в сторону, – я не знаю. Говорят... она не захотела жить.
Вопрос Мелькора стал его врасплох. Он привык принимать смерть матери как данность, которую невозможно изменить – и сейчас мысль о том, что можно было сделать что-то иначе, расколола его сознание, как удар молнии надвое раскалывает могучий дуб.
"Могли ли они что-то сделать сами?!"
Он покачал головой, отвечая скорее на свой собственный вопрос:
– Я не знаю.
– Не захотела? Или все-таки не смогла? – Мелькор всмотрелся в лицо мастера. – Где ты родился, Феанаро? В Эндорэ?
– Здесь...
Побелевшие пальцы мастера вцепились в резьбу столба, к которому он прислонился спиной.
Разум отчаянно твердил: "Мириэль ушла. Даже если ты узнаешь что-то, что от тебя скрывали, это уже ничего не изменит!"
Но сердце бешено билось: "Он знает о ней то, о чем тебе не говорили. Он встречался с ней. Он знает..."
Разум возражал: "Его называли причиной ее смерти. И сейчас ты готов забыть об этом и безоглядно верить его словам?!"
Но сердце стучало: "А если он прав?! Если Валар не смогли... не захотели?!"
Феанаро с трудом удерживал маску вежливого спокойствия на лице.
– Валар привели Детей Песни в Аман, чтобы уберечь их от опасностей Эндорэ. Так сказали мне. Так сказали и эльфам, которые охотно повторяют эти слова.
Мелькор положил ладонь на плечо мастера.
– Исцелить Воплощенного, поддержать его силы – легко для Поющего. Я мог бы спасти твою мать, Феанаро. Я один. А Валар четырнадцать. Но для такой помощи и силы майа достаточно. Почему же эльфийские женщины умирают при рождении детей?
Феанаро откинулся затылком к резному столбу. Голова у него кружилась, скала под ногами, казалось, ходила ходуном.
"Мог бы спасти... легко мог бы спасти..."
Разум кричал: "Как просто говорить о прошедшем "Я мог бы"! Легко убеждать там, где нельзя ничего сделать!"
– Не "женщины", – прохрипел Феанаро. – Только одна. Только она...
– А почему? Почему – она? Одна-единственная во всем Валиноре. Почему именно она? Ты не думал об этом? Почему Владыки Амана позволили ей умереть? Почему Варда, которая теперь так ласкова с твоим братом, допустила смерть вашей матери?
"Братом"! Воспоминание иглой впилось в сердце. Здесь, в этой беседке... хитрец, ложью втершийся в доверие – и спасибо судьбе, что его обман раскрылся так скоро!
Эта волна ненависти отрезвила мастера.
Он поклонился, этим вежливым движением высвобождая плечо из-под ладони Мелькора.
– Вала Мелькор, я не могу ответить на те вопросы, что ты задаешь. Не мне судить о поступках Валар. Говорят, причина смерти моей матери – в моей силе. И это правда – я стал величайшим из мастеров нолдор, – эти слова Феанаро произнес настолько равнодушно, словно говорил о том, что у него черные волосы. – Милость Варды к моему брату касается его одного. Моя мать умерла, – усмешка, – задолго до его рождения.
"Видно, не слишком ты любишь своего брата, мастер. Впрочем, учитывая его нрав, это неудивительно".
– Говорят, – мрачная улыбка совершенно не вязалась с мягкими чертами лица Мелькора.– Похоже, в Амане много говорят и слишком мало думают. И уж конечно, виной всему – сила.
Темный Вала покачал головой.
– Я причинил тебе боль, Феанаро. Мне жаль. Будь мы в Эндорэ, я, пожалуй, нашел бы способ помочь тебе, но на этой земле решаю не я. И все же кое-что я могу для тебя сделать.
Он запел – и казалось, прямо из воздуха сплелись очертания крупной птицы с серебристыми перьями, отливающими синевой. Видение, только что полупрозрачное, на глазах обретало плоть и жизнь.
– Вот, – сказал Мелькор, закончив. – Это точное подобие творения твоей матери, которое я оживил когда-то. И знаешь – эта птица чем-то похожа на свою создательницу.
– Да... – Феанаро осторожно протянул руку к чудесному созданию. – Да, – прошептал он, – это ее рисунок. Ее линии.
Он видел все работы матери – и у отца, и у Перворожденных, он знал наизусть, как она заставляла узор изогнуться, как сплетала линии. Не узнать было нельзя.
– И это живое,– сказал Темный Вала.
Птица перелетела на плечо Феанаро.
– Она теперь всегда будет с тобой,– добавил Мелькор. О птице ли? О ее создательнице?
Феанаро молча поклонился. Любые слова благодарности были бы излишни сейчас.



Портал "Миф"

Научная страница

Научная библиотека

Мифологический словарь

Художественная библиотека

Сокровищница

Творчество Альвдис

"После Пламени"

Форум

Ссылки

Каталоги


Миражи

Стихи

Листочки

"Эанарион"

"Сага о Звездном Сильмариле"

Жизнь в играх

Публицистика

Смех

Альвдис, соавторы (с) 1994-2010
Миф.Ру (с) 2005-2010