Ворон
(несмешное продолжение "Секретнее некуда")

Сегодня на мое окно второй раз сел черный ворон. Тот же самый. И к его лапе опять был привязан пергамент. Большой свиток, так что ворону неудобно было на подоконнике, и я поспешил отвязать письмо. Левой рукой это сделать нелегко, но ничего - привык. Наловчился.
Я понял, от кого это письмо, не разворачивая. Я был почти уверен в том, что он мне напишет. Раз уж он не попытался поговорить по осанвэ, он должен был написать. Он должен был оправдываться. Оправдываться там, где нельзя оправдаться. Я почти знал, что он напишет.
Я не мог начать читать это письмо. Я не верил пустым словам утешения и оправдания, которые были в нем.
Я сел за стол, положил пергамент рядом и ...
... и ничего.
Я не мог ни о чем думать. Я уходил в прошлое, в том страшный и одновременно самый счастливый день, когда я узнал, что отец - жив.

* * *

Я был уверен, что меня ведут на допрос. По дороге в Ангбанд мои раны подзатянулись, но сейчас снова начали кровоточить. Мне было страшно - и даже не пыток я боялся, а неизвестности. Чего хочет от меня Враг?!
Я не смотрел по сторонам, и не сразу понял, что ведут меня отнюдь не в подвал. Значит, не пытки? Что же тогда?
Распахнулась очередная дверь...
Сначала я увидел Мелькора. Странно, но назвать его Морготом, Врагом я сейчас не мог. В нем не было враждебности ко мне; скорее, он был раздосадован, огорчен...
Чем?!
Потом... мне показалось, что мир перевернулся, что связь времен распалась и связалась заново иначе... - я увидел отца. Он сидел у стола, мрачный донельзя, но - живой!
- Отец! - я забыл о ранах, об орках, о Враге. - Отец, ты жив!!
- Явил-л-лся... - Феанор подошел ко мне, глядя на меня так, как он, наверное, смотрел на Ольве, прежде чем Карантир нанес свой удар. Я никогда не предполагал, что во взгляде отца может быть столько ненависти. - Полков-в-водец!
Я молчал. Я не понимал еще, что я натворил, в чем моя вина... мне было легче умереть, чем выносить такой взгляд отца.
- Мы с Мелькором из кожи лезем вон, думаем, как остановить войну, а это полков-в-водец своими, с позволения сказать, хитростями...
Я думал, он меня сейчас ударит. А рука у него тяжелая, на ногах мне не устоять.
Не ударил.
- Ну вот что нам теперь делать?! - Феанор стремительными шагами мерил покой, и от его гневного шепота мне хотелось вжаться в пол. - Сейчас Маглор поднимет войско мстить за тебя, умника! И что мы будем делать тогда?!
Я медленно начал понимать...
- Ужас Ангбанда, - негромко подсказал Мелькор.
- Верно, - кивнул Феанор и подошел ко мне. - Шли осанвэ Маглору: "не выступать", а потом - ужас Ангбанда. Твоих сил не хватит на осанвэ - я помогу. Если Маглор поднимет войско - убью.
И я понял - убьет.
Я собрал все силы, почувствовал помогающую мне волю отца, дотянулся до Маглора и послал осанвэ, как было велено.
Только ужас был сначала.
Ужас от гнева отца и от осознания того, что я натворил этой неумелой засадой.
"Брат, ты жив!" - услышал я Маглора.
"Не поднимай войско! Заклинаю тебя, не делай этого!! Приказываю тебе!!"
Осанвэ оборвалось.
- Всё в порядке? - спросил Мелькор.
Отец кивнул.
- Несколько дней мы выиграли, - продолжал Черный Вала. - Придумаем что-нибудь, друг Феанор. Не переживай.
Отец вздохнул и, скривившись, сказал, качнув головой в мою сторону:
- Уберите его с глаз моих долой...

Меня вымыли, перевязали, накормили. Отвели в какую-то комнату, чистую и прибранную. Замка на двери, кажется, не было; по крайней мере, я не слышал звука ни ключа, ни засова.
Только мне это было уже неважно.
Я лег на кровать и стал заново проживать события последних дней.
Я понял, каким же дураком я был!
Наше войско осталось без командира. Мы знали, что у Врага сил больше. Все преимущества были на его стороне. Только безумец стал бы затевать переговоры в таком случае.
Безумец - или тот, кто не хочет войны.
Войны, которую так легко выиграть. Руку протянуть.
А он протянул нам совсем другую руку. Руку примирения.
Он предлагал мир и один из Сильмарилов.
Он?
Нет.
Они.
Отец поставил дружбу с Мелькором выше мести и попытался остановить войну.
А я... ду-у-урак!...

* * *

Дни я не считал. Меня лечили и кормили, так что дни эти были все на одно лицо.
Отец словно забыл обо мне. Оно и к лучшему...
Порой мне думалось, что уж лучше были бы пытки, чем это существование. Или смерть лучше. Но отец слишком милосерден, чтобы убить меня, хотя я заслуживаю смерти.
Впрочем, он же пообещал убить, если.
Раз я жив, значит, этого если не случилось.
Войны нет.
Хоть это утешает.

- Вставай, пошли.
Н-да, когда я был уверен, что меня ведут на допрос, у меня оставалась хотя бы гордая надежда на то, что я стоически перенесу пытки. А сейчас, когда я знал, что меня ведут к отцу... нет, пытки лучше. Под пытками хотя бы можно мучениями тела искупить вину.
Они опять были вдвоем.
Говорил отец, но на меня он не смотрел.
- Будешь искупать то, что натворил, - он словно читал мои мысли. - Тебя прикуют на внешних склонах Тангородрима. Кормить-поить будут так, чтобы только с голоду не умер. Пролетит мимо Орел - пошлешь осанвэ, расскажешь о своих мучениях. И главное, - он растянул рот на этом слове и прозвучало оно угрожающе, - будешь уверять, что как только нолдорская армия перейдет в наступление - тебя немедленно казнят. Ясно?
Я кивнул.
- Про руку скажи, - негромко бросил Мелькор.
- Скажу, - усмехнулся отец, и опять заговорил скорее с комнатой, чем со мной: - Будешь прикован за кисть правой руки. Для ног будет выступ; маленький, но тебе хватит. Чуть завидишь на горизонте Орла - изволь честно висеть.
Я опять кивнул. Он мог сделать со мной что-нибудь и похуже; моя вина требовала большего наказания.
- Тебе понятно всё?
- Д-да, - выдавил я.
- Еще можешь добавить вот что, - заговорил Мелькор. - Расскажешь, что ваша нолдорская ярость вызывает у меня жуткий страх. Трясусь на своем троне, едва о вас подумаю. Орлы страсть как любят такие байки.
- Это правильно, - кивнул ему отец. - Мальчики должны быть уверены, что ты не начнешь войны.
Я проглотил комок в горле, и выговорил:
- Я всё сделаю.
- А теперь слушай, - отец взглянул на меня, и меня словно огнем обожгло. - ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ РАССКАЗАТЬ СВОИМ БРАТЬЯМ, ЧТО Я ЖИВ. Клянись!
Я медленно опустился на одно колено и сказал просто:
- Клянусь.
Я мог бы поклясться любыми высокими именами, но... они были не при чем сейчас.
Я хотел бы покляться своей любовью к отцу, но - он не принял бы такой клятвы от меня.
Я просто знал, что ни живым ни мертвым не выдам его тайны.
Кажется, он понял это.
Ненависть ко мне на миг исчезла в его взгляде.
На миг.
- Отправляйся. - Феанор дернул углом рта.

Меня приковали. Честно говоря, я был рад этой каре. Это действительно было искуплением, теми страданиями тела, за которыми забываются страдания души.
Я исправно слал осанвэ Орлам, редко-редко до меня дотягивались братья - и я заклинал всех не вести войну.
Эру Единый, как я был искренен!
Прошел год, другой. Однажды я почувствовал осанвэ отца.
"Маэдрос, как ты?"
"Отец!" - всю свою любовь к нему я вложил в этот порыв.
Феанор оборвал осанвэ, и мне подумалось, что он это сделал потому, что гнев его иссяк и ему стало жаль меня.
Я оказался прав.
"Мой мальчик, я жалею, что сделал это".
"Отец, ты был прав".
"Если мы тебя снимем, твои братья подумают, что тебя или убили, или утащили на пытки. Правду им сказать нельзя, а искусную ложь здесь не придумать".
"А почему нельзя сказать правду?"
"Мне суждено было погибнуть в том бою. Мы с Мелькором обманули судьбу, но..."
"И тебе нет выхода из Ангбанда, да?"
"Да".
С того дня отец начал вести со мной долгие разговоры. Видит Эру, для меня десятилетия висения на Тангородриме были счастливейшим временем в жизни - это были годы, когда я был действительно нужен отцу! Мы не виделись - я же висел на внешней скале, а он не смел выйти за Врата, но мы говорили днями напролет.
Обо всем.
И я понял, что он одинок в крепости Мелькора. Да, Мелькор - его друг, но все прочие жители этой крепости чураются нолдора. У него остались только Мелькор и я.
Странное сочетание.
Тогда меня оно шокировало.
Потом - привык.
Отец, Мелькор и я.
Три заговорщика. Три хранителя одной тайны.

* * *

- Фингон, меня не спасти, пойми же!
Что принесло тебя сюда, мой наивный друг?! И - как?! Неужели отец и Мелькор так привыкли к послушанию моих братьев, что цепи орочьих постов стали ненадежны?
А будь они надежны? - Фингон бы погиб!
Погиб, пытаясь освободить меня.
Как ему объяснить, что меня нельзя освобождать?!
Что я сам меньше всего хочу этого!
- Брат, я залезу к тебе!
- Скала неприступна...
Она действительно неприступна... уф... Кормит меня какая-то летучая мышка, а на скалу - не забраться.
Вот, он попробовал. Свалился.
Ну, отстанешь наконец?
- Тогда я убью тебя! Ты перестанешь страдать!
Тьфу, только этого не доставало!
- Фингон, я умоляю тебя: уходи. Ты погибнешь понапрасну.
И ведь действительно - понапрасну! Пытаясь спасти того, кто этого совершенно не хочет.
Орел. Еще один спаситель на мою несчастную голову.
Да что же это?! Куда Мелькор смотрит?! Такое сборище у Тангородрима, а он что - уснул?!
А потом я понял, куда смотрит Мелькор.
Сюда.
Потому что мы сами сказали: если меня попытаются спасти, злобный Моргот меня убьет. Значит, он не должен этого видеть.
Я не мог даже попрощаться с отцом - послать осанвэ при Фингоне я не решался.
Он тоже молчал. Я понимал, что он опасается того же самого.
Скоба оказалась вогнанной на совесть. Я не задумывался об этом раньше, даром что провисел на ней почти шестьдесят лет.
Тогда добрый Фингон вздумал отсечь мне руку.
Я его понимаю: он был уверен, что это - мертвая рука. Я же не мог ему сказать, что она - живая!!
Было больно.
Но вдвойне больнее было от сознания всего вреда от этого "спасения".

Впрочем...
Итак, теперь здесь был Финголфин. Мои братья неспособны были пожертвовать моей жизнью ради победы; а он?
Не знаю. По сей день не знаю.
Тогда он был измучен переходом через Лед, тогда его войску было не до штурма.
Возможно, Фингон снял меня вовремя.
Я лежал в Хифлуме, жадно впитывая новости. Я понимал, что время у нас есть: братья не пойдут в бой без меня, а я истекаю кровью (чистая правда!) и возвращаюсь к жизни после кошмаров Ангбанда (кстати, надо придумать какой-нибудь яркий образ; не о гневе отца же вспоминать!). Да, братья ждут меня, а я... а я жду Финголфина. Я мечтаю об объединенном нападении на ненавистного Врага.
Лежу и мечтаю.
День, два, месяц...
Я был напряжен, как никогда в жизни. Сейчас, обрубок воина, я был подлинным полководцем. Сейчас я должен был выиграть нашу войну. Войну, которую ведем мы трое.
Не против нолдор, отнюдь! Против судьбы.
Я должен был найти средство удержать две армии от сражения.
И однажды я сказал:
"ОСАДА".
В тот день до меня дотянулся отец. Его осанвэ было донельзя коротким:
"Правильно!" - и волна благодарности.
Я понял, что искупил вину.
Говорили потом, что я потерял сознание.

* * *

Столетия осады... Как меня только ни именовали: трусом, предателем, забывшим отца... Я не слушал. Я вел свою войну. Я удерживал братьев, я убеждал Финголфина.
Мы бездействовали.
Это было неизмеримо труднее, чем сражаться.
Отец был мне поддержкой.
Его осанвэ были недолгими, но исполненными нового чувства, которое раньше он никогда не проявлял. По крайней мере, ни к кому из своих сыновей.
Уважение.
Он понимал, насколько мне трудно с братьями. Он ценил то, что я делаю для него. Ярость Карантира и холодный взгляд Келегорма были такими мелочами по сравнению с этим!
Однажды он мне посоветовал воспользоваться палантиром. Ангбанд огрожен стеной Силы, но - сказал отец, - для палантира с Химринга в этой стене будет "окошко".
Тогда я впервые получил осанвэ от Мелькора - он помог мне настроить палантир так, чтобы я всегда мог видеть отца.
Я испугался тогда - что будет, если палантир возьмет кто-то другой?! Мелькор меня успокоил: он сказал, что я - единственный нолдор, кто не боится соприкоснуться с Силой Врага. Любой другой отшатнется в ужасе.
Я тогда искренне поблагодарил его.
А потом, запершись, долго сидел и смотрел. Я просто смотрел на отца.
Он был одинок в Ангбанде. Я был так же одинок среди нолдор. Тайна, которую я хранил, отгораживала меня ото всех.
И всё же я был единственным счастливым нолдором. И одиночество не было большой ценой за возможность служить отцу и говорить с ним.

- Отец, я бессилен! Финголфин рвется в бой! Что делать?
В палантире неожиданно возникло лицо Мелькора:
- Ничего не делать. Не делать ничего, что могло бы вызвать удивление. Присоединяйся к Финголфину. И во время битвы будь... поразумнее.
- Но ведь...
- Но ведь жаждут битвы не только нолдоры, - перебил он меня. - У меня тоже тут есть... слишком ретивые. Ты всё понял?
- Да, я понял.
В том день я возблагодарил судьбу за то, что отдал власть Финголфину. Я подсказал ему оставить нас едва ни в резерве, а потом мои шибко рвущиеся в битву братья оказались бессильны против приказа. Моего приказа; а я повторил приказ Финголфина.
Братья за эти века стали всё больше слушаться меня. Они могли роптать, кричать, яриться, но - подчинялись. Однажды я случайно услышал, как говорят о том, что манерами я всё больше похожу на отца.
Я сделал вид, что не слышал этого.
Потом была Дагор Аглареб.
Обе армии выпустили пар, и я снова зажил спокойно.

* * *

Войны не было, но стычки были неизбежны. От нас до Ангбанда было далеко, а вот из Хифлума - рукой подать...
Отец смог добиться, чтобы пленных нолдор отдавали ему. Только нолдор; и так это решение окончательно рассорило его с Сауроном и командирами помельче.
Пленники становились его учениками, подмастерьями. Он трудился, не покладая рук, и я понимал (хотя он об этом никогда не говорил мне), что он за работой прячется от войны.
Войны с его народом, которая идет, несмотря на усилия нас троих.
Пусть не река крови, пусть ручеек. Но нолдорская кровь льется.
Я снова и снова с ужасом вспоминал битву вместо переговоров. Отец, ты обошелся со мной слишком мягко!
Впрочем, нет. Те шестьдесят лет на Тангородриме - да, это не кара. Кара - то, что я несу на себе сейчас. Создание иллюзии деятельности.

Я смотрел в палантир и завидовал пленным нолдорам: они работали вместе с отцом. Я был готов сам попасть в плен, чтобы оказаться там.
Я понимал, что такой награды мне судьба не даст.
Отец назвался там каким-то другим именем. Я не вслушивался, каким. Может быть, они звали его просто Кузнецом.
И как-то он прятал лицо. Обманные чары, должно быть. В палантир это было не видно.
Но его не узнавали даже те, кто хорошо знал Феанора.
Для одних возможность работать с ним была спасением от войны. Они забывали, что они в Ангбанде, тем более, что жили они более чем неплохо. У них было творчество, их наставлял Мастер, и остальное переставало существовать для них.
Но были и другие.
Они мечтали о свободе.
Любой ценой.
Отец безошибочно определял таких и с каждым вел примерно одинаковый разговор.
Сначала он убеждал не решаться на побег. Он говорил о том, что каждый побег - это лишний недобрый взгляд Саурона и иже с ним в сторону тех, кто живет в Ангбанде. В его сторону.
На некоторых - действовало.
Если же нет, отец требовал от свободолюбца полного послушания в деле побега. Он говорил: "Ты можешь пренебречь моими словами, но учти, что я знаю расположение постов охраны, а ты - нет. Первый дозор ты - возможно!- пройдешь. Второй - точно нет".
У некоторых, опять же, это отбивало охоту бежать.
Не у всех.
И с таких отец брал клятву: на воле (если дойдут!) не говорить ни слова о подлинной жизни мастеров в цитадели Врага. Рассказывать исключительно о зловонных камерах, обваливающихся шахтах, издевательствах орочьего конвоя...
Клялись.
И тогда отец говорил самое главное: что он только укажет путь. Путь, где именно сегодня охрана наименее бдительна. С собой - ни пищи, ни воды. Ничего. Только удача.
Потому что ради одного безумца он не станет рисковать всеми.
Сумеет нолдор обойти посты - его счастье. Нет - второй раз к Мастеру не попадет.
Некоторых разубеждало. Но - редко. Обычно это были те, кто решился твердо.
Я говорил с несколькими, кто вырвался из Ангбанда. Они мне честно рассказывали про зловоние и надсмотрщиков. Иногда я пытался их склонить к откровенности - было глухо. Мы железно держали клятву, данную Феанору.
Догадывались ли они, кем был Кузнец?
Не знаю.
И спросить - не могу.

* * *

О готовящейся Браголлах я узнал от Мелькора.
Это был единственный раз, когда отец не присутствовал при нашем разговоре.
Я понимал, насколько тяжело отцу.
- Я клялся Феанору не причинять вреда его сыновьям, - сказал мне Мелькор. - И я сдержу слово. Уводи дозоры в крепости... ты еще успеешь. Твой Химринг неприступен, прочими крепостями тебе придется пожертвовать. Возможно, Амон Эреб уцелеет - он слишком далеко. Вы не выстоите против драконов и балрогов. Приказывай братьям отступать. Я пришлю тебе карту, где отмечу безопасные ущелья.
- Спасибо... - сказал я, чтобы сказать хоть что-то.
Я понимал, что его армия много больше нашей и жаждет битвы. Жаждет крови.
Я понимал, что Мелькор стоит перед выбором - война или бунт.
Я знал от отца, что силы Черного Валы убывают.
Я не осуждал его, нет. Он действительно выбирал единственно возможный выход: он только делает вид, что воюет с нами, а весь удар он направит... да... понимаю...
- И не вздумай их предупредить! - жестко сказал он, словно слыша мои мысли.
Я горько рассмеялся:
- Я не первый день лгу своим.
Кажется, ему понравился мой ответ.
А назавтра прилетел ворон.

Ворон прилетел точно так же, как сегодня. Он принес обещанную карту, нарисованную на тонко выделанном пергаменте.
Я долго не мог понять, что в этой карте не так.
Потом понял.
Карта была нарисована изувеченой рукой: твердость в локте и непослушная кисть. Я сам, теперь, когда пишу левой, пишу не лучше.
Я как-то забыл про ожоги от Сильмарилов.
Карту я запомнил и сжег.
Ворон, удовлетворенный, улетел.

Я мечтал о том, чтобы война поскорее началась. Чтобы кончилось время моего предательства.
Я больше всего боялся, что меня захочет сейчас видеть кто-нибудь из западных родичей. Об Аэгноре и Ангроде я не мог думать без слез: я понимал, что они примут первый удар.
Они - обречены.
А мы спасемся.
Я ненавидел себя.
Я не хотел никого видеть. Я не подходил к палантиру.
Отцу, наверняка, было еще хуже.
Но мы не хотели говорить друг с другом.
Когда-то он заплатил жизнью тэлери за выход из Амана.
Теперь мы платили жизнью самых младших за жизнь сыновей Феанора.
Подло!
И неизбежно, как любая подлость, на которую приходится идти ради близких.

* * *

Я думаю, именно тогда в душе отца что-то сломалось.
Он стал невольным соучастником войны против собственного народа. Он не мог с этим смириться.
Я - тоже.
Я устал лгать. Молчать, и этим - лгать.
От чего устал он?
От ненависти Саурона? Неспроста Мелькор буквально выслал Саурона из Ангбанда. Подробностей я не знаю, но догадаться - могу.
От косых взглядов орочьих командиров? - мол, мы воюем с эльфами, а этот эльф приближен к Владыке больше, чем мы!
От желания мастеров устраивать побеги? От вечной дилеммы "спасение одного или безопасность многих"?
Отец устал - в этом я уверен.
Таким опустошенным я его не видел никогда раньше. Даже в изгнании в Форменос он был другим.
Я пытался разговорить его. Спрашивал о новых работах, об открытии месторождений камня и металла... Он ценил мою заботу. Он поддерживал эти разговоры, ставшие пустыми.
Однажды он хотел мне что-то сказать. Что-то важное. Он начал со всей искренностью, но произнес только мое имя.
Потом замолк.
Я промолчал тоже.
Прав ли я был? - уже не узнать.

В тот день он вышел к Тангородриму. Просто так. Он вообще стал меньше работать и больше бродить без цели.
Я именно тогда взял в руки палантир. Он бесцельно блуждал, я бесцельно смотрел.
Весь этот день я видел, словно был рядом с ним.

Эти двое смогли усыпить Кархарота. Безумцы, они не представляли, какие дозоры их ожидают дальше.
Отец шагнул им навстречу.
- Ну-ка, прочь личины, - решительно сказал он им. - Саурон здесь, о гибели Мыши и Волка всем известно.
Они его послушались.
- Идемте со мной. Пока я рядом - вы в безопасности.
Он привел их к себе.
- А если сюда придет хозяин этих покоев? - испугалась девушка.
- Хозяин сюда уже пришел, - усмехнулся отец. - Нас никто не потревожит. Рассказывайте, зачем вас понесло в Ангбанд.
Они рассказали.
Отец встал, открыл ларец с Сильмарилами.
- Как?! - в голос воскликнули двое. - А как же Корона Моргота?!
Отец вздохнул:
- Мелькор не мог поступить иначе: я был связан Клятвой, а он не хотел вражды со мной. Выбирайте любой, пока я не передумал.
Я обомлел:
"Отец, зачем ты это делаешь?!".
"Потом объясню".
Потом...
Юноша взял Сильмарил.
- Слушайте меня, - лицо отца было суровым. - Я постараюсь вас отсюда вывести. Это будет труднее, чем войти. И отблагодарите вы меня вот чем: если вы выйдете к своим, то вы подробно расскажете всё про Корону Моргота. Сочиняйте что угодно, только обо мне ни слова. Ясно?
Мне это до невозможности напомнило, как он брал клятву с меня.
Они пошли к воротам, я смотрел и смотрел...
Мне вдруг подумалось, что отец сильно постарел за эти полтысячи солнечных лет. В Форменосе мы были заточены чуть меньше, а тут... жизнь прошла.
Предчувствие резануло меня по сердцу.

- Ты что, Феанор, рехнулся? Ты хочешь, чтобы эти двое вышли отсюда?!
Я не разглядел, кто это был. Кто-то из командиров... я не различал их.
- Они отсюда выйдут, - кивнул отец. - Они не пленники, они мои гости.
- Так пусть они и остаются у тебя в гостях! Ангбанд большой, для эльфийки с человеком места хватит! - захохотал орк.
- Отойди, - спокойно сказал отец.
- Ты забылся, нолдо... - начал орк, но отец внезапным броском просто отшвырнул его с сторону и толкнул испуганную пару к воротам.
Командир охраны обнажил ятаган, бросился на отца; тот был, как всегда, при Наромбаре... бой оказался недолгим.
Орки из охраны ворот бросились на выручку... точнее, уже - отомстить; юноша и девушка промчались в свободные ворота, и больше они меня не интересовали; а схватка все разгоралась, кто только ни понабежал, наконец выплескивая свою давнюю ненависть к моему отцу.
Я в ужасе смотрел на это, бессильный помочь.
Отец хотел отступить к скале, защитить спину...
Поздно.
Именно в спину и был нанесен удар, который свалил его.
Но он был жив, я чувствовал это.
Орки хотели добить его, но вдруг - замерли. Я понял, что вмешался Мелькор.
Он прибежал очень скоро. Я не думал, что возможно бежать настолько быстро.
Он приподнял отца, положил его голову к себе на колени, стал ему что-то говорить. Отец отвечал.
Я не слышал их слов.
Я второй раз в жизни терял отца.
Лицо отца было спокойно. Наверное, он сказал Мелькору, что не винит его в своей смерти. Может быть, даже он сказал, что стал сам смерти искать...
Я не слышал.
У меня в глазах всё заволокло красным.

Я не знаю, как умер отец. Я не видел этого.
Может быть, как было в когда-то показанной нам иллюзии, его Дух огнем сжег его тело.
А может быть, он умер так, как умирают все эльдар.
Как когда-нибудь умру я.

* * *

Мелькор не пытался выходить со мной на осанвэ. Это убедило меня в том, что он знает, что я видел.
Он прислал мне ворона.
Письмо.
Кстати, надо его всё-таки прочесть.
"Сыну моего друга.
Твой отец погиб. Полагаю, обстоятельства его смерти ты знаешь лучше меня.
Это была страшная случайность. Посмевшие обнажить против него оружие казнены мною. Это не воскресит его, и всё же, полагаю, несколько успокоит тебя.
Я скорблю о его смерти не меньше, чем ты. Я не буду преследовать тех, кому он помог, - ради его памяти".
Я свернул пергамент.
- Ответа не будет, - сказал я ворону. - Никакого. Мне больше не о чем говорить с твоим хозяином.

Ворон улетел. Я перечел письмо еще раз. Оно было составлено на редкость продуманно - ни одного имени, даже орков он орками не назвал.
Мелькор блюдет тайну Феанора даже после его смерти?
Мелькор?!
Или - Моргот?
Что это было - действительно случайность или... Что такое казнь орков - месть за друга или убирание исполнителей тайного приказа?!
О чем мне хотел сказать отец?!
Почему он отдал Сильмарил?!
Оставался ли Мелькор ему другом после Браголлах?!
Вопросы...
Вопросы, на которые уже никогда не будет ответов.
Я сжег письмо.
И вместе с этим пергаментом я сжег всё в себе, что связывало меня с Морготом.
С вольным или невольным убийцей моего отца.

Довольно лгать!
Довольно создавать иллюзию войны! Мой дед убит Морготом. Мой отец погиб в Ангбанде. И Клятва отныне вновь не сдержана. Пока Сильмарили были у отца - она спала, но теперь - пробуждается.
О нет, я не трону тех, кому отец сам отдал Сильмарил.
Но я подниму всех против Ангбанда! И нолдор, и атани. Даже гномов расшевелю! Даже Тургон, отсиживающийся в безопасном Гондолине, выйдет на бой!
Так говорю я, Маэдрос, сын и наследник Феанора.

...Но судьба хранила сыновей Феанора, и хотя все они были ранены, не один ни погиб; они пробили себе путь из битвы и отступали...

"Сильмариллион, О Пятой битве"

Судьба?!
Ульдор по приказу Мелькора задерживает выступление войск Маэдроса, так что тот не успевает к страшному разгрому западных нолдор.
Балроги, уничтожив Фингона, отнюдь не спешат наброситься на войско сыновей Феанора.
Глаурунг, будучи всего лишь ранен Азагхалом, поворачивает назад, хотя гномы покидают поле боя, оставив нолдор без заслона.
Это называется – "судьба"?!
…После битвы Маэдрос плакал.
Братья думали, что он скорбит о гибели Фингона.
Они были отчасти правы.

2-3 января 2003

Вопросы, вопросы…
Если взглянуть беспристрастным взглядом на историю войн Моргота с нолдорами, то получится нечто странное: Враг затевает переговоры тогда, когда логичнее было бы атаковать; лишив нолдор очередного командира, он опять-таки не переходит в наступление (зачем тогда было брать в плен Маэдроса?!); 400 лет он самым мирным образом позволяет себя осаждать… а под конец с великим трудом находит тайные тропы в Гондолин (хотя тот для него решительно не опасен!), "забыв" о гораздо более доступном и боеспособном Химринге.
Вдохновителем войны с Мортогом были Феанор и его сыновья. Однако ж ни один из сыновей Феанора не погиб в бою с Врагом!

Вопросы, вопросы…
Едва ли в поступках Врага не было логики.

Верю ли я в тот ответ, который даю? – не знаю. Этот сюжет вломился ко мне, как Гэндальф к Бильбо, не спрашивая, нравится ли гость хозяину.
Я не утверждаю, что всё именно так и было. Просто мой даймон шепчет: "А ведь могло быть и так…".

Одно могу добавить: этот рассказ отчасти является пародией. Только отчасти. И всё же…
В некоторых кругах расцветает нехорошая традиция писать "дневники сына Феанора", в которых он непременно изображается самым-самым изо всей семерки. Самым страдающим или самым стервозным. Или вместе. Для полноты соблюдения традиции, писать сей дневник надо по мотивам какой-нибудь ролевки.
Обычно для этой цели избирают Маэдроса. (За что?!)
И хотя его называют лебедем, но получается такая гагара… жуть!