Книга вторая. Пленник судьбы
 |
7 Феанор закусил губу.Вот так напомнить об отце… лучше бы ударил. Не о мертвом отце больно вспоминать. О живом. Об искусном лавировании. О сетях безмолвной лжи. Впрочем, вспоминать стоит вслух – самому всё равно, но это – ответ на вопросы Мелькора. Феанор подпер щеку правой рукой; пальцы непроизвольно коснулись шрама от когтя Унголианты. – Запрет запрету рознь, Мелькор. Есть прямой однозначный запрет. С ним сын поделать ничего не может. Маэдрос, как ты видишь, не воюет против Ангбанда: отец запретил. Против… – пауза, долгая, тяжелая, как камень на шее, пауза, – … Ангбанда. Тишина. Всё и так ясно. Слишком ясно. – Я сам делал иначе, – Феанор отвел взгляд, рассматривая огонек светильника (пламя, словно по приказу, поднялось выше). – Я не давал отцу возможности произнести слова однозначного запрета. Это была… – брови Пламенного сошлись, – игра, ловкая игра, о которой я не хотел бы вспоминать. Равно как и вообще говорить о моем отце. Если позволишь. Тишина. В ничем не забранное окно кабинета врывается северный ветер. Сквозь приоткрытую дверь его тяжелые вздохи доносятся сюда, в мастерскую. Пламя светильников дрожит. – Но речь не о моем отце. Речь о мальчишках. О Маэдросе всё уже сказано: он не будет воевать против Ангбанда. Но воевать – будет. Прости за прямоту, но – мы сейчас говорим о том, что будет, а не чего бы мы хотели. Тишина. – Теперь – Келегорм. Я уверен, он не знает, что я жив. Пытаться заговорить с ним я даже и не стану: сочтет ангбандским мороком. – Феанор снова потер пальцем шрам на щеке. – Для Келегорма я мертв, и моя воля для него – война. Но, – он посмотрел на Мелькора, – как ты мог заметить, Келегорм сидел в Хифлуме достаточно тихо. Думаю, потому, что против войны был Маглор. Феанор опять замолчал, собираясь с мыслями. – Мелькор, попытайся представить это так. Некто, с кем тебе уже не встретиться, подарил тебе хрустальный бокал. Красота рисунка и память о друге. И вдруг – бокал разбит. Вдребезги. Ты сохраняешь самый большой осколок – на память. – Посуди сам, – продолжал Феанор, – нужен ли тебе этот осколок? Есть ли польза от него? Нет. Скорее наоборот – можно порезаться об острый край. Но, утратив целое, ты хранишь ненужную часть. Ради памяти о целом. – И то же самое у нас… у мальчишек, – Пламенный поправился, – с послушанием старшим. Это “осколок бокала”. Маэдрос заменил братьям меня. Они будут слушаться его. Всегда. Даже вопреки пользе дела и здравому смыслу. Потому что это – последняя часть той, прежней жизни. Разбитой. Мелькор скривился в усмешке. Встал. – Мой друг, это слова. Прекрасные и убедительные. Но мне их мало. Мне нужны доказательства того, что Маэдрос не поведет армию на Ангбанд. 8 Лестница на вершину Бесснежной.Уже привычно. Следить за своим сыном. Воронов-то он перестреляет… редкий ворон долетит до нолдорской крепости. И уж точно – ни один не вернется. Я теперь у Мелькора вместо ворона. Черная одежда… ветер откидными рукавами играет – чем не крылья? Хватит! Глупости думаю. Быть хоть вороном, хоть кем – лишь бы сдержать войну. Я должен добыть подтверждение своим словам. Собственными глазами убедиться, что Маэдрос войны не начнет. Гм… знал бы, что придется смотреть на восток, – так хоть сделал бы это кресло на юг развернутым, что ли… Впрочем, нет никакой разницы, куда глядят мои глаза. Не ими смотрю. Маэдрос… На всех землях, где есть след Силы Мелькора, я буду мыслью искать тебя. Осанвэ мне не поможет, хотя мы с тобою, сын мой, наверное, единственные, кто способен держать осанвэ по разные стороны Железных гор. Но ты не хочешь слышать меня. Что ж, эта вершина, эти переплетенные линии Силы дадут мне увидеть тебя – и уж тут тебе не отгородиться! Маэдрос, где же ты?.. Что?! Я?! Не может быть! Это же я, я сам. Я, такой, каким я был недавно, руку протянуть – насколько недавно, каким я был до Ангбанда, до того, как впустил в свое сердце Тему, которую всегда отрицал; я прежний – верящий в себя и в незыблемость своей веры. Я был таким – и уже никогда… Пер-рестать! Пальцы стискивают камень подлокотников. Я возвращаюсь к реальности, но волна этой силы – моей силы, поднявшейся вдруг из недостижимого прошлого, – эта волна не слабеет. Палантир. Кто-то смотрит в палантир. И смотрит не на Ангбанд. Не на Врага. На меня. Маэдрос. 9 – Отец!Глаза в глаза. Так близко – сколько лет я не видел тебя так близко. Отец, что с тобой?! Ветер, вершина горы – ты что, теперь прикован вместо меня?! Н-нет, это не Тангородрим. И каменное кресло… Не молчи, отец! Я с тобой, я здесь… нет, в-валары, я совсем не “здесь”, ты один в этих проклятых горах, а я на Химринге, но – хоть поддержать тебя, сделать для тебя хоть что-то… – Маэдрос… Палантир жжет мою ладонь. Видеть отца и быть не в силах помочь! – Отец, что Моргот сделал с тобой?! – Нет, Маэдрос… Твои губы шевелятся, твой голос звучит в моем сознании. – Нет, Маэдрос. Ничего. – Ничего?! Но это кресло, к которому ты прикован? – Не прикован. Я сам его сделал. – Сам?! Складки на твоем лице разглаживаются. И голос – он становится ровным и спокойным. Его я слышал все те годы, что провисел на Тангородриме. – Я не пленник, Маэдрос. Ничего не изменилось. Ничего. Я счастлив, что ты смог освободиться из-под пытки, и я никогда не прощу себе, что позволил Мелькору… – Предатель! Размахнувшись, я швырнул палантир наземь. Он вылетел из палатки и покатился вниз, по снежному склону. Гнусный, подлый предатель! Сын, забывший отца; отец, забывший сыновей! Да падет проклятие Мандоса на тебя, отступник, изменник, лжец, клятвопреступник! Я никогда больше не прикоснусь ни к одной твоей работе. Я никогда не возьму в руки… в руку! – и руки я лишился из-за тебя!.. В палатку всунулась услужливая морда. Ну… то есть… не “услужливая” и не “морда”, а любящее и участливое лицо… ой, да это же Маглор! Не узнал. – Что тебе? – Палантир… вот он… Что с тобой, брат? – Ничего. Уйдешь ты или нет? Не уходишь. З-заботливый не вовремя. – Я смотрел на Ангбанд. Да, смотрел! И нечего меня безумцем называть. Слушай. И братьям передай. – Что? – замер. Ждет, выдохнуть боится. – В ближайшее время нападения Моргота не будет. Совершенно точно. А теперь – оставь меня. И палантир унеси. Это приказ. 10 Раз мой мальчик кричит о ненависти, значит, он не готовит атаки. Тому, кто решился вести войну, – не до чувств. Чем больше криков – тем меньше дела.Подлинная ненависть холодна. Когда мы с Мелькором были врагами – нам было не до громких обвинений. Мы действовали, а не кляли друг друга. Да и что я, в самом деле – хоть на миг поверю, что мой мальчик станет врагом – мне? Бедный малыш – ему не на кого опереться… меня он так старается возненавидеть, а братья ему не помогут: он не может им ничего рассказать. Мой мальчик, ты кричишь – от отчаянья. От того, что долг перед отцом связывает тебя. Я был прав. Как всегда – прав. Я был уверен, что Маэдрос не начнет… прав, прав… я был прав. Только очень больно кусает ледяной ветер лицо, залитое слезами. Соленый лед впивается в кожу. Надо спуститься и сказать Мелькору, что я прав. Надо встать. Заставить себя встать. И идти. 11 Ледяной ветер рвет мой плащ, но я даже не пытаюсь укрыться от этих волн холода, обжигающих сильнее любого огня.Не пытаюсь – потому что не пристало вождю проявлять слабость. И еще – потому что сейчас мне не холодно. Сейчас, когда на меня устремлены тысячи глаз нолдор, стоящих по склону. Как на отца когда-то. В первом ряду – мои братья. Спасенный Фингоном, до сего дня я был обузой. Вождем по праву рождения, к словам которого вынуждены прислушиваться. Но сегодня… У меня, однорукого, огрызка воина, есть то, чего нет ни у одного из бойцов. У меня есть знание о Враге. И они это чувствуют. Они хотят, чтобы я стал настоящим вождем – и я им стану! Я не солгу вам, братья мои. Я не солгу вам, народ мой. Но я жестко отмерю долю правды. – Нолдор, внемлите! Я глядел в палантир. Я мыслью проник в самое сердце Ангбанда. И я говорю вам: Враг не спешит с нападением. Впереди у нас годы, десятки лет, которые надлежит потратить на подготовку к войне. Глаза Карантира горят. Отлично. Вот и нашлось ему дело… подальше от меня. – Карантир, брат мой! Твои горы ждут тебя! Возведи крепости. Построй мастерские. Выкуй оружие, достойное нашей мести. Келегорм ускачет на охоту и сам… да и остальные найдут, чем заняться. Осталось только навеки запечатать тайну. – Запомните, о нолдор! Я – был в Ангбанде. Я – смотрел Морготу в глаза. Я знаю способ так настроить палантир, чтобы Враг не распознал прикосновения моего взгляда. Я способен выведать его тайны и не выдать своих. Вы – нет. Тишина. Тишина согласия. – И волею старшего сына… волею старшего в Доме Феанора я отныне запрещаю вам направлять палантиры на Ангбанд! Я чуть обернулся к северу. Сейчас, в миг моего торжества, в миг, когда я обретал подлинную власть, я не мог не обернуться туда, к отцу… Даже палантир был не нужен. К отцу, которого я не могу ненавидеть. Хотя должен. “Ну? Ты этого хотел?” И мне почудилось… это была его высшая похвала: молчание – и волна одобрения. Наверное, мне только почудилось. Ворон, каркая, пролетел надо мной. Случайность? Знаю я эти случайности. На Тангородриме насмотрелся. Что ж… так или иначе – отец узнает о моем поступке. далее |
|