|
Половецкие встряски Хор: Идем на ханов половецких! В Ростов! Неутомимые рериховцы опять проводят выставку, и опять зовут читать лекции, опять будут возить по донским степям, принимая с такой душевной щедростью, что холод предзимья обернется летним теплом. Опять за окном вагона двускатные русские избы сменятся четырехскатными хатками, ели уступят место неимоверно пушистым сосенкам, а кудрявые березки - величавым колоннадам тополей. Опять зеленый хвост поезда будет закручиваться то вправо, то влево, огибая станицы, раскинувшиеся между холмами. Оплывающие силуэты древних курганов и островерхие конусы терриконов возле шахт, золото скифских погребений и расписные осколки греческой керамики, удаль донских казаков и ярость азовских баталий, неистовый гений Петра и горькая ирония Чехова. В Ростов! Испить шеломом Дону Великого. Если и не буквально (кто ж станет пить из нынешних городских рек), то хоть в переносном смысле. Дуэт Князь Игорь: Пусть придут княгиня и боярыни. Прощальное от лад мы примем целованье. - У тебя билеты на месте? - Спрашиваешь! - Еда с собой у тебя есть? - Разумеется. - Может, курочку в поезд купить? - Не нервничай, я запаслась консервами. - Денег у тебя достаточно? - Мне заплатят, и заплатят много. - Я буду ужасно скучать без тебя. - Послушай, я вылезу в Интернет при первой же возможности. Если этой возможности не будет, я ее создам из ничего, ты меня знаешь. - Да, знаю, но… давай сюда мобильник. У нас есть пять минут, чтобы научить тебя слать СМС. - Ну вот, тирания… - Молчи и смотри сюда. Жмешь так… так… так… отправлять так. Всё, остальное выяснишь методом тыка. - Хорошо, солнышко. Не скучай без меня. - Буду! Буду скучать! И нечего мне указывать! Уезжают тут всякие на целую неделю! Ладонь, прижатая к стеклу вагона. В советское время так и впрямь можно было памятку на всю дорогу оставить. А теперь окна мытые, ладошки не отпечатываются… Ария патетическая Владимир Галицкий: Эх, только б сесть мне князем на Путивле! Я пожил бы на славу! Я отчаянно завидую провинциальным рериховцам. Завидую тому резонансу, который вызывают все их серьезные дела. В Москве, избалованной международными конференциями, любое событие теряется в массе других. Великолепный музей затерт среди прочих. Зато когда на весь город два музея и в одном из них выставка Тибета к столетию Святослава - нельзя не узнать об этом, если тебя музеи хоть как-то интересуют. Сразу с поезда - бегом осматривать выставку, потом влить в рот кружку кофе и пулей на радио. Из трех выходов в эфир "Эха Ростова" завтра один будет полностью отдан нам. На следующий день - работа с телевизионщиками на выставке. Не то дорого, что утром, едва разлепив один глаз, я слушаю себя по здешнему радио, а то, что дело дает такую отдачу, которая немыслима в Москве. Так и хочется бросить всё и перебраться в провинцию. Понятно, что я этого не сделаю, что московские корни слишком глубоки, и всё же быть первым в "галльской" деревне и впрямь лучше, чем одним из множества - в нашем Третьем Риме. Дело не в славе, не в известности - дело в пользе, которую там можно принести. Но семья и студенты намертво держат меня в Москве… Трагический хор Бояре: Мужайся, княгиня, недобрые вести тебе мы несем. Свя-а-азь! - времен царя Гороха. Как можно выходить в Сеть с этого антиквариата?! Хотя нет, это не столько связь плохая, сколько я привередливая. Избаловалась на казенной "выделенке" и знать не желаю, как живут люди с модемами и что такое "Сеть по карточкам". Впрочем, карточка осваивается минут за десять. Вот с древним компьютером проблема серьезнее. Хотя - на третий день уже железно знаешь, что, чтобы начать нормальную работу в Сети, нужно почти полчаса. Так что мне мешает сидеть за двумя компами разом?! - пока один размышляет, соизволит ли он сегодня выйти в Сеть, я работаю за вторым. Но, как ни бодрись, мучительный процесс выползания в Сеть останется в моей памяти тихим кошмаром. Любовная ария и дуэт Кончаковна: Ты ли, Владимир мой, ты, ненаглядный мой, ты ли, желанный мой; о, как ждала я тебя! СМС - действительно великое дело. В Москве, правда, этим бисерным набором буковок заниматься будет решительно некогда, а вот здесь, в дороге - оно! Везут по городу (ни шага пешком, только машина - ай, хорошо принимают ростовчане!), ты одним глазом на дома старинные смотришь, другим на мобильник косишь. За всеми этими словами, то совсем ничего не значащими, то претендующими на некую информативность ("библиотека в здании дворянского собрания, отреставрирована лепнина") стоит одно: "Солнышко, милый, добрый, хороший, самый умный и самый лучший, мне тебя ужасно не хватает, но хорошо, что хоть так можно передать тебе частичку моего тепла". Но вот формы, в которые облекаются эти эмоции, подчас оригинальны. Я: "Пишу ады". Мне: "Адописец!" (Речь шла о главе по буддийской космологии.) Я: "Князя Игоря погрузили на обозную газель и везут в Таганрог". Мне: "Ярославна отдрыхивается после рабочей недели". (Это я забыла, что в субботу слать СМС в десять часов утра… ну, не стоит. Что это только у меня - разгар рабочей недели, а у нормальных людей - раннее утро выходного дня.) Единственное исключение из этого доброго и глупого трепа была самая короткая СМС-ка: "у р" - "ушла работать". Перед каждой лекцией (а их почти всё время - две в день) и вечером, когда по уши погружаешься в написание книги. Главная ария главного героя Князь Игорь: Ни сна, ни отдыха измученной душе! Мне ночь не шлет отрады и забвенья. Если бы не серый звереныш ноутбук, я бы вообще не смогла поехать. Потому что работы - завал великий. Какое место в плацкартном вагоне самое лучшее? А вот и не угадали! Лучшее - тридцать седьмое, боковое у туалета. Потому что это единственное сиденье, откуда до розетки дотягивается шнур старенького ноутбука с дохлым аккумулятором. Ночь. Мчащийся поезд. За окном - Орионище во всем великолепии. Вагон дрыхнет, сопит под стук колес. А ты сидишь и пишешь свой буддизм. Что по дороге туда, что обратно. Слов нет, как здорово. День. Радио? Люди мимо ходят? - ну и что! Кто заставляет меня их замечать? - Да как вы можете работать в таком шуме? - спрашивает меня здоровенный мужик. - Вы можете поднять восемьдесят килограмм? Можете. У вас тренированы мышцы. А у меня тренированы мозги. Я не слышу шума. "Чьи чувства подобны коням, укрощенным возницею…" - как говорится в Дхаммападе. До полного укрощения мне еще очень далеко, но хоть чему-то я научилась. В поезде всегда работается на удивление легко. А вот в городе… да после двух лекций, и хорошо еще, если они были в Ростове, а не в одном из соседних городов! Голова уже не соображает, но ведь есть в запасе работа полегче: главы, основанные на пересказе источников. Редактура есть, на худой конец! Поставить музыку и зажечь благовония: это помогает сосредоточиться. Зажечь свечу: живой огонь придает силы. Адописец я? угу, адописец. А еще есть легкая глава об истории школы кагьюпа… Вторая главная ария Хан Кончак: Всё мое к твоим услугам! Гостеприимство наших рериховцев - это нечто сверхъестественное. Я уезжала из Москвы с двумя сумками, в одной из которых был компьютер, в другой - немножко еды и халатик. Но обратно! Три букета хризантем (четвертый оставила хозяйке), огромная фотография Канчендженги в раме, грецкие орехи, трехлитровая банка меда… и это не считая разных вкусностей, съеденных вместе с хозяйкой еще в Ростове. Мало того! Мои отчаянные попытки купить что-то в сувенирном киоске у рериховцев пресекались неумолимо: я хотела заплатить за одну птичку - от меня требовали в качестве подарка взять две! Как хорошо, что я сочла японскую куклу слишком дорогой для меня, а то было бы неловко либо рериховцам, либо мне. Но этого мало! Эпидемия щедрости охватывала людей иных убеждений и национальностей! Моя попытка купить немножко корейских салатов обернулась получением огромного куля маринованной всякой всячины. Вку-у-усной… а главное - прекрасно тонизирующей, когда вечером приползаешь без сил. Но дороже прелестных сувениров и замечательного хавчика была беспредельная готовность рериховцев делиться любовью к родному краю. Речитатив О Русская земля! Уже за шеломянемъ еси! - Мы в Азии, - сказал Игорь, когда наша "ГАЗель" пересекла мост через Дон. - Разве Азия здесь? - удивилась я. - А разве половецкие степи - это Европа? Разве Калмыкия - это Европа? Граница по Уралу - формальность. Настоящая граница Европы - Дон. Эх, Игорь Святославич, княже Северский! Был ты подлецом, о чести едва ли слыхавшим: читали мы не только "Слово", но и летописи… читали… морщились брезгливо. В одной ведь лодке вы с Кончаком удирали от русских князей! Что ж ты пошел войной на своего союзника, а? Да ну тебя! Многим ли важно, каким был ты? Важно то, что сказано в "Слове". Важна та сила, которой гремит музыка Бородина. А ты - лишь бессовестный князёк, давший имя легенде. Левый, половецкий берег Дона. Необозримая равнина, заросшая желтым тростником-манником. Высоченные стебли, в человеческий рост и выше, сгибают свои метелки под порывами речного ветра. Воздух воли! Опустить стекло в машине, хоть так подышать им. Степи, где нельзя ехать, где можно лишь мчать, мчать, мчать! И Игорь гонит, выжимая из "ГАЗели" всё возможное. Уже нет настоящего и будущего, и даже прошлого нет, а есть вечная степь, которая так же шумела тростником половцам Кончака, упивающимся сознанием того, что они ныне - тот ветер, что проносится над степью. Они промчались - и сгинули. Как ветер. Лишь половецкие каменные бабы остались. Теперь уже - по музеям. Балетная часть Кончак: Эй, пленниц привести сюда! Пусть они песнями и пляской потешат нас. Таганрог. Выступление в школе. Ребятки молодцы. Да, они шумные, да, они гораздо более неорганизованы, чем были мы - еще бы, в наших-то казармах! Но они слушают с настоящим интересом, и глаза у них горят. Славные ребята. А потом была парочка индийских танцев в местном исполнении. Первый танец, при всей его сложности, вызвал не более чем улыбку: танцовщица так мучительно думала о каждом движении, что это портило всё впечатление. А вот второй, который она танцевала с двумя девочками лет десяти, был хорош! - они с такой радостью , с таким азартом плели сложный рисунок катхака, что заражали восторгом всех. Но самое удивительное ждало меня после выступления. Оказывается, девушка-танцовщица - воспитатель в детском доме, а малышки - ее подопечные. Обо всех огрехах танца я забыла мигом. Финальная ария Князь Игорь: Спасибо, хан, на добром слове. Я по себе обиды здесь не знаю. И рад бы сам вам тем же отплатить. Лекции - это моя работа. Не в том смысле даже, что я за них получаю деньги, нет - просто это дело, которому я посвятила жизнь (как ни высокопарно это звучит), это мастерство, которое я оттачиваю… уже десятилетиями. Лекции - это не проговаривание умных фраз. Это - работа с залом. А залу важно не то, сколько лектор держит в голове, а - сколько слушатели в своих головах унесут. Они собрались слушать о Тибете, но ждут рассказа о совсем другом. Они ждут ответа на вопрос, как им жить. Им нужен не ученый с его знаниями, им нужна духовная опора. Им нужно услышать, что нет "хороших" и "плохих" религий, учений и книг. Есть - близкие и чуждые. Им нужно услышать, что можно быть христианином и использовать буддийские практики контроля ума. Им нужно услышать, что высшая медитация - ежедневное культивирование добрых мыслей. И высшая победа - над собой. Это так нужно услышать. Это так просто сказать. Финал Ария Овлура, здесь превращенная в хор: Князь, смотри: восток алеет. И для тебя, и для Руси заря настанет. А средство есть, я средство знаю! Знаю. Очень простое средство. Надо безоглядно дарить свою любовь. 22 ноября 2004 |
|