Глава 6 посвящена факультативным реализациям мотивов, входящих в тираду. Рассматривая различные типы “младшего героя”, мы часто сталкиваемся с темой заточения героя либо в подземной темнице, либо в Нижнем мире. Такая форма временного поражения наряду с ранением в бою является одной из двух вариаций мотива “Едва-не-гибель героя”.

Яма, подземная темница и т.п. представляют собой реализацию мифологемы преисподней; заточение в ней есть форма временной смерти героя – когда его освобождают из подземелья, его приходится оживлять. На этом строится сюжет “Алпамыша”, сказание о Хонгоре в “Рождении Шовшура”, сюжеты множества олонхо, вторая часть “Пополь Вух”, двенадцатая таблица “Гильгамеша” и “Рождение Сина, бога Луны”. В западноевропейском эпосе это заточение встречается реже – в сказаниях о Гильоме Оранжском (“Взятие Оранжа” и заточение Гильома у Синагона), в “Старшей Эдде”( поединок Сигурда с Фафниром и гибель Гуннара в змеином рву), в “Калевале” (свадебные испытания Лемминкяйнена).

Освобождение героя из темницы Нижнего мира может совершаться по сказочно-архаической (спасение благодаря волшебному помощнику) или эпико-героической модели (спасение благодаря другому богатырю, реализация триады мотивов). В единичных случаях герой способен выбраться из Нижнего мира сам (позднеэпическая модель). Спутник-помощник встречается в повествовании достаточно редко, чаще герой своим спасением обязан не ему, а женщине, причем с ней не обязательно будет связана матримониальная ситуация.

Особой формой реализации этого мотива является музицирование героя в подземелье (африканский Лионго Фумо, калмыцкий Джангар, узбекский Алпамыш, эддический Гуннар, монгольский Гесер, особняком стоит осетинское сказание о закалке Батрадза). Музыка здесь является магическим средством открытия врат потустороннего мира (подземелья), в некоторых текстах это понимается утилитарно (герой играет, чтобы героиня пришла к нему на помощь).

Уникальным вариантом реализации темы заточения является былина “Илья, Самсон и Калин-царь”, где эта тема представлена дважды – в первой части (первый мотив) богатырь заключен в подземелье, его спасает женщина (Апраксья), во второй части (третий мотив) Илья Муромец во время боя попадает в подкоп, он пленен татарами, но освобождается. Показательно, что как составляющая второго мотива эта тема не удерживается: былине “о ссоре и бое”, где Самсон с дружиной не фигурирует, пленения Ильи татарами обычно не происходит. Таким образом, в былине тема заточения реализуется как в своей архаической, так и в историзированной форме.

В теме заточения Ильи Муромца у Владимира контаминированы сразу несколько мотивов: 1) добровольный временный уход героя в иной мир, пока миру людей не угрожает опасность; 2) заточение в подземелье; 3) ссора эпического государя с лучшим из богатырей, имеющая изначально мифологический подтекст, на который затем накладывается социальный.

Первый мотив триады (“Удаление главного героя от битвы”) может быть реализован в форме ссоры героя с эпическим государем. В былине о Василии-пьянице: ссора приобретает форму “удаления для битвы”, структурно изоморфного “удалению от битвы” (Василий изгнан боярами за убийство врага), затем Василий нападает на татар и либо просто одолевает их, либо татары предлагают ему перейти на их сторону (в некоторых вариантах былины он делает это и избивает киевских бояр, а затем – татар). Особенности варьирования имени татарского царя и описания битвы позволяют говорить о дистрибутивных отношениях между былиной о Василии и об Илье. Особо важна тема “богатырь и голи”, связанная с обоими богатырями: голи выступают в роли иномирных существ, пребывание среди них структурно соответствует пребыванию в Нижнем мире; социальный и мифологичный аспекты мотива дополняют друг друга. Этим объясняется выделение пира Ильи с голями в самостоятельный сюжет, который только в книжных или зависимых от книги текстах становится завязкой ссоры с Владимиром (утроение мотива “Герой в подземелье” – это избыточность). Б.Н. Путилов рассматривал былину о Василии отчасти как пародию на былину об Илье.

Завязка “Песни о Сиде” восстанавливается по “Хронике двадцати королей”. В ней присутствуют составляющие первого мотива: удаление главного героя от битвы (болезнь Сида), его готовность выйти против врага именно тогда, когда все остальные воители в отъезде, зависть и клевета знати, приводящие к ссоре эпического государя с главным героем; в испанском последовательность иная, нежели в русском и греческом. В былине: клевета – ссора – удаление от боя – выход в качестве единственного воина. В “Илиаде”: ссора – удаление от боя – выход в качестве единственного воина. В “Песни о Сиде”: зависть – удаление от боя – выход в качестве единственного воина – клевета – ссора. На внешнем уровне необузданный Ахилл, желающий гибели ахейцам, прямо противоположен благородному Сиду, обладающему прямо-таки сверхъестественной верностью государю, – но на уровне структуры оба сказания строятся из одних и тех же элементов, лишь сгруппированных в разной последовательности.

В сказаниях о Джангаре ссора богатырей с Джангаром, равно как и Джангара с богатырями, – мотив не столь всеохватный, как “Едва-не-гибель младшего героя”, но тоже очень распространенный. В киргизской эпопее “Манас” мотив ссоры особенно ярко виден в сказаниях о сыне Манаса Семетее. Юный герой постоянно находится в военном конфликте с дружинниками своего отца и в итоге убивает их всех. Это – чрезвычайно архаичная реализация мотива, это ссора с богатырским племенем, и здесь отчетливо проявляется враждебность эпического героя к своим – черта, идущая от образа первопредка. Аналогичный пример можно найти в нартском эпосе адыгов: Сосруко лишает нартов огня, и, пока он ездит к великану добыть новый огонь, многие нарты умирают от холода. В “Рамаяне” мотив ссоры приобретает форму “Изгнание лучшего” и реализуется как лишение Рамы царского венца и изгнание его в леса по воле царицы Кайкейи.

В наиболее архаичной форме африканского фольклора четко представлена тема враждебности мира людей к герою. Эта тема является праформой ссоры эпического героя с миром людей в лице его правителя. В африканской героической сказке люди пытаются убить героя из зависти или страха перед его сверхъестественными качествами. В собственно эпических традициях, если обрисовывается происхождение героя, с которым связан мотив ссоры, то данный герой имеет сверхъестественные черты, так что в подтексте этого мотива лежит конфликт людей с нечеловеком.

В преданиях о Буакариджане мы обнаруживаем противопоставление низкого по рождению Буакариджана и правителя Да; Буакариджан совершает ряд чудесных подвигов и при этом держится с Да независимо, “дерзко”, чем вызывает недовольство Да. Это архаическое воплощение строптивости эпического героя. Но в целом эпические мотивы в этом повествовании отмечены значительной рационализацией.

Тот же мотив мы встречаем и в цикле эпических сказаний о герое суахили Лионго Фумо. После ряда конфликтов с жителями города Шанга, где он жил, он бежал, но был схвачен и брошен в подземную темницу. Обстоятельства заточения Лионго чрезвычайно напоминают заточение Ильи Муромца. В архаике основой ссоры с лучшим из героев является страх перед его беспричинной и беспредельной жестокостью. Затем этот страх уходит в подтекст мотива.

Важной является проблема дублирования темы, мотива, сюжетного хода в эпическом произведении. Так, тема заточения Ильи Муромца в подземелье фигурирует в былине дважды. В былине о Ермаке мы видим два боя с войском Калина: сначала бьется Ермак, потом Илья и дружина. Аналогичные примеры можно привести по всем рассмотренным нами памятникам. Частным случаем закона дупликации является закон бинарной структуры, бинарность может служить основой для объединения мотивов в сюжет и для контаминации сюжетов (яркие примеры последнего: былина “Добрыня и Змей”, присоединение к поэме Син-лике-унинни о Гильгамеше перевода шумерского сказания “Гильгамеш, Энкиду и подземное царство”).

В ходе работы над диссертацией были решены поставленные задачи. Анализ мирового эпоса позволяет утверждать, что практически во всех многоходовых сказаниях важное (часто – центральное) место занимает образ “младшего героя”, а триада мотивов является своего рода клише, по которому строится повествование о бое с вражеской ратью (все русские былины о бое с татарами, все эпические памятники Европы, составившие золотой фонд средневековой литературы, а также виднейшие памятники других культур).

Основные выводы:

- Тип “младшего героя”, погибающего при вольном или невольном попустительстве главного, регулярно воспроизводим в эпосе, как народном, так и литературном. Былина о Ермаке изоморфна виднейшим мировым памятникам.

- Существуют три типа “младшего героя”, а именно: сильный “младший герой”, который по своим воинским качествам не уступает главному или даже превосходит его; такого героя, как правило, пытаются погубить свои и часто преуспевают в этом; слабый “младший герой”, также называемый “ложным героем” – он безуспешно пытается сравниться с главным, такой герой не вызывает ревности и потому может быть воскрешен после смерти; он может иметь черты “заместительной жертвы” (особенно как групповой персонаж); “герой-помощник” совершающий подвиги фактически вместо главного, он часто имеет сверхъестественные черты и может быть “заместительной жертвой”. Кроме того, сюжетной схеме сказания о сильном “младшем герое” идентично сказание о главном герое во вражеском плену и его освобождении.

- Мотив “Ссора эпического государя с лучшим из героев” является одной из форм воплощения мотива “Вынужденная пассивность героя”. С другой стороны, “Ссора” может приводить и к прямо противоположным последствиям: не к “удалению от битвы”, а к “удалению для битвы”, и в этом случае не ссора является причиной гибели “младшего героя”.

- Установлены следующие источники образа “младшего героя”: 1) герой инициатического мифа, которого главный герой (часто – дядя) отправляет на совершение первого подвига; 2) герой близнечного мифа, соперник своего брата; 3) герой, имеющий “волшебного помощника” (часто затруднительно определить, кто из них “главный”, а кто “младший”, особенно когда герой-помощник прописан более тщательно, чем тот, кому помогает). С развитием эпоса в эту парадигму включается и пара “отец и сын”, однако отец никогда не является спасителем своего сына, в то время как спасение сыном отца становится общим местом ряда эпических традиций.

- Существуют два разных типа героя-малолетки. Первый – сильный “младший герой”, он находится в центре повествования, юный возраст этого героя не выходит за грань реальности – двенадцать лет. Сюжет, связанный с ним, сохраняет черты инициатического. Второй образ – герой-помощник сверхъестественного возраста (трехлетний). Он вступает в битву после главного героя, когда тот близок к поражению. К силе этого героя зависти не возникает.

- Установлены причины неустойчивости сюжетов Самсоновского варианта былины об Илье и Калине и былины о ссоре Ильи с Владимиром и бое с войском Калина: в первом случае ссора как завязка неустойчива, так как Илья здесь выступает в роли “младшего героя”, с которым мотив “Ссоры” не связан; во втором случае мы видим сюжетную однотипность первой и второй части – и та и другая строятся на заточении и освобождении, причем заточение (пленение) связано со сферой низа – подземелье, падение в подкоп, сказители развивают эту тему не единожды.

- Выявлены несколько мотивов, которые могут воплощаться как мотивы триады: “Бой отца с сыном”, “Ссора эпического государя с лучшим из богатырей”, “Заточение героя в подземелье”. Возможно тройное “вложение” мотивов: заточение Ильи в подземелье является формой “Ссоры”, а та, в свою очередь, формой первого мотива триады – “Временная пассивность героя”.

1. Мифология: Авторская программа. – М., 1998. – С. 1-54 (2 а.л.).