Главные силы Бонапарт направил против Первой армии Барклая-де-Толли, насчитывавшей около ста пятидесяти тысяч человек. Своего лучшего маршала Даву и брата Жерома полководец отправил ловить сорокатысячную армию князя Багратиона. Собственно говоря, ничто не мешало Наполеону плюнуть на русские войска и двинуться прямиком на Москву –вплоть до Смоленска русских войск на его пути просто не было. Однако тогда воевали совершенно по-другому. Помните? «И вот нашли большое поле, есть разгуляться где на воле…» Наполеон жаждал генерального сражения, от которого русские успешно уклонялись.

Первоначально планировалось действовать по диспозиции, составленной еще до войны служившим в генеральном штабе генералом Карлом Фулем и одобренным императором Александром: армия Барклая обороняется в укрепленном лагере, армия Багратиона бьет неприятеля во фланг. Жизнь опрокинула эти построения. Дрисский лагерь оказался бы настоящей ловушкой, если бы Барклай не вывел из западни войска. Багратион же прекрасно понимал, что нападать с сорока тысячами человек на шестисоттысячное войско – сущее безумие. Он получил приказ идти на соединение с Первой армией. И действовать, как сочтет нужным. Это позволение оказалось весьма кстати.

Под натиском главных сил Великой армии войска Барклая пятились вглубь страны. Тот еще в 1807 году предлагал в случае нападения Бонапарта не делать ему подарка в виде столь любимого французским полководцем генерального сражения и отступать до тех пор, пока французы не нашли бы вместо решительной победы другую Полтаву, как писал военный министр в одном из писем. Багратиона эта позиция раздражала безумно. Он жаждал вступить в открытую схватку с врагом… но никак не ценой потери армии. Бонапарт был уверен – и не без оснований - что уничтожение Второй армии не составит особых проблем. Слишком уж крошечной она была. И притчей во языцех стала горячность Багратиона. Но русский полководец вновь удивил всех. Не переставая в письмах изливать раздражение по поводу отступления, он с удивительным хладнокровием раз за разом выводил армию из-под удара войск Даву.

Позже Лев Толстой бросил в адрес Багратиона несправедливое обвинение: мол, тот не ладил с военным министром и поэтому присоединяться к первой армии не спешил. Отношения между двумя полководцами действительно были крайне напряженными: Багратион был сторонником наступательных действий и к тому же старше по чину. Да и войска предпочли бы видеть именно его на месте командующего. Однако при этом Багратион был пламенным патриотом. «Война нынче не обыкновенная, а национальная» – сходу определил он. А учитывая исключительную популярность Багратиона в русской армии и крайнюю степень раздражения солдат и офицеров от бесконечного отступления, да еще и по родной земле, опасаться соединения армий скорее следовало Барклаю-де-Толли. К счастью, тот тоже был патриотом.

За исключением Льва Толстого, современники и потомки этот по-своему блестящий демарш второй армии оценили чрезвычайно высоко. Например, военный историк Окунев писал: «Смотря на карту и взявши в руки для проверки циркуль, легко убедиться, даже при поверхностном взгляде, как мало было оставлено шансов кн. Багратиону для достижения этого соединения. Да будет мне разрешено задать один вопрос: был ли когда-либо какой-нибудь генерал поставлен в более критическое положение и вышел ли какой-либо военный из подобного положения с большею честью?» Багратион не только сохранил армию – он-таки пробился к основным силам, дважды практически чудом ускользнув из старательно заготовленной Даву западни, петляя по белорусским болотам и полесью… бывали времена, когда Даву просто не понимал, куда опять  подевалась эта злосчастная, маленькая, смертельно усталая от бесконечных переходов армия «принца Багратиона», как звали его французы. Из-за Багратиона насмерть рассорились сам Бонапарт и его брат Жером, который в итоге самовольно бросил вверенные ему  войска и уехал в Вестфалию. Сам же князь писал: «Насилу выпутался из ада. Дураки меня выпустили». Наполеон был в ярости. Возможно, про себя он даже сожалел, что не занялся охотой на Багратиона самолично. Но было уже поздно.

Долгожданное соединение русских армий в Смоленске было крупным успехом. Однако ситуация сложилась странная – а для современников откровенно ужасающая. Всего двенадцать лет прошло с итальянского похода Суворова, когда казалось, что у русской армии просто нет достойных противников – и вот уже не где-то в Европе, по России шагают чужие солдаты, почти не встречая сопротивления!

Надо отдать должное Багратиону – он прекрасно понимал, чем в сложившихся условиях грозит отсутствие единоначалия и разлад между командующими. И добровольно подчинился младшему по чину. Когда он ехал представляться самолично выбранному начальству, его с восторгом приветствовали не только обе армии разом, но и местные жители. Однако примирение оказалось недолгим. Барклай скрепя сердце подчинился всеобщему желанию не отдавать Смоленск без боя. Но откровенное нежелание вступать в бой сыграло с Михаилом Богдановичем злую шутку: он упустил время и к тому же неправильно определил направление возможного удара Бонапарта. Чем тот и воспользовался.

Ошибка Барклая грозила катастрофой: Наполеон планировал захватить Смоленск с тыла, отрезать обе армии от Москвы и разгромить по частям. И это могло бы случиться, если бы не небольшой военный заслон, оставленный у села Красное. 27-я пехотная дивизия генерала Дмитрия Неверовского. И на эту горстку людей днем 14 августа обрушились пять пехотных и три кавалерийских корпусов всей "великой армии", не считая наполеоновской гвардии. Неверовский – устоял. Ему на выручку поспешил корпус Раевского, за ним спешно двинулась Вторая армия… Сражение за Смоленск началось.

Битва длилась три дня, но в итоге Барклай-де-Толли – наперекор Багратиону, остальным генералам, офицерам, солдатам – сделал то, что считал нужным, оставил город, двинувшись к Москве. Это требовало невероятного мужества. Понять его действий подчиненные не могли. Пошли слухи о возможной измене главнокомандующего. Багратиону приближенные советовал срочно писать царю и предложить в главнокомандующие… самого себя. Тот ограничился предложением отстранить Барклая-де-Толли, обещая повиноваться любому, кроме военного министра. Император Александр и сам был крайне недоволен действиями Барклая. Однако брать на себя ответственность не спешил. В итоге спешно собранный совет назвал имя Михаила Илларионовича Кутузова.

Обычно Кутузова с легкой руки советских историков, не задумываясь, называют учеником Суворова. Увы, это популярное, но заблуждение. Эти полководцы друг на друга не походили ничем. Суворов, непревзойденный мастер военного дела, был адептом наступательной, победоносной войны. Кутузов предпочитал действовать осторожно и по обстоятельствам. Тактика Барклая была близка ему самому – и будь его воля, в истории России не было бы Бородино. Но отдавать Москву без битвы никто не собирался. О том, кто выиграл сражение, спорят до сих пор. Одно признают все: позиция, выбранная Кутузовым, была не такой уж удачной. Особенно уязвимым было положение левого фланга. Кутузов в своем донесении Александру писал: «Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством». Чужим. Войсками левого крыла командовал Багратион.

Отечественная война двенадцатого года подарила России множество героев. Дмитрий Дохтуров и Николай Раевский, Дмитрий Неверовский и Петр Коновницын, Денис Давыдов и Яков Кульнев … Этот список весьма велик. Возглавляют его трое: Кутузов, Барклай-де-Толли и Багратион. Но если Кутузов до самой своей смерти руководил войсками, то полководцы, сохранившие обе русские армии, после Бородино в отечественной войне участия уже не принимали. Затравленный Барклай покинул армию. Он еще станет фельдмаршалом, его войска войдут в Париж… но все это будет позже. Багратион был ранен во время Бородинского сражения. Рана оказалась смертельной.

Русская кампания, как называют Отечественную войну на западе, до сих пор приводит военных историков в изумление. По всем правилам победу в ней должен был одержать Бонапарт. Лучше всех, пожалуй, ситуацию прокомментировал Клаузевиц: «Во всех боях французы оставались победителями; русские дали им возможность осуществить невозможное; но если мы подведём итог, то окажется, что французская армия перестала существовать, а вся кампания завершилась полным успехом русских за исключением того, что им не удалось взять в плен самого Наполеона и его ближайших сотрудников». Если же говорить проще, эта кампания для Наполеона и его Великой армии обернулась сущим кошмаром. И при этом было совершенно непонятно, что делать.

Наполеон занял Москву – но на предложение о мире император Александр лишь процедил: мол, пусть хоть до Сибири дойдет – никакого мира все равно не получит. Главнокомандующий Кутузов делал вид, что никаких французов нет и в помине, увел свою армию неизвестно куда (о знаменитом Тарутинском маневре французы узнали с большим опозданием). Партизанские соединения, состоящие из солдат и офицеров регулярной армии, созданные по инициативе Дениса Давыдова и с благословения Багратиона, нападали на отряды, посланные за продовольствием, – а лишать доблестных французских воинов полноценного питания было верхом наглости. Да и крестьяне, вместо того, чтобы, как приличествует мирному населению, не вмешиваться в чисто военные дела, уходили в леса и создавали свои отряды… Итог известен всем. Французская армия практически бежала из Москвы. А потом и из России. На территории которой Наполеон ни одного сражения не проиграл.

О повальном бегстве из России, о победоносных кампаниях против Наполеона на территории Европы, о русских в Париже, о трагической судьбе императора Франции и любимца всех европейских и русских романтиков Наполеона Бонапарта наслышаны все. Я же напоследок хочу рассказать о том, о чем упоминать не любят. О том, как отблагодарили героев первой отечественной благодарные потомки. В тридцатых годах XX века на Бородинском поле был взорван не только главный монумент в честь павших воинов, но и могила, в которой покоился прах князя Багратиона. Местные жители под покровом ночи собрали валявшиеся на месте взрыва останки полководца и похоронили их на местном кладбище. Потом, разумеется, власти опомнились и восстановили мемориал во всем блеске. Отыскали и безымянную могилу.

Прах Багратиона вновь покоится на Бородинском поле. Но есть вещи, которых нельзя допускать. Есть вещи, которых можно и нужно стыдиться. И если вы вдруг соберетесь в Бородино, положите на могилу полководца Багратиона хотя бы два цветочка. Поверьте, он это заслужил.