|
Тишина. Только колышутся занавеси в окне. А ему страшно. Нет, не страшно! Помощник Владыки не может бояться… И все же… Сегодня это должно случиться. А если – нет? Тогда не случится ничего. Только надежда развеется вместе с этой ночью – в лучах проклятой посланницы Амана. Пора! Зов становится нестерпимым… А туман синеет – прямо на глазах. Колышутся в окне занавеси. Стать бы такой занавеской. Только на эту ночь. Пусть все решится без меня… Пора! Пора! Пора! Сияют окна. Слышен звон бокалов. Оборотни пируют. Как всегда. И только мечется по комнате огромный волк, боясь ринуться наружу, туда, откуда доносится крик о помощи… Он не идет. А ей больно. Она не выбирала этот путь. Она – охотница. Не мать. Если бы не те глаза, сверкнувшие в тумане, подобно молнии… Если бы не тот оборотень, молнией сверкнувший в ее жизни – и ушедший во мрак. Навсегда. “Ушел он во имя ночного безмолвного братства”… Поэтому она сейчас корчится на земле в муках. И никогда больше не будет Полнолунной пляски. Для нее. Туман снаружи сгустился – и серым облаком из него метнулся вожак. “Сейчас, сейчас…” Теплый туман окутывает ее тенями печали… Ему кажется, что он жил ради этого. И ради этого сейчас ее пасть раздирает крик безумной боли… Тол-ин-Гаурхот сияет В горькой тени лунных бликов Шар луны сегодня темен – Начинается охота… Единение и братство! …И ее тело разрывается на части, стремясь поскорее дать дорогу не-жизни… Будет славная добыча, Будет пир и будет пляска, Будет вой победы славной – Это счастье волколачье! ВОТ ОНО! В его руках – теперь уже руках – волколенок. Мокрый. Сколько он перевидал таких за свое бессмертье! Визг волчицы стихает. Она открывает глаза. Вожак не замечает этого. Он пристально всматривается в детеныша. Тот странно спокоен. НИ звука, ни визга… Волчица устало ложится на камень. Я не мать. Мне все равно. Показалось? Нет? На руках – человечек. Совсем маленький. Улыбается… Волколенок. Хватает подставленный палец… И сжимает его красными губками, красными, как волчьи ягоды… СВЕРШИЛОСЬ! Это – уже второй. Значит, то была не случайность. СВЕРШИЛОСЬ! Писк переходит в плач… Человеческий плач… Это – уже второй. Уже второй оборотень, который не станет следить за ущербной Луною, жаждой томимый ночей ее силы и славы… Владыка уходит в незримое, пытаясь поймать дорогу будущего… Ради этого – стоит… У малыша будут серые глаза, когда он вырастет. Глаза, которым туман даст силу. И белые волосы. Напоенные светом Луны. Дитя Тол-ин-Гаурхот! Драгоценное дитя! Волчица может продолжать охотиться. Если захочет. А может остаться и ждать свою долю в пещере… А может плясать под Луной на глазах у собратьев… Никто не осудит. Она родила Тол-ин-Гаурхот оборотня, Который не станет следить за Луною, мечтая о ночи, Когда Единенье наступит души и обличья… Когда Вожак ушел, унося на руках Дитя Тол-ин-Гаурхот, ее подруга спросила: – Тебе не было больно? – Больно? – она удивляется. – Нет. Я была на охоте… И ее глаза светятся от счастья. Она побывала на главной охоте, когда Луна пошла на убыль! Есть чему завидовать… В ту ночь Луна над Тол-ин-Гаурхот не свернулась кругом, приветствуя появление второго Сына Тол-ин-Гаурхот. Но одно облако стало белее, нежели прочие. И наблюдатель – будь он поблизости – невольно сравнил бы это облако с волколаком. Или с оборотнем. Он вцепился Луне в бок. Следующей ночью небесный волколак отгрызет от лунного серпа ещё кусочек. Приближая тот день, на исходе которого Ночь воцарится. Та ночь. Единенье и братство! |