Сага о Звездном Сильмариле
| |
КОРОНА ИЗ КЛЕНОВЫХ ЛИСТЬЕВ Он бредет по лесам осенним, Из песен Средиземья Звонко пели птицы. Золотистым вихрем пробежало стадо оленей, и от их быстрого бега затрепетала желто-оранжевая листва деревьев лесов Вечной Осени.Арастэль выбежала на поляну и рассмеялась - чистым, почти детским смехом: радость жизни переполняла девушку, и она была готова делиться своим счастьем со всем миром. Водоворот безудержного веселья затянул её, и она смеялась, и кружилась, и напевала что-то... Она словно летела по лесам Вечной Осени, её танец переходил в лёгкий бег, а бег - в танец. Словно воплощённая юность Мира была она - Альвдис, которую Валиэ Нэсса называла Арастэль - Танцовщица. Но вдруг девушка остановилась и замерла: по Лесам неторопливо шёл величавый белый олень, чьи рога сияли подобно цветам Лаурелина. Арастэль в благоговейном восторге глядела на Валу Оромэ - в этот миг ей хотелось отдать все свои силы служению ему, хотелось пожертвовать всем ради него!.. Но что может сделать юная эльфийка - почти ребёнок - для могучего Валара, одного из Творцов, для того, кто вместе с Тулкасом разгромил Врага? Сколь он велик, столь она бессильна... - и Арастэль каждый раз при виде Оромэ замирала, цепенея от преклонения перед ним. Он шёл мимо неё, и Арастэль, думая, что Валар её не замечает, неотрывно следила за ним взглядом. Девушку совершенно не удивляло, что она видит его в это время не только Белым Оленем, но и в обличии Детей Илуватара - высоким широкоплечим человеком с бронзовой от загара кожей и медными с золотым отливом волосами. Арастэли никогда не думалось, что вряд ли кто-либо ещё в лесах Вечной Осени - да и во всём Валиноре - способен видеть Охотника в обоих обличиях одновременно. И уж совсем не подозревала Арастэль о том, что Оромэ не менее внимательно следит за ней, чем она за ним. "Она опять трепещет как птенчик и думает, что я ее не вижу…" Многие юные ученицы Нэссы испытывали робость при встрече с ним - но эта девушка была особенной. Ее взгляд не давал Охотнику покоя: "Какая преданность! Какая готовность принести себя в жертву - осталось лишь найти, во имя чего… Кто укажет тебе цель, маленькая Танцовщица? За кем ты пойдешь, забыв самое себя? Кому отдашь свою преданность, свою любовь, свою жизнь? Сейчас ты готова служить мне - но ни ты, ни я не знаем, в чем могла бы быть эта служба…" Эта девушка родилась в Валиноре, она никогда не видела просторов Эндорэ, и всё же ее взгляд говорил: "Я пойду с тобой, куда ты позовешь". "Откуда ты знаешь о просторах Мира, маленькая Арастэль? Здесь, в Амане, всё совершенно - так откуда же в тебе стремление уйти, стремление идти вдаль?" Охотник, которому воля Манвэ запрещала покидать Благословенный Край, радовался и тревожился, видя отблески дальнего пути в юных очах Арастэли. Нэсса выбежала ему навстречу, обвила руками за шею - и Оромэ принял человеческий облик. - Ты о чем-то задумался, брат? - Маленькая нолдиэ в твоей свите. Арастэль. Нэсса понимающе опустила голову. - Ты тоже заметил… Я так тревожусь за нее. Сестра, ты дала ей столь громкое имя - а ведь у тебя есть танцовщицы и лучше … - Есть - пока, - отвечала Нэсса на незаданный вопрос. - Но недалек тот час, когда она затмит всех своим искусством. Верь моему слову: придет время и ее танцы изумят весь Валинор. - Верю, - улыбнулся Оромэ, и его улыбка просияла, словно луч, прорвавшийся сквозь облака. Нэсса, обрадовавшись тому, что нахмуренные брови брата разошлись, рассмеялась, призывно улыбнулась и, приняв облик рыжей лани, поманила за собой. Через мгновение Белый Олень и Лань мчались по лесам, обгоняя друг друга. Золотая листва сияла над ними. * * * Олоссур - огромный снежно-белый конь, раукар Оромэ - любил своего седока. Любил за силу, которой приятно подчиняться, любил за ум, который подчиняет себе силу, любил за доброту и заботу. Любил за то, что вождь нолдор любил его; любил за то, что вождя нолдор любил Владыка.Олоссуру нравилось, когда его седок, гордясь собой и конем, гарцевал по улицам Тириона; Олоссур радостно тратил силу на многодневную скачку в Араман - в Форменос; Олоссур с удовольствием позволил вождю нолдор изъездить на нем весь Аман, юг Арамана и север Аватара… И всё же охотнее всего Олоссур вез седока в родные для коня-раукара Леса Вечной Осени. Феанор не спеша ехал по лесам Охотника. Он знал, что Оромэ ждет его. Их разговоры об Эндорэ, о его горах и равнинах, о подвластных Оромэ животных, об эльдарах, оставшихся под Звездами, стали своеобразным ритуалом, равно необходимым и Охотнику и Феанору: если нолдору эти разговоры приносили знания, которых он жаждал, то Оромэ они словно возвращали в вечно дорогое ему Эндорэ, где он хотел бы жить, но не имел на это права. И всё же Оромэ, утомляясь покоем Валинора, иногда тайно нарушал запрет Манвэ - и тогда уцелевшие после войны с врагом чудовища прятались, заслышав звон копыт Нахара, однако скрыться удавалось далеко не всем… Не дано было знать ни Великому Охотнику, ни самому Владыке Манвэ, что выше воли Правителя Арды этот запрет, хотя и провозглашен он ею. Не покой и безмятежность Валинора оберегал он, но право Срединных Земель на свой выбор, которого они будут лишены, если Валары станут вершить их судьбу, какой бы искренней ни была забота. Не мог знать об этом Оромэ и потому безмерно терзался своим бездействием. И услышав от юного вождя нолдор, что тот хочет вернуться на Срединные Земли, несказанно был рад тому, что его, Охотника, стремления будут воплощены, хотя и не им самим. И потому он щедро делился с нолдором мудростью, и оба мечтали о том прекрасном будущем, когда свет знаний Валинора озарит Эндорэ… В этот день Арастэль впервые увидела его. Его конь шел шагом, гордый и величественный, и всадник был исполнен той внутренней силы, что обличает истинных владык. Оромэ вышел ему навстречу, Феанор спешился и поклонился Валатаро, приложив правую руку к груди и опустив голову. Оромэ обнял его за плечи и повел на поляну. Олоссур умчался прочь - навестить своих товарищей раукар. Арастэль смотрела на них издалека и потому не могла слышать их разговора, но даже будь она рядом - она не услышала бы ни слова, ибо была поражена тем, что увидела. Мужественный, решительный вождь нолдор был красив, но Арастэли он показался воистину прекрасным, потому что был похож (не чертами лица, а чем-то непостижимым и едва уловимым) на бесконечно боготворимого ею Оромэ. Девушка с изумлением видела, что нолдор и могучий Валар беседуют на равных, позабыв о том, что один из них принадлежит к Владыкам Мира. Тот, кто смеет говорить с великим Охотником как с другом, повергал Арастэль в неменьший священный трепет, чем сам Оромэ. Чем дольше Арастэль смотрела на Феанора, тем больше ей казалось, что при первом взгляде ее подвело зрение или разум: как могла она подумать, что его волосы черные?! - ведь они же вьются прекрасной серебряной волной. Как красиво смотрятся рядом с темно-золотыми волосами Охотника эти серебряные кудри… Арастэль не знала, что во всем Амане едва ли кто-либо кроме Финвэ и ушедшей Мириэли подозревает о том, что не черного цвета волосы у старшего принца нолдор. Время разговора пролетело незаметно. И вот вождь нолдор встал, Валар поднялся следом; прибежал, почувствовав мысленный зов, Олоссур - и на прощание Феанор и Оромэ улыбнулись друг другу. Улыбнулись как равный равному. Затем Феанор взлетел в седло и поскакал прочь. Сердце Арастэль похолодело: "Сколь же великим нужно быть, чтобы говорить с самим на равных?!". Альвдис забыла обо всем и шла по Лесам, не разбирая дороги, пораженная внезапным открытием: в мире есть тот, кто так похож на Охотника и с кем Охотник держит себя как с другом! * * * На душе у Оромэ было тяжело. Он было обрадовался приезду принца нолдор, надеясь, что разговор с ним разгонит невеселые думы, - но разговор кончился, а тяжесть осталась.Оромэ не спеша шел к себе, в Золотые Леса. И тот единственный, с кем он мог поделиться своею болью, внезапно вышел ему навстречу в обличии огромного серого пса. Оромэ погладил его по голове, и Хуан пошел с ним рядом, своим безмолвным присутствием умеряя душевные терзания Владыки. Чистейший свет Золотых Лесов озарил их, но Охотник даже не поднял взгляда на любимую им красоту. Он опустился на землю, прислонившись спиной к дереву, Хуан лег рядом и внимательно посмотрел Владыке в глаза. Оромэ кивнул. У них была своя тайна. Во всем Валиноре никто, даже майары и раукары Оромэ, даже нежно любимая им сестра, даже всеведущий Намо - никто, кроме, быть может, синей майэ Истиэ не знал о том, за что Хуан получил имя Каннур - Верный Владыке, - вернувшись с той битвы. Сами Хуан и Оромэ никому не говорили о том ни слова. Раукары Оромэ вообще никогда даже между собой не говорили об этом. Не потому, что хотели забыть, - нет: потому что слишком хорошо помнили. "Что случилось, Владыка?" "Ты помнишь, Хуан ?" Раукар с печальной укоризной посмотрел на Валара: "Стоит ли спрашивать?" Оромэ застывшими глазами глядел вдаль: "Нэсса так старается развеселить меня, Феанор улыбается, благодарит, маленькая Арастэль замирает от восторга передо мной... Передо мной! - хотя мои руки навек в крови!". Хуан почти сурово взглянул ему в глаза: "Владыка, разве ты не за Феанора и Арастэль принял на себя эту кровь? Разве мы убивали не ради них? Так почему же они должны осуждать тебя?". Охотник невесело улыбнулся: "Хуан, ты прав, но…". "Позволь мне напомнить тебе, Владыка, что, не пролей мы тогда кровь, эльдары давно бы утратили свою волю, они бы стали только тенями его воли." "…И всё-таки мне кажется, что, если бы Арастэль знала всю правду, она отвернулась бы от меня". Небывалое волнение охватило душу девушки: она много лет восхищалась Феанором, не видя его - и вот сегодня поняла, что молва преуменьшает, а не превозносит его величие. Восторг Феанором смешался в её душе с трепетом перед Оромэ, и опьяненная этим чувством, Арастэль шла по Лесам, ничего не замечая вокруг… Но вдруг девушка остановилась и огляделась. Это были Леса Охотника, но иные. Сперва Арастэль показалось, что свет проливается сквозь листья, но потом она поняла… Золотая листва высоких деревьев слабо светилась. Чудо Золотых Лесов казалось Арастэли продолжением ее восторгов и смутных грез, казалось видением, представшим глазам, отуманенным мечтой. Девушка медленно шла по Золотым Лесам, боясь в душе, что чудо в любой момент исчезнет. Но чудо было явью. Часы или дни прошли в ее странствиях - она не знала. Она была тихо счастлива - Свет Золотых Лесов наполнял ее сердце новой силой, подобно воде из чистейшего горного ручья. Она не спрашивала, как она здесь очутилась и почему не бывала раньше. Ныне это было неважно, ибо она открыла свою душу целительному свету, словно влюбленная - уста для поцелуя. Немыслимое чудо стало для Арастэли явью - и потому-то девушка не удивилась, увидев за деревьями Охотника. Не могучий Валар, не величавый Белый Олень, а безмерно измученный душевной борьбой человек сидел на земле, прислонившись спиной к дереву и облокотясь на спину огромного серого пса. Арастэль прочувствовала, что его гнетет страшная боль, и царящее в душе юной нолдиэ нерастраченное желание помочь вдруг всколыхнулось и выплеснулось волной участия и сострадания… "Это ли не ответ, Владыка?" - посмотрел в глаза Охотнику Хуан. "Я хотел бы ей поверить…" - рука Оромэ медленно перебирала шерсть на загривке Каннура. Тишина. Золотой Свет. Преданнейшее сердце, мечтавшее о Служении, обрело возможность помочь. "Не оборачивайся, Хуан. Если она поймет, что мы видим ее, - она может испугаться. Она ведь еще совсем девочка". * * * - Владычица...- Что случилось, Арастэль? - Я была в Лесах… Лесах, где светилась листва… Что это? Нэсса обняла юную нолдиэ за плечи. - Ты так сильно предана моему брату… - Что это значит? - Маленькая моя, ты была в Лаурэтаури. Это - сердце Лесов Оромэ. Там он живет, и чужакам туда не пройти. Только верное сердце, отданное Охотнику, найдет дорогу в Золотые Леса. Расскажи мне, как ты попала туда? - … и я думаю, он меня не заметил, - закончила свой рассказ Арастэль. Нэсса покачала головой: - Конечно, он видел тебя. И будет рад увидеть там снова. Он не всякого пускает к себе домой, но каждый вошедший становится желанным гостем. * * * Ей было радостно приходить туда и танцевать на осиянных Золотым Светом полянах; а Оромэ понимал (сама Арастэль едва ли осознавала это), что она танцует для него, заставляя оттаять оцепеневшую от боли душу.Время шло. Золотая листва кружилась вокруг танцующей Арастэли, и всё чаще обитатели Золотых Лесов видели, как Белый Олень радостно мчится рядом с Хуаном, обгоняя ветер, и все чаще приезжал в Золотые Леса Феанор, и все дольше становились его разговоры с Валатаро о Срединных Землях. Арастэль, едва касаясь ногами травы, летела, кружась, по Золотым Лесам. Счастье наполняло ее душу - она не знала, что это счастье было от того, что благодаря ей жестокое чувство вины покинуло Валатаро, - она этого не знала, но это чувство придавало совершенство и красоту ее движениям, заставляя их сливаться в чарующий танец. И на одной из Золотых полян девушка позабыла обо всем, кроме танца. Оромэ, как всегда, мгновенно почувствовал, что Арастэль в его Лесах, и поспешил к ней - как жаждущий стремится к воде. Он бесчисленное множество раз любовался ее танцами, отдыхая душой при взгляде на них. И нередко звал Валар с собою других обитателей Золотых Лесов. Однако всегда они смотрели тайно - ибо юная Танцовщица по-прежнему трепетала перед Охотником и, увидев его, не смогла бы продолжить танец, смутившись. Вот и теперь, когда ее танец, словно свежий ветер, ворвался в Золотые Леса, безмолвно пронесся по ним радостный призыв Оромэ: "Она танцует!". Быстрее мысли и легче тени поспешили раукары и майары на этот зов. Арастэль не подозревала, что танцует не в одиночестве, а Охотник стоял в поросли молодых кленов на краю поляны и неотрывно смотрел на нее... И при виде этого танца сердце беспощадного воителя словно отогревалось, как птенец в любящих руках: Охотнику едва верилось, что после всей пролитой им крови для него возможно счастье. Но счастье было возможно - ибо Арастэль танцевала в его лесах, танцевала, переполненная преданной любовью к Оромэ. И он, заглядевшись, невольно шагнул вперед. Арастэль вздрогнула - и танец оборвался. Юная нолдиэ склонилась перед Валаром. Оромэ поднял ее: - Я прервал твой танец. Прости. Она подняла на него огромные испуганные глаза: Владыка просит у нее прощения! Оромэ тихо промолвил: - Прошу тебя, станцуй еще. Арастэль, дрожа всем телом, пролепетала: - Я недостойна танцевать для тебя, Владыка… Оромэ, глядя ей в глаза, повторил совсем тихо: - Прошу тебя. Девушка кивнула. Оромэ обвел глазами поляну: - Не прячтесь. "Ой!" - только и вырвалось из уст Арастэли, когда по всему кругу выступили из леса раукары Оромэ - иные статными эльфами, иные охотничьими псами, иные быстроногими конями, иные горделивыми оленями, иные прочими лесными зверьми. Хуан и Нахар в эльфийском обличии стали по бокам Владыки, Алатар филином уселся в ветвях над его головой. "Спойте для нее," - безмолвно приказал Оромэ. И полилась Песнь. Они все вместе пели впервые - но так слаженно, словно делали это от сотворения Мира… То один голос вырывался вперед, увлекая за собой другие, то мощный хор объединял всех, то несколько голосов задавали новую тему… - и Арастэль, словно лодочка в могучих океанских волнах, плыла в своем танце по этой Песни, понимая ее без слов - ибо то была Песнь беспредельной преданности Валатаро, за которого каждый из них не задумываясь отдал бы жизнь, если бы это понадобилось. Они все знали, даже Арастэль - пусть не разумом, но сердцем, - но знание вызывало в них не ужас, а сочувствие. Сочувствие тому, кто не побоялся взять на себя всю тяжесть вины и всю грязь убийства. Он был могуч. Они - безмерно слабее, но они любили его, и поэтому обладали высшим из прав - правом на жалость. Оромэ неотрывно смотрел на танец. "Кровь убийцы ничем не смыть с моих рук. Но ради тебя, Арастэль, ради свободы твоего духа я стал убийцей… Тебе не дано знать, что в твоем танце - оправдание мне…" И каждый из воителей Оромэ, что был с ним тогда, думал так же. Порывом ветра сорвало золотые листья с кленов, они упали к ногам Нахара, и раукар услышал безмолвный приказ Владыки: "Сплети ей корону". Глаза Нахара не отрывались от танца, а гибкие эльфийские пальцы принялись проворно соединять листья. А Песнь лилась, и Арастэль, прекрасная и величественная, словно окруженная ореолом преданной любви, плыла по волнам музыки и танца, побеждая душевную боль воителей, - так лучи весеннего солнца побеждают снега. Нахар протянул Оромэ сияющую золотым светом корону из кленовых листьев. Песнь затихла и Арастэль замерла. Но глаза девушки по-прежнему сияли той силой, которой был исполнен танец. Оромэ подошел к ней: - Спасибо. Прими от всех нас, - он возложил корону светящихся листьев на голову юной нолдиэ - Спасибо тебе, Танцовщица. Она обомлела. Она испугалась этой неслыханной чести. Теперь перед Оромэ и его витязями стояла не величественная Танцовщица, а молоденькая и робкая девушка, едва живая от изумления и страха. Валар понял ее чувство, молниеносным взглядом отдал приказ раукарам и майару - и через мгновение на поляне не было ни Охотника, ни его вассалов. * * * С тех пор она всё реже приходила в Золотые Леса - потому, что всё реже их покидала. Лаурэтаури стали ее домом, их свет стал частью ее души, и ощущение того, что Валатаро рядом, стало частью ее существа.Незримая нить преданной любви соединила юную нолдиэ и Великого Охотника столь прочно, что они не могли расстаться ни на день - хотя и не видели друг друга по многу месяцев: но они не покидали Золотых Лесов и, значит, были рядом. Танец Арастэли слишком многое изменил в судьбе обоих, и они, чувствуя эти перемены, не понимали и страшились их - вот от чего избегали встреч. При этом каждый из них твердо знал, что другой рядом. Хуан Каннур радовался, видя, что Владыка обрел душевное спокойствие, однако не решался подойти к Арастэли со словами благодарности - он понимал, что девушке надо побыть одной. * * * - К юго-западу от этих гор, - говорил Оромэ, выкладывая на траве мелкими веточками карту, - лежит край семи рек. Земли там плодородны, травы высоки и сочны, особенно на юге, и, сколько я помню эльдар, которые остались там, они открыты душой, как их луга открыты ветру с реки…Феанор жадно слушал. Сколько длился этот разговор - они оба уже не помнили: слишком он увлек обоих. Они и не заметили, что на листве Лаурэтаури не единожды сменились отблески золотого и серебряного Света. В начале разговора вождь нолдор угостил Валара привезенным из Форменоса бодрящим напитком, приготовленным из мелких красных ягод, растущих на северных мхах; Оромэ, пригубив, поблагодарил, а сам Феанор глоток за глотком отпивал из чаши, когда чувствовал, что его внимание ослабевает. В очередной раз нолдор потянулся за чашей - и обнаружил, что она пуста. Оромэ прервал рассказ и улыбнулся: - Надо и мне угостить тебя своим питьем, - Валар оглядел поляну и негромко позвал: - Арастэль! Я знаю, что ты здесь. Выходи. Всё время их беседы девушка стояла настолько близко, что не хуже Феанора слышала рассказ Охотника и внимала ему столь же чутко. Она была рядом, но даже острые глаза Феанора не могли ее разглядеть - и не потому, что бело-золотое платье было неразличимо в листве, а потому что Арастэль настолько сроднилась с Лесами, что словно растворялась в них. Но для Оромэ ее присутствие не могло быть тайной. Услышав его, приказ она вздрогнула от неожиданности - а затем тихо вышла: - Я слушаю тебя, Владыка. - Принеси нам с Феанором воды из ручья. Ты знаешь, где он, - Оромэ протянул ей чашу. - Хорошо, - промолвила Арастэль и исчезла. Феанор не поднимал глаз от выложенной на траве карты. Как легко понять трепет души юной девушки, впервые после того танца говорящей с Валатаро и первые в жизни увидевшей Феанора так близко! Она легче ветра летела к ручью, словно пыталась убежать от смятенных чувств. Она снова появилась на поляне, держа в руках чашу, до краёв наполненную холодной родниковой водой. Скорее почувствовав, чем услышав ее, Оромэ прервал рассказ: - Ты принесла? Спасибо, - и он обратился к вождю нолдор: - Попробуй моего питья, Феанор. Это лишь чистая вода - но вкусом она не уступит многим изысканным винам. Арастэль, склонившись, протянула чашу Феанору. Взгляд девушки был опущен долу - она не решалась поднять глаза на славнейшего из нолдор. Принимая у нее чашу, Феанор невольно взял ее пальцы в свои. Словно огненная волна охватила тело девушки. Она вскинула очи - и они с Феанором встретились взглядом. На несколько мгновений они застыли. Руки их были соединены чашей. Феанор улыбнулся и со словами благодарности взял чашу из рук Танцовщицы. Отпив чудесной на вкус воды, он вернулся к прерванной беседе. Арастэль забыла обо всем на свете: перед ее мысленным взором было лицо Феанора и лишь его отныне она хотела видеть. И все смутные стремления юной души, ее тяга к неведомому, ее порывы вдаль - все это вдруг обрело ясную дорогу - Арастэль поняла, что мечтает идти с Феанором, идти с ним всюду, куда пойдет он. И место луриэ - преданной любви - в душе девушки заступала мэлиэ - Любовь. | |
|