9

За эти годы я всё чаще проваливался в полное безволие, безмыслие. И каждый раз – как-то выбирался. То заставлял себя сотню-другую раз падать с этого утеса и снова подниматься, то приказывал себе вспомнить, что со мною было пятьдесят, сто, двести лет назад, то твердил наизусть длиннейшие стихотворные трактаты. Особенно "Рассуждение о природе языка" Румила помогало.
И последние дни, обвиснув на цепи, я говорил себе: прогоню это серое безволие. Я обязательно прогоню его. Только вот чуть найду в себе силы…
Я стоял с закрытыми глазами, когда это произошло. Чары Врага, которые засасывали меня, как болото, вдруг исчезли. Я стал свободен от их душащей власти, и на миг мне показалось даже, что исчезла цепь.
Но нет – я по-прежнему оставался пленником. Я огляделся, пытаясь понять, что произошло.
И – вскрикнул от изумления и счастья.
По равнине скакал отец, дерзко унося на своем челе Сильмарили от Врага. Серый конь, огромный и могучий, нес его запредельно быстро, и никакая погоня, я был уверен, не сможет его настичь!
Отец! – я плакал и смеялся одновременно, – отец, ты свободен! Я рад, что ты вырвался из крепости Врага, но еще больше я радуюсь мысли, что ты в своей душе смог освободиться ото лжи Моргота! Ты перестал служить ему. Ты захотел бежать – и смог бежать. Дерзко, как только и способен Феанор: через главные ворота и в венце с Сильмарилами.
Да, отец, ты не смог спасти меня, но это и неважно. Главное, что свободен – ты.

10

Феанор шел с обнаженным мечом в руке. Нолдо опасался, что, когда тварь обнаружит его, он может просто не успеть выхватить клинок.
В Свете Сильмарилов этот мертвый лес выглядел чудовищным. Деревья, лишенные не только листвы, но и коры. Клочья паутины между ними. Птичьи и звериные скелеты, запутавшиеся в сетях. Почва, сухая до пыли. Ни речек, ни родников. Пара гнилых болотец.
Тишина.
Полная тишина. Тишина, давящая на уши.
Феанор поймал себя на мысли, что ему кажется очень важным не хрустнуть сухой веткой. Вздор! Он же должен вызвать Унголианту, так не всё ли равно, чем – Светом или шумом? Но он продолжал двигаться беззвучно, уверенный, что не напрасно спешился на границе этого леса.
Впрочем, биться верхом он всё равно не умел.
Феанор шел по мертвому лесу, уклоняясь от острых, как кинжалы, сучьев и от липких нитей паутины.
Нолдо не боялся Унголианты. Не потому, что мнил себя сильнее или был уверен в помощи балрогов.
Нет.
Он не боялся потому, что перед смертельной битвой в его душе не осталось никаких чувств.
В том числе и страха.

* * *

Любовь–радость–спокойствие–уверенность–нежность–доверие–тепло…
Унголианта сразу узнала эту мелодию. Узнала и потянулась к ней.
Музыка, далекими отголосками которой она когда-то питалась в пещере.
Музыка, которой дал ей вкусить Беспокойный. Музыка, часть которой он пожелал оставить себе, хотя всё равно не мог поглотить ее.
Унголианта потянулась к знакомой мелодии – и тут же отпрянула. Ожоги давно зажили и больше не беспокоили ее, но память осталась. Память о боли и ужасе.
Жгущие могли быть поблизости. Унголианта не хотела встретиться с ними опять.
И всё же она была голодна. Нет, пищи здесь было вдосталь. Даже когда вокруг не осталось ничего живого, и сама земля умерла, ручеек Силы, берущий начало за Холодными камнями, не иссякал ни на миг. Унголианта знала, чья эта Сила. И давно уже попыталась бы осушить ее источник, подобно тому, как вобрала в себя мелодии Хора, если бы не страх перед Жгущими.
Она питалась музыкой Беспокойного, и вместе с силой рос ее голод. И Паучиха мало-помалу начала приближаться к Холодным камням. Голод побеждал осторожность.
Но теперь Унголианта почуяла иную пищу. То, что когда-то отняли у нее, теперь оказалось совсем близко. Двигалось. Пело. Манило. Одновременно усилилась и музыка Беспокойного, но почему-то не вступила в борьбу с Хором. Две мелодии звучали, не сливаясь и не мешая друг другу.
Такие мощные. Такие желанные. Такие доступные.
И Унголианта окончательно забыла о страхе.

* * *

Феанор почувствовал, что обнаружен. Что-то изменилось в этом застывшем, неподвижном лесу. И не понять – что.
Крупный ворон, который молча сопровождал Пламенного, перелетая с ветки на ветку, отрывисто каркнул, поднялся в воздух и, быстро набрав высоту, скрылся из виду.
Феанор остановился, резко обернулся, оглядываясь. Никого и ничего... пока. "Останусь здесь. Тут лес густой, мне это не помеха, а вот твари будет трудно".
Он вбирал ноздрями воздух, как зверь, вслушивался. И услышал.
Дальний треск сушняка.
Ближе...

* * *

Ближе...
Унголианта уже не выбирала пути. Сети, оплетающие остовы сосен, лопались под ее напором, мертвые деревья ломались.
Ближе!
Острые щепки отскакивали от панциря, не причиняя вреда.
Вот оно!
В самом сердце музыки оказалось одно из существ с теплым соком, которыми Унголианта охотно лакомилась поначалу. Этих вкусненьких уже совсем не осталось здесь. Те, что уцелели, ушли в другие места. Паучиха последовала было за ними, но вскоре обнаружила, что, по мере удаления от Холодных камней, музыка Беспокойного слабеет, и повернула назад.
Унголианта почти ничего не замечала сейчас, кроме вожделенной мелодии. Тело действовало само, и так быстро, что даже Поющему нелегко было бы проследить его движения. Липкая нить свистнула в воздухе, загустевая в полете, и захлестнула горло добычи.

* * *

Феанор всё-таки пропустил нападение. Он не ждал, что Паучиха настолько опасна издалека.
Он еще даже не увидел ее.
Еще не увидел, но уже упал, отчаянно вздувая мышцы шеи, которую словно стянул стальной аркан.
Нолдо взмахнул мечом раньше, чем понял, что с ним произошло.
Ярость полыхнула в нем, и Рок Огня перерубил паутину твари так, словно... словно это была обычная паутина.
"Огонь одолеет тебя!"
Пламенный откатился в сторону, левой рукой срывая с шеи толстенный вонючий жгут. Вскочил.
Унголианта приостановилась. Эта странная добыча напомнила ей Беспокойного. Тот тоже махал длинным когтем. Сам по себе коготь не был опасен, но ждать, пока двуногий отбросит его, как сделал это его предшественник, Паучихе не хотелось. Новая нить обвилась вокруг лапы с когтем – оторвать.
Когда петля захлестнула предплечье, Феанор, уже не испытывая прежней злости, сильным кистевым ударом рубанул по паутине. И... ничего!
Нить спружинила. Меч отскочил.
Петля всё туже сжимала руку.
– Ах так, тварь?!
В ярости призвать Пламень было легче легкого.
Меч едва не светился.
Новый удар – и клочья паутины опадают с руки.
Теперь Пламенному удалось рассмотреть свою противницу. Гладкое черное тулово влажно поблескивало, челюсти, казалось, легко перекусили бы хребет лошади. Восемь щетинистых лап толщиной со взрослое дерево заканчивались когтями, очень похожими на кинжалы.
На мгновение противники замерли, глядя друг на друга.
"Надеюсь, балроги уже спешат сюда", – мелькнула мысль у Феанора.
Нападающий имеет преимущество.
Феанор прыгнул вперед, целя в глаз Унголианты.
Паучиха метнулась в сторону, сломав еще пару деревьев. Густые заросли мешали ей двигаться, иначе она легко избежала бы удара. Меч угодил по одной из лап, и рукоять едва не вырвалась из рук Пламенного, когда клинок отскочил от твердого, словно камень, панциря. И тут Феанор заметил, что одно из деревьев падает прямо на него.
Нолдо отпрыгнул назад, едва избежав острых сухих сучьев.
Дерево оказалось преградой между ним и Паучихой. Несколько выигранных мгновений.
"Но не зря же Мелькор настаивал, чтобы я пошел в Венце! Своими силами мне не одолеть ее, но Венец... ведь гвэтморн дает власть над плотью!"
Феанор не мог сосредоточиться, пробуждая силу Венца. Зато тварь словно мысли его прочитала. Или просто почуяла изменение музыки, когда воля нолдора коснулась Венца. Сухой ствол, преграждавший ей путь, с треском сломался. Неуловимо-быстрое движение – и коготь-кинжал ударил в перекрестье меча. Второй коготь едва не вонзился в незащищенную грудь Пламенного. Феанор успел уклониться – острие прошло вскользь, оставив длинную, хотя и не глубокую рану.
"Венец не поможет!"
И – в голос, гневным призывом:
– Готмог! Валар тя благослови, где?!