Книга третья. Клятва Мелькора
 |
19 Наконец они поехали на север.Мори никогда в жизни не видел Восточного Белерианда и сейчас жадно всматривался. После равнин Эстолада, тянувшихся день неспешного пути, дорога пошла вверх. Холмы, почти лишенные леса - лишь в низинах чуть растут деревья, - становились всё круче, вершины то тут, то там были голой скалой. Каменистые предгорья. Невысокие утесы закрывали обзор, и поэтому он вынырнул из-за очередной скалы совершенно неожиданно. Химринг. Морозный Пик, ослепительно сверкающий белизной ледников и - белыми крепостными стенами, опоясывающими исполинскую вершину снизу до верхней цитадели. Неприступная нолдорская твердыня, которую в Браголлах даже и не пытались штурмовать: ибо что могут драконы против ледников? Гордый и прекрасный замок. Мори шел следом за Маэдросом, затаив дыхание. Виденный им Амон Эреб был красив, но он ни шел ни в какое сравнение с Химрингом: так работу мастера от работы ученика отличает спокойная и уверенная сила. Они поднялись в донжон. - Здесь живу я, - сказал Маэдрос, распахивая дверь в удивительно простые и сдержанные по убранству покои. - А ты, если хочешь... - Мой государь, прикажи бросить на пол в соседней комнате несколько шкур. - Шкуры? на пол? Я прикажу поставить ложе. - Прошу, не надо. - Но, Мори, так не делает никто… - Я привык спать на полу за дверью. Привык - у него. Пожалуйста… 20 Шкуры мне принесли, и я безотчетно стал искать место подальше от окна.Когда я понял свою ошибку, рассмеялся: тут же окна - застеклены! И не просто слюдой, а хрусталем. Здесь не гуляет по комнате ледяной ветер, здесь не наметает снега под окном. Здесь, несмотря на ледники, - тепло! Мне это показалось чудом. 21 Ночь. Холодно. Зимние волки-ветра носятся над Химрингом, кусая всех, кто подвернется.Пламя светильника у меня на столе дрожит - звереныш трясется от страха: вдруг ветер-волк распахнет окно, да как ворвется, да как задует!.. Холодно. Неотвязная мысль. Только один вопрос. Задать только один вопрос - сквозь стену смерти. Всего один. Отец, почему ты отдал Сильмарил? Нет, это не осуждение: Камни - твои, и тебе решать, как ими распоряжаться. Ты поступил, как счел правильным, я чту твою волю, я позабыл Клятву - по крайней мере, до тех пор, пока Сильмарил у Берена и Лучиэни. Только один вопрос: почему? Я пошел бы на Дор Фирн-и-Гуинар, я бы спросил их… да только мимо дозоров Келегорма мне не пройти незамеченным. А Неистовый сочтет, что я могу идти на этот остров только чтобы завладеть Камнем. Он возьмет дружину, и… Видишь, отец, я не могу спросить Берена и Лучиэнь. Никак. Только у тебя самого. Спасибо, что ты оставил мне возможность задать этот вопрос. Только один вопрос. - Мори? 22 - Мори?- Да, государь? Маэдрос садится за стол, привычно кладя левую поверх обрубка правой: - Скажи, Мори, когда он отдавал Сильмарил, ты был там? Короткий кивок: - Я видел это. - Тогда объясни, прошу: по-че-му он это сделал? - мольба, приказ, требование… Мори садится тоже. Его голос негромок: - Ты знаешь, что он еще до Восхода ездил к людям? - Нет. - Ездил; он рассказывал. Он хотел дать людям увидеть Свет, он пришел к ним в Венце. Вот и Сильмарил он отдал Берену. Он говорил, что отдает его всем людям. - Не понимаю… - А ты часто понимал его поступки? - пожал плечами Мори. - Не понимаю… как можно отдать Сильмарил всем, если отдаешь - одному, и он не король, даже не лорд! - Не знаю, мой государь. Я могу только повторить его слова. - Прихоть? Ошибка? Или он действительно ведал нечто, недоступное нам? Мори промолчал. - Мы связаны Клятвой, Мори… - тихо продолжал Маэдрос. - Нас никто не принуждал клясться. Отец не ждал, что мы повторим за ним его слова… а мы тогда не поняли, что его клятву не способен исполнить никто из нас. Мори молчал. - Вот он ее и исполнил. Не так, как ожидал, - но сразу же. А мы… что нам делать теперь? - У тебя есть ответ на этот вопрос, - утвердительно проговорил Мори. - Да, есть. Я не знаю, сможем ли мы добыть два Сильмарила из Ангбанда, но я твердо решил, что делать с тем, который сейчас в Белерианде. Отец отдал его Берену и Лучиэни. Я не понимаю этого поступка, но - такова его воля, и я не нарушу ее. Но - Берен смертен. Если верить молве, то и Лучиэнь теперь тоже обречена умереть. После их смерти Клятва снова обретет силу. Добром или по принуждению - тому, кто завладеет Сильмарилом после смерти Берена и Лучиэни, придется отдать нам Алмаз. 23 Удивительно, как быстро я привязался к Мори. Сам не ожидал.И дело не только в общей тайне. Мори - он как губка, жадно впитывает любое проявление заботы, внимания, доброты. Видно, отец его этим не баловал. В чем-то Мори старше любого из нас, а в чем-то - доверчив и наивен, как ребенок. Не могу объяснить. Чувствую. Знаю. И еще - в душе он остается пленником Моргота. В нем самом - часть силы Врага, как клещ, забравшийся глубоко в плоть. Ангбанд - в нем, и он - пленник в Ангбанде. Даже здесь, среди своих. Помню по себе. Слишком хорошо помню. Именно так было со мной. Маглор, брат мой. Ты когда-то смог освободить меня от Вражьей силы, тебе я обязан своим спасением не меньше, чем Фингону. Я прошу тебя: помоги Мори. Исцели его. Верни его из Ангбанда. 24 В покоях Маэдроса они сидели втроем. Маглор был сумрачен - но при этом совершенно не походил на того великого мастера, равнодушного к славе, каким выглядел на Амон Эреб. Маэдрос - его глаза светились неподдельной заботой, волнением, ожиданием. Мори отметил: да, Маэдрос ждет, что сегодня будет нечто чудесное, - но бывшему Повелителю Пленных это было безразлично: он уже решил для себя, что к пению Маглора равнодушен. Маэдрос хочет, чтобы он, Мори, послушал тоже? - хорошо, он не станет спорить, он усядется вот здесь, у камина. "Надеюсь, когда я буду смотреть в огонь, на моем лице будет достаточно восторженное выражение? Они не заподозрят, что я думаю о своем?"1.Но не слушать не получалось. Голос Маглора, который раньше был подобен холодному совершенству до блеска отполированного камня, сейчас цеплял теплой шероховатостью искреннего чувства. Мори смотрел в огонь, думая о своем, и слова песни доходили до юноши лишь урывками: "узор не смог… мой разум сплести в слова…", "в величии грозовом поющие обретут сияние и мечту…", "но песню опять поет стремительный птичий крик…". Слова терялись за распевом, который словно раздвигал границы настоящего, уводя прочь с морозного Химринга, прочь из сегодняшних предвоенных будней - туда, в Аман, на бескрайние просторы Валинора, в вечный свет, покой, счастье… Против воли Мори начал слушать внимательнее. "Этот профиль точеный, темноватый, немного насмешливый взгляд…" - о ком это? "Немного насмешливый взгляд" - Мори не мог отделаться от ощущения, что речь идет о Государе! Хотя если бы он сам говорил о Феаноре, то нашел бы другие слова. И всё же уверенность не уходила. Песня текла дальше, и вдруг Черного словно обожгло: "Силу Света и Камня слила воедино…" Мори закусил губу, зажмурился. О нем. - И железо в руках оживает… рукотворное чудо, но мир к чудесам не привык. "Ты творил чудеса, Государь. Ты был выше этого мира. Тебе не было места здесь. Ты обречен был уйти - никто и ничто не могло тебя удержать. Но мы? мы все, виновные только в том, что не мыслим себе жизни без тебя? - мы слишком слабы, чтобы удержать…" "Мы". Впервые Мори сказал о себе и сыновьях Феанора - "мы". Голос Маглора чуть дрожал, выводя: "Тает имя твое…". Мори почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы: он привык думать о сыновьях Феанора как о предателях: сначала они бросили Государя в бою, потом Маэдрос столько раз открыто нарушал волю отца… И лишь сейчас Черный понял, увидел воочию, что они любят Пламенного не меньше, чем он, что они скорбят о нем и не могут смириться с его гибелью не меньше, чем он. Бледный Маэдрос стискивал пальцами левой руки подлокотник, голос Маглора хрипел отчаяньем, снова повторяя: "тает имя твое…", Мори кусал губы, твердя себе, что перед Маглором нельзя обнаруживать истинных чувств, Маглор не знает и не должен узнать… "Тает имя твое…" Голос Маглора накатывал, как шквал внезапной бури, арфа в его руках стонала, словно деревья под ураганом, и сквозь ужас памяти, сквозь кровь Альквалондэ ("по выщербленным ступеням, расплескаться по мостовой…") - "от отчаяния удержит бело-розовая надежда, промелькнувши…". Мори вслушался в рефрен: "И в пути твоем сквозь века От отчаяния удержит Бело-розовая надежда, Промелькнувши издалека…" Надежда. Словно луч солнца, разрывающий свинцовую тяжесть туч. Словно серебряное копье Тилиона, которое Охотник метнул вниз, во Вражий морок. "Почему я забыл о том, что они - мой народ?! Почему я счел их врагами?! Почему я назвал своим домом Ангбанд?! Почему я позволил себе отчаяться?! Почему к ним - к моим братьям - я приехал как враг?!" …Маэдрос понимающе всматривался в лицо Мори: с юноши словно сходила ледяная маска спокойствия и отрешенности, сменяясь живым смятением, живым страданием, живой искренностью. "Он возвращается. Мори, путь из Ангбанда труден - но не останавливайся! Мы ждем тебя. Еще, Маглор, еще…" "Я никогда в жизни не пел этой песни - так", - думал Маглор, подстраивая арфу и переводя дыхание. Он сейчас был не здесь, он не слышал мыслей Маэдроса и не думал о Мори. Он ушел в то страшное прошлое, где ужасно было всё, всё кроме одного: тогда отец был жив. "…Кровавою пеной растает…" - Маэдрос стиснул пальцы единственной руки: Высокий ненавидел эту песню и при этом был готов слушать ее бесконечно. "Белокрылая стая ляжет пеплом в холодный прибой…" Мори не замечал, что по его щекам текут слезы. "Мы встретим молчаньем наступленье беды…" "Молчаньем. Мы будем молчать, братья мои. Вы его сыновья по крови, я его сын по духу, и слова ничего не изменят, ничего не добавят к тому, что связывает нас. Мы вместе, и это главное. Только так мы выстоим против мира, где нет - его". Единение. Оно было настолько ощутимым, что казалось - сам воздух уплотнился, стал вязким и густым, словно глина. Трое нолдор были сейчас единым целым - единая утрата и единое мужество, не дающее согнуться под тяжестью потери. Невосполнимой потери: он был больше, чем отец. Он был незыблемой опорой, недостижимым мастерством, неодолимой мощью… он был - и остался жить в них. В его сыновьях. И в раздирающей душу памяти они черпали силы. "…Снова багряной стоять траве", - все трое вспоминали одно и то же. Только Маглор видел иллюзию, наведенную Мелькором и Талло, а Мори с Маэдросом - правду. "Снова с ладони поить беду…" - огонь, беснующееся хищное пламя, пожирающее не мертвую плоть, а жизнь - их жизни, их веру, их опору… "Снова проклятья губам горячим с кличем победным смешать в бреду…" Лицо Песнопевца было страшно, только пугаться - некому. Для всех троих не существовало сегодняшнего дня. "В пламени… сердца спалившем… мы не вернемся…" В тишине медленно таял звон арфы - струны продолжали петь, хотя рука их уже не касалась. В камине потрескивали догорающие поленья. Мори не заметил, когда встал. Подошел к Маэдросу. Тот тоже стоял. Положил левую руку на плечо неназваному брату, сжал. Маглор откинул черную прядь волос, прилипшую ко лбу, покрытому капельками холодного пота. Опять коснулся арфы. Снова - спокойный и мягкий голос. Штиль после бури. Радуга после грозы. "…так стремилась душа, словно странник к огню и к свету трава". "Я не посмею предать их", - думал Мори, и в крепком пожатии Маэдроса был ответ: "Не посмеешь". "Я ничего не должен Мелькору, да и нет такого долга, ради которого можно переступить через своих собственных братьев!" - и безмолвное пожатие Маэдроса подтверждало: "Мы - братья, Мори". "Но как же… - возражал голос из прошлого, - то, что ты творил в Ангбанде?! Это - реальность, через нее не переступить!" Ответом стала песня Маглора: "А душа и в паденье навеки жива…" "Я всё расскажу Маэдросу. Маглор допоет - и расскажу всё, с самого начала и до конца. Пусть Маэдрос потом покарает меня как угодно. Пусть убьет - но я умру честно. Не лжецом. Не предателем. Вот только Маглор закончит песню". Струны Маглора звучали так, словно не одна арфа, а дюжина, сотня звучали враз, голос гремел: - Жив в твореньях своих Мастер, и потому - смерти нет для него, не плачьте над ним! 25 Жив. Жив в своих творениях - и в нас, если мы верны ему.Он жив, и нельзя предаваться отчаянью. Нельзя в горе забывать о долге перед ним. В жизни нет и не может быть ничего важнее верности - ему, и исполнения его воли. Я вырвался из хватки Маэдроса. Зажмурился, уткнулся лицом в стену. Что я чуть не наделал! Мальчишка, думающий только о себе! Братьев, видите ли, нашел и не хочу предавать их! Забыл, чью волю я приехал исполнить. При чем здесь Мелькор? При чем здесь Ангбанд со всеми его пленными, попади они пропадом! Я вершу волю Государя. Живого или мертвого - неважно. Маглор прав: он жив, и нельзя над ним плакать. Мне не в чем виниться перед Маэдросом. Я верен тому, кому служу на самом деле. Его отцу. 1 Далее до конца эпизода используются фрагменты песен Леголаса (Татьяны Головкиной). Трактовка отдельных фрагментов текста может не совпадать с авторской. |
|