Книга вторая. Пленник судьбы
 |
20 Я не могу воевать против собственного отца.Нехитрая истина, когда речь идет о ком-то другом. Обрыв, пропасть – когда речь идет о тебе. Спасенный с Тангородрима, мечась в горячке, я лелеял образы будущей войны: мы штурмуем Ангбанд, мы захватываем его, мы повергаем Моргота ниц... Ну? – всегда спрашивала меня судьба на этом месте. – Ну, а что дальше? Отец это видит. Он видит, как мы, исполняя Клятву (его Клятву!), сокрушаем его друга. Или... или отец станет защищать Врага?! Последнее было настолько кошмарно, что и думать об этом не хотелось. И я старательно думал о другом. О том, что отец предал нас и себя. Что он посмел отречься от Клятвы. Что он назвал своим другом убийцу Короля нолдор. Что он отдал меня на расправу Морготу, наконец. Что он отрекся от меня и тем освободил меня от долга сына. Что воевать против такого отца можно и должно. Я даже признал Финголфина нашим королем, чтобы он повел нас в бой. Чтобы мне не надо было самому решаться на этот шаг. Бесполезно. Все доводы рассудка разбивались о неколебимое: Я не могу воевать против собственного отца! На Тангородриме мне было легче. 21 "Узнать, что происходит сейчас в Валиноре".Сказать, что эти слова Мелькора взволновали Феанора, – не сказать ничего. Пламенный не меньше Темного Валы был готов пожертвовать... да чем угодно, лишь бы узнать, готовится Аман к войне или нет. И не потому, что боялся за себя. – Я не думаю, что Валар нападут на нас... – проговорил Феанор, размышляя вслух. – Мне трудно объяснить, но, поверь мне, я слышу это. – Ты – слышишь? – Мелькор не смог скрыть высокомерной усмешки. – Даже я не в состоянии разобраться в этой чудовищной дисгармонии. Феанор вздохнул и ответил, не глядя на Мелькора: – Это моя родина. “Не ссориться”, – прикусил губу Темный Вала. – Друг мой, это не более чем чувства. Прекрасные – и обманчивые. Феанор посмотрел на Мелькора в недоумении: так зрячий смотрит на слепого. – Неужели ты совершенно не ощущаешь его? Никак? Я думал, вы, Валары, видите движение силы друг друга. – Феанор… можешь ли ты почувствовать мысли Финголфина? Возможно ли осанвэ между вами? Нет, и ты это отлично понимаешь. Вы слишком давно стали врагами. Так и мы. Только мы, – Мелькор помолчал, – мы – Стихии. Пропасть между нами неизмеримо больше и глубже. Я не могу слышать Музыку моих собратьев. Для меня там сплошь жуткий шум. – А я... я чувствую, я слышу Аман! и я знаю, просто знаю, что там нет сейчас гнева и угрозы. Я чувствую это – но не могу объяснить! Если бы ты мог увидеть моими глазами! – Твоими?! Феанор, не забывайся. Ты Воплощенный. Да, ты больше чем обычный Воплощенный, но… Даже я не могу расслышать Аман, не говоря уж о моих майарах. – Здесь дело не в силе, – покачал головой нолдор. – Дело именно в том, что я – Воплощенный. Вам, Стихиям, не понять, как можно слышать свою родину. Он встал и отошел к огненной щели. Все эти годы Феанор заставлял себя не думать об Валиноре, забыть землю, куда ему никогда не вернуться, заставлял себя принять Ангбанд как свой дом... временами у него почти получалось убедить себя в этом. Почти. Но сейчас – душевная рана заболела снова. Огонь, откликаясь на призыв Феанора, поднялся выше, и Пламенный принялся играть с его языками, легко и ловко проводя пальцы левой руки сквозь них. Это всегда успокаивало. – Я почти уверен в том, что ты обманываешь себя, – нахмурился Мелькор. – Это только твоя память. Я сам в Амане жил памятью, пока не встретил тебя. Друг мой, это только иллюзия… Восставший размышлял вслух: – Это насмешка судьбы. Я могу дотянуться до Амана, но не могу расслышать его. Ты – наоборот. Вот если бы… – Попробовать вместе? – договорил Пламенный за него. – Ты понимаешь, насколько это будет больно? – нахмурился Мелькор. – Тебе, Мастер. Мне тоже, но тебе… – Испугал, нечего сказать, – скривился Феанор. Вернулся к ступеням трона, сел рядом с Темным Валой. – Мелькор, это важно для нас обоих. Так что – объясняй, что надо делать и в чем именно будут трудности. – Друг мой, у нас слишком разное отношение к Аману. Ты любишь его – и глупо отрицать очевидное. Я его ненавижу. Но тебе придется сполна ощутить мои чувства. Мою память, гнев, отвращение. Диссонанс моих и аманских мелодий будет рвать тебе… рвать душу, Феанор. Готов ли ты выдержать это? – Ты забываешь, – невесело улыбнулся Пламенный, – что едва не с первой встречи мы знали чувства друг друга. И те самые, противоположные, – тоже. Ты забываешь, что работая с гвэтморном, я узнал о тебе много такого, чего предпочел бы никогда не замечать, даже если оно режет глаз. Полагаю, ты можешь сказать обо мне то же самое, – он скривился. – Если не хуже. Ничего нового нас не ждет. 22 Мы сели, сцепив пальцы левых рук. В последний миг я испугался, представив, как много лишнего я и узнаю, и сам открою. Но отступать я не собирался. Мы должны выяснить, что происходит в Амане. Да и потом – отступить из страха?! Только не я!Я потянулся мыслью к Аману. Я чувствовал силу Мелькора, она была словно крыло, поддерживающее меня и направляющее вперед. Любовь и ненависть. Они меня буквально рвут. Только любовь – своя, а ненависть – двойная. Меня Аман проклял, но это... это песчинка перед горой по сравнению с тем, что испытал там Мелькор! Наивный щенок, я полагал, свое чувство ненавистью! – да-а, теперь я узнал, что такое – настоящая ненависть к Аману! Словно идти вперед сквозь ветер. Сквозь ураган, сбивающий с ног и отбрасывающий назад. Только ветер этот – наша ненависть. Так ничего не выйдет. Я должен забыть о своей ненависти к краю, проклявшему меня. Надо вспомнить юность... ведь это – моя родина, я так хотел увидеть ее еще раз... И – не думать о Мелькоре! Перестать чувствовать его ненависть. Он, сильнейший, был поставлен на колени перед своими братьями, как я унижен перед своим! НЕ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ! ...Я – ВОЗВРАЩАЮСЬ – ДОМОЙ... Домой... Возвращаюсь на один-единственный миг. Возвращаюсь... В дом, который всегда любил. Который люблю, несмотря ни на что. Вперед. Медленно и упорно. Сквозь серое ничто, разделяющее нас. Я люблю тебя, Аман. Проклявший и исторгший нас, ты всё равно... Нас?! Неужели... Неужели Мелькор – тоже?! Да. И он тоже – тоскует. И тоже – помнит. Помнит о том времени, когда он и остальные Валар еще не были врагами. И он тоже – в самой глубине души – сожалеет об этой вражде с Аманом. Друг мой, вспомни мою мастерскую. Прошу тебя, Мелькор. Забудь хоть на миг о вражде с собратьями – иначе мне не увидеть ничего. Ты помнишь – мы ковали вместе, и два молота не могли поспеть за нашей мыслью, одной на двоих. Ты помнишь – тогда для нас творчество было единственной реальностью. Помнишь? 23 “Что ты видишь?” – Мелькор задал вопрос мысленно, ощущая себя скорее в тирионской мастерской Феанора, чем в Тронном зале Ангбанда. Прошлое смешивалось с настоящим, словно морская вода с пресной в устье реки.Вопрос Мелькора помог Пламенному вернуться из прошлого в сегодняшний день – а то нолдор бы завяз в том времени, где Мелькор был пленным, а Феанор – его единственным другом во всем Амане. Сосредоточиться было трудно. Возвращаться в реальность не хотелось: лишь сейчас Пламенный сполна ощутил, насколько счастливой была их жизнь в Амане. Их двоих. Жизнь, где за право дружить надо было бороться всего лишь против сородичей. Не против судьбы, как в Ангбанде. Не против тех, кто дорог Мелькору. Но сконцентрироваться было нужно. Феанор заставил себя вспомнить Калакирию и перевалы в Пелорах, а, вспомнив, – потянулся к ним мыслью. И едва не вскрикнул. Другая сила, другие воспоминания обрушились на него. Тот, кого он некогда чтил наравне с отцом. Охотник. Оромэ. Его майары стояли там на страже. “Мой наставник!” “Мой враг!” Ослепительной молнией – бешенство Мелькора. Феанор упал спиной на ступени, словно его и впрямь отбросило. – Ты… цел? – напряженно спросил Восставший. – Угу... – Феанор самым непочтительным образом лег на ступень трона, закинув руки за голову. В другое время он ни за что себе бы не позволил такого, но сейчас сидеть просто не было сил. Пламенный прикрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. – Стража там. Майары Оромэ. Кажется, еще и эльдары... – он снова засмеялся, как закаркал. – Воображаю ваниар в доспехах. За показным пренебрежением и почти грубостью Феанор прятался от одной-единственной мысли: "Я видел Аман последний раз. Я видел свою родину самый последний раз". – Дрожат они там. В кольчугах ваниарской работы! – презрительно сказал он вслух. – Мои собратья вооружают ваниар? – Мелькор изумленно воззрился на Пламенного. – Зачем?! Не думают же они, что я сам нападу на них? Феанор сел, сцепил руки на коленях и заговорил медленно, глядя на пляску языков пламени в щели. – "Не думают". Да, пожалуй, это точное слово. Я не почувствовал воли, решимости, силы, нацеленной на нас. Скорее – сомнение, неуверенность. Можешь это назвать страхом неизвестности. Помолчал, продолжил: – Когда мы с тобой творили Венец, мы точно знали, что должно произойти. Правда, всех последствий не учли, – он усмехнулся. – Но в Амане-то не знали ничего! Для них выход новых Светочей за пределы границы был не меньшей неожиданностью, чем для нас! Изменение мира, соединение невозможного – что в Амане известно об источнике этого? Ничего. Он выразительно посмотрел на Мелькора. – Я бы тоже на их месте испугался. Повода впадать в панику – нет, но быть готовым... неизвестно к чему – хм, логично, по-моему. Темный Вала сдвинул брови: – Они готовы – непонятно к чему. И мне ждать – непонятно чего. Феанор рассмеялся, не разжимая губ (привычка, перенятая у Оромэ, была неистребима, несмотря ни на что). – Непонятно?! Так я скажу тебе два слова: "Проклятие Мандоса"! Начав войну против тебя, Валары вольно или невольно подпадут под него. Даже если это было не проклятие, а пророчество. Вернее, во втором случае – тем более. Если нолдоры обречены, вместе с ними обречен любой, кто вступит в их войну... то есть в ЛЮБУЮ войну против тебя... Пламенный легко поднялся, сбежал по ступеням и выпрямился перед Восставшим, глядя прямо ему в глаза: – Мелькор, пока не кончится война нолдор с Ангбандом, Аман просто не может напасть на тебя. Но, согласись, труднее всего закончиться той войне, которая никогда по-настоящему не начнется. Разве не так? – А ты этого очень хочешь? – сощурился Мелькор. – Хочу. Очень, – честно ответил Государь нолдор. – И это нужно тебе. – Ну что ж… – Темный Вала улыбнулся, встал, подошел к Пламенному и положил ему руку на плечо. – Вот мое слово: Ангбанд не станет воевать с твоим народом. Я мог бы принять это решение ради блага Ангбанда. Но я принимаю его ради моего друга. Феанор чуть наклонил голову в знак благодарности. – И наш уговор о пленных, – напомнил Мелькор. – У нас теперь просто нет иного выхода. |
|