Книга вторая. Пленник судьбы
 |
25 Ветер тихо охнул и от испуга ринулся вниз. Еще бы – ведь в башне-то оказался Сам. Вот уж с кем никакому шальному вихрю лучше не встречаться!Распластавшись от страха, ветер поземкою покатился по сугробам, швыряясь снегом во все стороны. Но любопытство тянуло вверх, как сам ветер поднимал с земли белое крошево снежинок. Ничем не забранное окно соблазнительным провалом темнело под самой крышей башни. Ну, только немножко послушать! легким сквознячком проникнуть в комнату – и тут же прочь. Небо большое, никто не заметит. Только мимоходом – фьюююю! – и умчаться. 26 – Феанор… если бы я знал наверняка, судьба Эа была бы иной. Акашан… тот, кого все называют Эру… тебе будет понятнее, если я скажу, что любил его. На самом деле то, что мы, Айнур, ощущали – это не похоже на чувства Воплощенных. Этому просто нет названий. Я хотел петь с ним вместе. Вместе – но свое. Не чтобы разрушить – чтобы украсить, улучшить его замысел.Восставший говорил, запрокинув голову, и отсветы огня оранжевой линией очерчивали его подбородок и скулы: – А оказалось, что всё создаваемое вне темы Акашана – Искажение. Что Музыка, которую я творил с любовью, – источник разлада. И тогда я решил… нет, не “решил”, это Воплощенные решают, а я просто смёл преграду, как река весной вздыбливает и сбрасывает лед. Я любил их, Феанор, – поверишь или нет? – но свою Тему я любил больше. И я сбросил с себя эту любовь, как оковы! Я хотел быть сотворцом Акашану – но не слугой! Голос Восставшего сорвался криком. – Кстати, об отсутствующем слуге, – Феанор нарочно заговорил буднично. – А не принести ли мне вина? Мелькор обнаружил, что его кубок давно пуст: – Д-да. Принеси. Нолдор кивнул в ответ и вышел в переднюю, тотчас вернулся оттуда с кувшином. В кабинете отчетливо потянуло сквозняком, так что Феанор, хоть и был безразличен к холоду, невольно передернул плечами. Впрочем, тут же забыв о ветре. Он налил Мелькору и себе, молча пригубил. Восставший заговорил спокойнее: – Нет, Феанор. Если ты хочешь создать что-то свое, небывалое, оно никогда не впишется в существующие границы. Оно разломает их – если это действительно великое творение. Если оно малое – тогда да. Малое может быть единственным в своем роде – и не ломать существующий мир. – А Сильмарили? – тихо возразил Пламенный. – Они не разрушали ничего. – Н-да? – Мелькор вздернул бровь. – А мне казалось, что один мой знакомый нолдор был готов стереть всю Арду в порошок из-за них. – Это же другое! – Феанор досадливо поморщился. – Не похить ты их… – Друг мой, но это – случилось. Я их похитил. Ты поклялся рассчитаться со мной. И произошло всё то, что произошло. Из-за них. Из-за творения, не знающего себе равных. Так что ты лишь подтверждаешь мою правоту: великое творение, – он выразительно посмотрел на Мастера, – не может не нести в себе разлада. Не прямо, так косвенно – как с Сильмарилами. Феанор осушил кубок залпом. Со стуком поставил на стол. – Скажу тебе больше, – Восставший с улыбкой смотрел на Пламенного, – гибель, разрушение – всё это есть даже в пределах одного-единственного замысла. Даже малого. – О чем ты? – Прежде чем идея оформится у тебя, ты отбросишь множество вариантов. Это тоже творения – только они никогда не родятся. – Не беда! Родится то, что лучше, совершеннее, прекраснее. – Правильно, друг мой, – Мелькор обворожительно улыбнулся. – А слабое и никчемное – умрет. – Я не это имею в виду! – Пламенный вскочил. – Это всё равно как из сотни желудей только один становится дубом – могучим, раскидистым. Это же лучше, чем сотня чахлых дубочков высотой в локоть. – Именно, друг мой, – Мелькор тоже встал, подошел к нему. – И-мен-но. Мне радостно слышать, как ты точно понимаешь меня. Феанор сел. Повертел в руках опустевший кубок. Глухо спросил: – Значит, смерть – залог жизни? И любое творение должно быть оплачено гибелью? Восставший кивнул: – Гибелью замыслов – сначала своих, а после и чужих – потому что другие мастера, увидев нечто прекрасное, сами уже не создадут того, что могло бы явиться из их дум. Потом – творение станет рушить сложившуюся картину мира. – А потом из-за Камней начнется война, – мрачно договорил Феанор. – Да, – спокойно кивнул Мелькор. – Но зато дуб, из-за которого зачахнет сотня желудей, станет лесным великаном. Или, если пример с веточками тебе разонравился, я скажу так: изначальным замыслам Акашана не суждено воплотиться. Кто-то очень дерзкий помешал ему, – Восставший самодовольно усмехнулся, – так что вместо Единой Темы зазвучали и Вторая, и Третья. А Единая Тема погибла, увы. Правда, в итоге возникли и эльдары, и атани, которых не было в ней. Ну? ты всё еще жалеешь о разрушении? – И разрушение есть во всех нас? Не от Пробуждения даже, а от Айнулиндале? – А как же! – засмеялся Восставший. – Так что бояться его примерно так же глупо, как страшиться отражения в зеркале. Темный Вала налил Феанору и себе, сел за стол: – Друг мой, спасибо. – За что? – За этот разговор. Ты мне помог… ты даже не представляешь, насколько. Ты же знаешь – после восхода этих Ладей… – Мелькор досадливо зажмурился. – А сейчас я словно вернулся в то время, когда моя сила была безгранична. Когда я мог – всё! Когда любой мой замысел обретал воплощение! – он осушил кубок. – Феанор! Что мне сделать для тебя – сейчас? Говори! Говори, потому что я полон Силы, как встарь! Пламенный виновато улыбнулся, покачал головой: – Ты и так делаешь для меня… – Нет! Назови желание! Если это не нужно тебе – хорошо, сделай это для меня! Я хочу сполна ощутить свою Силу! Понимаешь?! Ну же! Самое заветное желание! Самое невыполнимое! Я прошу, я приказываю тебе! – Самое невыполнимое… – Феанор усмехнулся. – Что ж, ты сам потребовал. Нолдор допил свой кубок, поставил его на стол и сказал: – Я хочу увидеть звезды. Как когда-то смотрел на них в Форменосе. Мелькор обиженно сморщился: – И только-то? Темный Вала пошарил рукой по воздуху, потом нащупал что-то незримое и метнул его в окно. 27 Ветер мчался, опережая звук собственного свиста. Смятый, скомканный волей Сильнейшего, вышвырнутый им, как хозяин за шкирку выбрасывает за порог нахального кутенка, ветер теперь летел нацеленной стрелой.Врезавшись в громады сонных туч, лениво развалившихся над Твердыней, ветер стал не столько разгонять их, сколько рвать в клочья. Отвыкшие от движения тучи медленно зашевелились, уползая прочь от сумасшедшего вихря. А он гнал их и драл, драл и гнал, вымещая на этих толстухах свою досаду и боль, гнал и драл, раз и навсегда зарекшись приближаться к Цитадели, для которой он – ничто. Меньше чем ничто! 28 – Спасибо... – прошептал потрясенный Феанор. – Я не ждал...На севере тучи начали расходиться. Черная синева неба – вместо серого мрака. Одна звезда. Две. Четыре. Шесть. Семь. Валакирка сияла во всем великолепии. Семизвездье, которое нолдор видел последний раз века назад. Феанор встал, вышел на балкон. Глядя на Валакирку, он вспоминал времена немыслимо далекие. Отделенные не временем, а чертой судьбы. 29 Я тоже вышел, встал рядом с ним.Ну, Серп Рока. Символ моего падения? – ага-ага. Очень страшно, уже дрожу. Мне, исполненному собственной Силы, – что мне эти семь искр?! Теперь, когда Феанор принял мою Тему, когда Пламенный помог мне заново обрести Силу, – теперь нет сомнений, на чьей стороне будет Огненный Дух, когда начнется война. А то что он по старой памяти хочет полюбоваться звездами – это такие мелочи! Пусть потешится. Ветер всё трудится, туч всё меньше – вон Менельвагор во всей красе… Блистай, братец! ты, говорят, учил Феанора когда-то? При случае узнаешь, чему его научил я! Правда, мои майары явно будут не в восторге от этих звезд… гм. А это правильно! Пусть заново вспомнят, что я – Властелин и творю то, что сам считаю нужным! Их дело – повиноваться. |
|