Книга вторая. Пленник судьбы
 |
24 Феанор, взяв в помощники Хисимэ (самого сговорчивого) и Тирнура (талантлив, невероятно талантлив!), занимался шлифовкой каменного орнамента во всю стену.За несколько прошедших лет Мастер уяснил несколько простых вещей. Во-первых, пленные жутко боятся любой работы с металлом: им до сих пор кажется, что, выкуй они хоть брошку сегодня, завтра их заставят ковать оружие. Во-вторых, пленным нужно обжиться. Бесполезная, на первый взгляд, отделка жилых пещер была именно тем делом, которое втягивало в работу всех без исключения, снимало настороженность и вечное ожидание обмана. Так что Феанор, Мастер, “темный майар Фенырг” мог позволить себе заняться любимейшим делом – резьбой по камню. Стена в четыре-пять ростов высотой... кусок Мастеру как раз по аппетиту. Но вдруг Феанор замер. Прислушался. Побледнел. Бросил инструменты. – Продолжайте без меня. Мастер выглядел обеспокоенным, даже испуганным. Он буквально слетел с лесов и так решительно направился к выходу, что чуть не сбил с ног кого-то, случайно оказавшегося у него на дороге. – Что это? – шепотом спросил Кемтано. – Не знаю... – так же шепотом ответил Тирнур. – Таким я его никогда не видел. Вот уж не знал, что его можно испугать. – Ты думаешь? – Я ничего не думаю, – они не решались повысить голос, и все прочие застыли в молчании. – Точнее, я думаю. Я думаю о его словах. Что мы нужны только ему... Миновав незримую дверь, которой были заперты нолдоры, Феанор, не стесняясь, бросился бегом. В темноте штрека он чуть не столкнулся с тем, кто шел к пленным. С Мелькором. Тот схватил его за руку и удивленно спросил: – Что случилось? Феанор резко выдохнул: – Мелькор, не ходи к ним! – Почему? – изумление Мелькора было искренним. – Потому что... потому что ты напугаешь их до такого состояния, что все годы моих стараний обратятся в ничто. Навсегда. – В Ангбанде есть запретные для Властелина места? – язвительно спросил. – Или ты боишься, что смелые нолдоры лишатся чувств при виде меня? – Прекрати издеваться! – рявкнул в сердцах Пламенный, ударив кулаком по камню. – Тебе нужны “смелые нолдоры” – или мастера, способные творить?! Реши для себя! Резко выдохнул. Сообразил, что перегнул. Осторожно перевел дыхание. Сказал гораздо сдержаннее: – Прости за резкость, но... это правда. И ты это знаешь. Пауза. – Если хочешь посмотреть, что и как они делают, – примирительно добавил Феанор, – смотри моими глазами. Я всё покажу. – Я привык смотреть своими глазами, – жестко ответил Темный Вала. – И, если ты забыл, я напомню, что и решать я привык сам, а не с чужих слов. За семь лет (семь лет, а не семь месяцев!) Ангбанду не было от нолдорских пленных никакой пользы. Год от года я слышу твои слова. Мне этого мало. Ангбанду – тем более. Так что я посмотрю сам, чем они заняты. Властелин Ангбанда отстранил Пламенного и пошел к мастерским. Мастер стоял, зажмурившись. Не двигался. Бежать следом? Умолять? Убеждать? Унижаться? Н-нет! У него тоже есть гордость. Но – жертвовать ради гордости всем? “Мелькор...” Феанор коснулся его мыслью. Не слова и даже не образы. Просто – чувство дружбы. Волна тепла, открытости, доверия. То, что когда-то помогло им обоим держаться против молчаливой отчужденности всего Амана. Прошлое – или всё-таки настоящее? Мелькор остановился. Привыкший не прощать сопротивления, он был безоружен против искренности и доверия. Сам Восставший считал это непростительной слабостью, о которой, к счастью для него, знал только один. Феанор осторожно подошел. Молчал. Боялся опять всё испортить неосторожным словом. Молчал, но это не было молчанием отчужденности или гордости. Напротив. Мелькор тихо заговорил: – Пойми, дело не во мне. Это не моя прихоть, Феанор. Это нужно Ангбанду. Весь Ангбанд считает, что твои пленные бесполезны. Или даже вредны – потому что их поимка стоит жизни нехудшим оркам. Нолдоры должны приносить пользу. Всем видную пользу. Ты понимаешь? – Я это понял давно. Но, Мелькор, они не могут работать в страхе. Они должны перестать бояться. Не Ангбанда. Не тебя. Они боятся, что их труд будет обращен против их собратьев. Ты сам был пленником. Ты можешь поставить себя на их место. – Что могу понять я – касается тебя и меня. Мы говорим об Ангбанде. А мои майары не станут ничего понимать. Они видят пользу от пленных нолдор – или не видят ее. Решай сам. Феанор сцепил пальцы. – Мелькор. Я всего лишь Воплощенный. Я не могу заставить ручей течь на гору. Правда, я могу упорным трудом поднять воду на ту же самую вершину. Но мне для этого требуется время. Тебе же, продолжая сравнение, вода на вершине нужна сейчас. Обернулся. – Давай оставим в стороне упреки и попробуем найти выход. Мы должны доказать Ангбанду пользу от пленных, – Феанор благоразумно не уточнял, кого именно он включает в это “мы”. – Польза будет, я даю тебе слово. Но – сейчас нужна не польза, а доказательство, ведь так? Темный Вала кивнул. Молча. – Тогда давай думать. Думать вместе. Работа, которую невозможно сделать одному. То, что большую часть я возьму на себя, – неважно. Но это будет работа не просто моя, а нолдор. 25 У меня не шла Песнь. Нет, я могла по-прежнему легко создать или изменить пару камней, при большом усилии – скалу. Наверное. Я не пробовала. Я видела: в моих нынешних творениях нет жизни.И я снова отправилась к Тильду – прошлый раз он объяснил мне многое… да и развеселил. Может быть, и в этот он поможет? Тильд. Мудрый и хитрый… настолько, что притворяется глупым мальчишкой. Добровольно стал шутом – получив право смеяться над нашими ошибками. Даже над Властелином. 26 – Так ты говоришь: ты начинаешь мыслить как Воплощенная?– Не я одна, Тильд! Посмотри на Саурона с его орками. Посмотри на Анкаса… – На Анкаса?! На него трудно посмотреть! Или ты имеешь в виду то пузо, которое он себе отращивает? – Вот именно! Майар озабочен сотворением тела – и готов этому посвятить века! – Ну, Хенола, что ж ты хочешь от Анкаса? – ума нет, так хоть тело себе вырастит самое большое в Арде! – Тильд, я серьезно! – А я – нет! – майар обернулся котом и вскочил на полку. – А вот и не попадешь! – задорно крикнул он. Рука Хенолы невольно потянулась к блюду с яблоками. Шмяк! – мимо. Кот перепрыгнул на другую полку. Хенола кинула другое… промах, прыжок… яблоко… мимо! Анкас – майар, лишившийся облика в схватке с Ариэн, – пролетал мимо их окна. “Глупцы! В Ангбанде творится непонятно что, а они – играют! Куда смотрит Властелин?! Куда смотрит Саурон?! Будь власть у меня…” Тевильдо носился по полкам, соскакивая на пол и взлетая на занавеси и карниз, Хенола швыряла в него яблоко за яблоком и никак не могла остановиться: словно вся ее судьба сейчас зависела от того, попадет она по мальчишке-шуту или нет. Когда майэ схватила последнее яблоко, Кот прыгнул на опустевшее блюдо, а с него – на пол. Уже на две ноги. – Н-да, Хенола. Ты мыслишь как Воплощенная. А надо было поступить… – все яблоки собрались обратно на блюдо, – совсем по-другому… Блюдо, полное яблок, вылетело в окно – прямо в Анкаса. Невоплощенному вреда это причинить не могло, но… – Нехорошо подслушивать! – крикнул Тевильдо вслед улетевшему. – Тильд, но что же делать? – тихо спросила Хенола. – Ты по-прежнему считаешь свою Музыку – частью Музыки Мелькора? – спросил майар очень серьезно. – Да. – Тогда ты ничего не изменишь. 27 Милая Хенола, как мне объяснить твою ошибку?Освободись от Властелина – и обрети себя вновь! Саурон – такой же раб его, как и ты, только ты чтишь Мелькора, а Саурон всё больше склоняется к ненависти. Сильной ненависти… такой сильной, какой была когда-то его верность. Для вас всех Мелькор – мир. В крайнем случае – сердце мира. Но никак не меньше. А ведь это не так. Мелькор был сильнейшим (был, Хенола!), но никогда не был ВСЕМ. Посмотри на меня, Хенола: мой лучший друг – Тевильдо. Мой Властелин – Тевильдо. И я до сих пор не растерял того, что потеряли вы. Вы все. Ведь я дал тебе подсказку, Хенола: Пламенный. Он смог то, что утратила ты, – он смог изменить гору. Был я на Второй Западной… потрясающе сделано. Ты так уже не можешь. Но ты послушно посмеялась над ним – и не задумалась, что презираемый тобой нолдор Мелькора – творит. Саурон в своей серьезности – смешон до невозможности. Властелин… тоже забавен. А этот – над его ш-ш-штраданиями, конечно, обхохочешься, но – он не скорбит об утрате сил, а пытается творить. По-настоящему. И это не смешно. Это – интересно. Очень. далее |
|