Книга вторая. Пленник судьбы
 |
19 Ветер. Северный ветер играет со снегом. То облепит им островерхие скалы, то сметет белый покров.Ветер-неслух. Сказано же Властелином: на небе всегда должны быть тучи. Низкие, высокие – неважно. Играть с тучами – можно. Разгонять их нельзя. А злой шутник ветер вдруг возьмет да и откроет звезды. Или, того хуже, ладью серебряного света. И тогда скалы Ангбанда заблестят как клинки, нацеленные в небо, чтобы пронзить, расколоть светило-врага. Тянутся ввысь скалы, острят свои пики – тысячи игл, тысячи кинжалов, тысячи копий. Только испугается ветер своей дерзости; как окно занавесками, задернет небо тучами – и медленно успокаиваются скалы, не воинством становясь, но спящим камнем. А ветер-озорник пойдет снегом в гейзеры швыряться. Ты в него – сугроб с неба, он в тебя – фонтан пара. Забава... Вечные забавы ветра на севере Эндорэ. 20 – “Недосуг”? – переспросил Мелькор, хмурясь. – Лучше скажи честно: не хотел.– Хотел. Не мог. Между нами – год от года, век от века – растет стена. Не замечал? Восставший не ответил: признавать, что существует нечто, над чем не властны они оба, он не желал, а отрицать очевидное… Но можно попытаться эту стену снести. – Друг мой, ты ошибаешься. Ты привык отвечать за всех – и сейчас намерен взять вину на себя. Ты не убиваешь свой народ, напротив: дав им свободу, ты теперь сохранил им жизнь. Ты вывел их из Амана, дав им возможность обрести собственный путь. Не твоя вина, что нолдорам их свобода оказалась не по силам. Стало совсем темно. Пламенный молчал. Взял с полки один из светильников, подошел к столу, наощупь подвернул фитиль светильника повыше, чуть сосредоточившись – зажег. И стало видно, что он сделан в форме маленького вулкана; прорези металла в верхней части “кратера” смотрелись как потоки лавы. Фитиль был высоким, так что рыжий огонек чуть плясал над краем “кратера”. Будто стоящий на столе вулканчик начинает извергаться. По кабинету побежали рдяные отсветы. Феанор провел пальцем по еще холодному металлу. Молча. Не стоило говорить вслух то, о чем он думал. Что все нолдоры связаны местью за убитого Короля, все до единого. А у мальчишек еще и Клятва… и один Маэдрос знает, что она утратила силу. О какой свободе может идти речь, когда долг мести подчиняет беспощадно? “Можно пожертвовать свободой ради долга. Особенно когда выбираешь сам – и выбираешь долг. Но я лишаю их и этого! Маэдрос покорно исполняет мою волю. Даже старательно изображая, что меня он ненавидит. Не знаю, почему смирно сидит в своем Хифлуме мой разлюбезный братец, но – сидит. Может быть, берет пример с Маэдроса: дескать, если уж воинственные сыновья Феанора ждут чего-то, то и мне не стоит торопиться”. Свобода или долг? Долг или жизнь? Дать своему народу погибнуть ради заветной цели – или противу воли спасти, но лишить эту жизнь смысла? Феанор задумчиво гладил пальцами металл “вулкана”, не замечая, что тот становится всё горячее и горячее. – ...Я никогда не думал о том, что нолдорам не по силам их свобода. Мне казалось – свобода это счастье. Впрочем, я всегда мерил нолдор своей меркой. И всегда – ошибался. Помолчал. Сел. Сцепил руки. – Они по-прежнему ждут того, кто решит за них... ладно, мои мальчишки, я сам так их воспитал, но Финголфин-то! 21 ...А ветер ищет себе новую забаву.Южнее, еще южнее. Нет, к самим стенам замка он не полетит. Много там тех, кто прикажет ветру: “Дуй, как я хочу!” – и придется. Зато гораздо ближе есть одна интересная долина. Горы высокие, залететь туда трудно. Но так занятно! Ведь там – тепло. Вверх медленно тянется горячий воздух. А ну как его р-раз и – разогнать! И – вниз самому. Хе-хе, растут там деревья всякие... какие только много-много южнее есть. Там, за нашими горами. И ходят разные существа вокруг. Нигде у нас больше таких не видел. А ну-ка – снега им, снега! Забегали! Странные суетливые существа. Ой, как они боятся снежного ветра! Как они привыкли к теплым потокам. Жаль, снега с собой мало прихватил. Меньше надо в гейзеры кидать. Сюда – гораздо забавнее. 22 Мелькор спросил язвительно:– Твой народ не понимает тебя, Государь нолдор? Твой народ оказался не достойным тебя? Феанор вздрогнул, как от удара. – Не сердись, – тяжело вздохнул Восставший. – Если я и злюсь, то не на тебя. Просто… Он сел за стол; склонив голову, стал рассматривать светильник. Крошка-вулкан. Маленький кусочек живого Ангбанда. Настоящего. Не нынешнего – прошлого. Кусочек того мира, где Утумно и Ангбанд жили по своим законам, а не подлаживались под чужие. Мира, который Пламенный чувствует, хоть и не видел никогда. Одни светильники для Тронного зала чего стоят! Мелькор почувствовал, что сейчас может быть откровенен с Феанором. Как когда-то в Амане. Как с соратниками в Утумно. И он договорил фразу: – Просто мне с моим народом не повезло гораздо больше. Феанор понимающе опустил глаза. – Я ведь тоже хотел спасти свой народ от войны, – с горечью продолжал Восставший. – Я сдался, а ведь мог спастись – не считай меня глупцом, я понимал, что против Тулкаса мне вряд ли выстоять… особенно, когда от рога Оромэ моя крепость рушилась бастион за бастионом. Я мог бежать – но я вышел на этот бой. Я самым убедительным образом проиграл… и потом еще сопротивлялся, чтобы эти два умника были озабочены только тем, как бы меня увязать покрепче и доставить в Аман. Ни полуразрушенная крепость, ни мои майары их уже не интересовали – я добился своего. Феанор внимательно слушал. Рыжее пламя маленького вулканчика дрожало. – А потом я вернулся… – Восставший закусил губу. – Они чтили меня, они чтят и по сей день, но ни один уже не способен понять. Ни с кем из них я уже не смогу спеть – и не в том дело, что петь сейчас тяжко, нет… – Я понимаю, – кивнул Пламенный. – Мало того, Феанор, – тихий, искренний голос, – есть же еще орки… Я разрушал, чтобы расчистить место для своих творений. А им нравится просто разрушение. Когда-то, в Утумно, орки, пришедшие ко мне по своей воле, рычали от радости, видя, как здорово у меня получается крушить. Что мне было с ними делать? Что?! Ведь они – часть моей Музыки. Я не хотел, чтобы они стали такими, но раз уж они есть – не уничтожать же их… как Ауле, говорят, хотел уничтожить гномов… 23 Ветер умчался из долины. Небезопасно, всё-таки. Ведь кто-то из Могучих закрыл ее. Огородил вулканами, да так, что они землю греют. Иной раз кинуть туда снегу – конечно, весело будет. Но на пока – хватит.Где бы еще порезвиться? А если повертеться вокруг во-он той высокой башни? – ну и что же, что это крепость. Башня – крайняя, там, наверное, никто не увидит. Никто не поймает. Эй, вверх! Вниз! Спиралью, змеей, кусая самого себя за хвост! Еще раз! Еще! Так, чтобы башня задрожала! Не-е, эта не задрожит. Даже балкон наверху не шевельнется. Ну и ладно, зато рядом с балконом есть окно. Открытое. И можно залететь туда. Любопытно. В-вверх! 24 Глядя на рдяный огонек, танцующий над вулканом-светильником, Феанор горько выдохнул:– С внешними противниками бороться проще, потому что с ними можно бороться. Со своими... Против своих – бессилен. Темный Вала вдруг резко встал и ответил, зло кривя рот: – Да, против своих ты бессилен. Но однажды они могут перестать быть своими – и тогда им станет оч-чень интересно! Пламенный не стал возражать. Для него нолдоры остались – своими. Даже те, кто проклинал имя Феанора. Даже те, кто сейчас ненавидел Мастера. И для Мелькора вряд ли будет иначе. – Я стал врагом своих еще в Амане, – проговорил со вздохом. – Стал – в их глазах. Стал, не желая того. Потому что я смел видеть мир шире и глубже, чем они. Мне этого не прощали... И – возвращаясь к разговору о свободе – они боятся ее. Боятся ее взять. Я искал новое и находил – потому что не боялся. А они... они всеми силами закрывались от этого. “Искусство Перворожденных”, “уроки Валар” – говорили они мне. Сдвинуться на волос от того, что им было дано, они смеют. Но на шаг, всего на шаг – уже нет. Кажется, именно этот шаг они называют Искажением? – Пламенный улыбнулся одними углами рта. – Ты спрашиваешь меня, что такое Искажение? – Восставший хищно улыбнулся. – Мелькор, я долго думал, искал ответ... так и не нашел. Скажи мне: где грань между творчеством и разрушением? Веками я убеждаюсь: чем ярче творение, тем сильнее его отторгают. Оно возмущает мир. Оно лишает покоя тех “своих”, о которых мы говорим. Скажи мне: можно ли быть подлинным мастером, не внося разрушение в мир? Ведь ты – единственный в Эа, кто знает ответ. далее |
|