Книга вторая. Пленник судьбы
 |
15 Век от века мы с Ангбандом срастались всё больше. И теперь отпала необходимость как-то договариваться о сроках привода пленных: когда ко мне вели очередного, я просто знал это – и спускался сам или посылал Мори.Вот и сейчас – почувствовал. Гм. Этого вели двое орков. Связанного. Двое. Первый раз такое вижу. – Развяжите. Что стоите, корм драконий? Если вы так трусите, то можете заметить, что я – при мече. Разрезали веревки. Ушли почти бегом. Н-да, дружок, похоже, ты держишься на одной гордости... – Пойдем. Пленный поднимает голову. Его лицо – в ссадинах и запекшейся крови, но... неужели он?! Мы не виделись столько веков... Он должен был измениться. Да он и изменился. Очень. Если это – он. – Куруфинвэ, догоня-ай! Догоняй! – Куруфинвэ, послушай, как чудесно поет ручей. Ты слышишь – там мелодия: тарата-тата... – Ты лучше посмотри на плющ! Темная зелень на изжелта-белом камне. Это прекраснее любой музыки. – Да нет, послушай! – Нет, посмотри! – Куруфинвэ, ты глухое бесчувственное чудовище... Слово "чудовище" он явно подслушал у кого-то из старших – и вкладывал в это прозвище всю сердечность и ласку, на какую был способен. – Куруфинвэ, говорят, твой отец женится? – Не смей обращаться ко мне этим именем! Мать назвала меня Феанором! – Куруфинвэ, как давно мы... – Так давно, что ты забыл мое имя? Я – Феанор. – Прости... чудовище. Я хотел поздравить тебя со свадьбой. – Да, спасибо. – Ты счастлив теперь? Нерданэль, должно быть, обожает тебя? – Я? Да, наверное... – Куруфинвэ, чудовище, ты совсем забыл меня. – Не забыл, Рамаран. Просто я занят. – Твои камни тебе дороже всего на свете? – А тебе твоя флейта – разве нет? – Флейта – это чудо. Но ведь есть жизнь... – Что такое "жизнь", объясни. – Ну, обычная дружба. Разговоры, веселье, прогулки просто так. – У меня нет времени на прогулки просто так. – Ты чудовище, Куруфинвэ. – Я – Феанор. Я вдруг понял, что мы с Рамараном (если, конечно, это Рамаран) так и стоим у входа. И Рамаран держится сейчас на одной ненависти. Не показать слабость врагу. Мне, то есть. На миг захотелось назвать его по имени. Потом я понял: нет смысла. Я уже слишком давно – не его "чудовище". А если и чудовище, то совсем другое. 16 – Кто это был? Тот, кто привел меня.– Мастер. – Кто он? – Я же сказал: Мастер. Темный майар, кому еще быть. Имя его – Фенырг. Кажется. Называть надо Мастером. – Он не майар. – Ты не шевелись! Зря я тебя перевязывал?! Вот так. ...Почему ты думаешь, что он не майар? – У него шрам на лице. Майары властны над своим обликом. У них не может быть... – Прекрати вертеться! Раз властны – то вот он и сделал себе шрам. Не говори глупостей. – А браслеты? Откуда у него эти браслеты?! – Знаешь, выпей-ка вот это и поспи. Тебе же лучше будет. 17 Браслеты. Я помню их на тебе, Куруфинвэ. Они были на тебе в тот день.Я навсегда запомнил день нашей последней встречи. Последней – потому что ни разу потом не подошел к тебе. Я тогда играл на флейте у въезда в Тирион. Я хотел дождаться тебя – ведь рано или поздно ты приедешь в родной город. И ты приехал. Не один – с тобой был Финрод, малышка Иримэ, вас встретил Финарфин, еще кто-то. Мы знали: ты тогда чудом выбрался из какой-то большой беды. Не знали – из какой. Только смутные разговоры, и в них – имена Валар. Ирмо, Ниэнна, сам Манвэ и даже Мелькор... что случилось тогда, чудовище? Я смотрел на тебя – издали. Ты мне кивнул, но не подошел. Не до меня тебе было. И родичей своих отослал. Ты вошел в город один. Не зная, что я отправился следом. У Каскада Фонтанов тебя ждал он. Он скрывал свои чувства, его лицо было бесстрастным ликом Валы. Но ты, чудовище, ты не прятал мыслей. Не Валу ты приветствовал – друга. И я понял: там, где великому Феанору становится другом Первый из Валар, там простому флейтисту нет места. Я ушел. Я больше не искал встреч. Место твоего друга было занято Мелькором. ... Он сам снял браслеты с твоего тела, Куруфинвэ? Или этот, зовущий себя Мастером, не погнушался обобрать поверженного? 18 – Послушай. Мастер за всё это время так и не спросил о моем имени.Тирнур засмеялся: – Ты многого хочешь! – Разве Мастер не зовет пленных по именам? – Только тех, с кем он работает сам. Вроде меня. Да и то, – Тирнур нахмурился, – мне кажется, он то и дело забывает, как нас зовут. Мы стараемся обращаться друг к другу по имени при нем. – Но как можно забыть то, что услышано единожды? Тирнур пожал плечами: – Он – Мастер. Он думает о камнях и металлах. Не о нас. – Он чудовище! – вырвалось у Рамарана. И он сам вздрогнул от своих слов. Назвать этого вора, осмелившегося украсть браслеты Куруфинвэ, – назвать тем словом, что было прозвищем друга?! – Он Мастер, – Тирнур повторил это спокойно. – Никто из нас не способен чувствовать камень так, как он. Мы учимся у него. – И вы что же, довольны?! Тирнур кивнул. – Но это речи раба! – Если ты хотел оскорбить меня – тебе это не удалось. Помолчали. – Кстати, Рамаран, а кем ты был в Амане? – Флейтистом. – Тогда можешь быть уверен: Мастеру никогда не понадобится узнавать твое имя. 19 Против воли я следил за новым пленным.Иногда я был убежден, что это Рамаран. Иногда я был уверен в своей ошибке. Он остался в мастерских. Делал что-то – достаточно, чтобы не отослать его копать землю, но не более. Я притворялся, что безразличен к нему. И поэтому хорошо видел блеск его глаз. Знакомый блеск. Взгляд будущего беглеца. Подстрекателя. Как я устал от подстрекателей в мастерских! Пришлось опять искать мыслью новые, неразведанные жилы в дальних горах. Звать мастеров в рудники. Рамаран (но Рамаран ли он?) немедленно откликнулся. Желающих набралось три десятка. Глаза поблескивали у троих. Это уже легче. Раньше блестели у всех – вот это было тяжело. А сейчас – управлюсь. Я больше не заставлял их сравнивать единицу с сотней при всех. Но – вопрос полезный. И я задал его им, когда мы добрались до рудных гор. Двое из троих явно подумали о том, о чём я им велел. И подумали правильно. Ссутуленные плечи, опущенный взгляд… знаю, знаю. По себе знаю. Трудное это дело – думать о других. Жить ради собственной гордости и собственной свободы – не в пример проще. Так, двое безопасны. Но не третий. И его я позвал с собой. Вот и пришло время нам поговорить. 20 – А как тебя звали в Амане?– спросил Мастер, усаживаясь на выступ породы.– Что тебе за дело до моего имени? Феанор рассмеялся, не разжимая губ. – Ты как на допросе себя ведешь: не скажу, хоть режьте! Резать я, понятное дело, не буду. Но и причин не ответить на такой простой вопрос – не вижу. – Рамаран. “Так. Не ошибся. Как давно… словно и не со мной было. Что же мне делать с тобою, друг мой? Мой бывший друг”. Холодно, презрительно: – Так что же, Рамаран, ты намерен бежать? – А какого ответа ты ждешь? – с насмешкой. – “Да” или “нет”? – Хм…– скривился Мастер. – Логично. “Да” отвечать глупо. “Нет” – это такая очевидная ложь, что тоже глупо. Короче говоря, Рамаран, бежать ты намерен. Бежать, подставив своим побегом без малого три десятка нолдор – которые здесь. И сотни тех, которые там. Бежать, заметь, один – потому что твои товарищи передумали. То есть бежать почти без надежды на успех. – Ты можешь выдать меня оркам и тем решить все вопросы разом, – с вызовом, дерзко вскинув голову. На сей раз Феанор смеялся долго. Впрочем, всё так же беззвучно. – Интересно, – задумчиво проговорил он наконец, – если бы я мог решить все вопросы разом тем, что выдам тебя оркам, я сделал бы это или нет? – Тогда чего же ты хочешь? Если не подчинить или сломить меня, тогда – чего ты от меня добиваешься?! “Куруфинвэ, чудовище... Чудовище? Скорее уж – глупец. Но пусть это глупость... Во имя былой дружбы, хоть и прервавшейся еще в Амане... Пусть. Не могу иначе”. – Понимания, – выдохнул Мастер. – О нет, я не жду, что ты поймешь меня, но – я жду понимания участи нолдор. Нас здесь без малого три десятка. Мы – остающиеся – не слишком ли большая цена за твой побег? Тон Мастера вдруг показался Рамарану невозможно знакомым. Тон, голос, осанка… “Мы, остающиеся”. Не “они”. – Ты говоришь так, будто ты из нолдор. Мастер вздохнул: – Подумай лучше, что нолдор – ты. Точнее, что нолдоры – твои товарищи, работающие в этом руднике. И нолдоры – те сотни, что остались в Ангбанде. Все вы – пленники лишь по не-свободе. Но: вы все сыты, вы пьете чистую воду, у вас есть работа, достойная вашего мастерства; вы не знаете кандалов, темниц, пыток. А ведь это всё, – глаза Мастера сверкнули гневом, – в Ангбанде есть! Рамаран молчал. – Из тех, к чьим словам прислушивается Мелькор, я один хочу для вас сносной жизни. Саурон, другие майары, командиры – все в голос требуют, чтобы пленники не жили здесь как гости. А вы и впрямь живёте примерно как в Форменосе. – Откуда ты знаешь о жизни в Форменосе? – вскинулся Рамаран. Мастер сощурился: – Я много чего знаю. И главное – я знаю, что каждый побег, удачный или неудачный, это удар по всем нам. – “Нам”?! – Да, Рамаран. Я не оговорился. – Ты – нолдор?! Мастер кивнул. – Почему же ты служишь Врагу? У тебя кто-то в заложниках? – Заложник у меня один: мой народ. По обе стороны Эред Энгрин. – Но так мог сказать только… Феанор отвел чары с лица, посмотрел былому товарищу в глаза: – Ну? Так ты меня узнаёшь? Мастер ждал любой реакции, но только не той, что последовала: с криком “Вражья тварь!” былой товарищ бросился на него. Бросился с голыми руками. Феанор настолько не был готов к этому, что не успел перехватить его. Рамаран сжал пальцы на его горле, и Феанор непроизвольно ударил Пламенем. Пленник словно схватился за раскаленное железо. Вскрикнул, разжал пальцы. – Так ты будешь уверять меня, что ты эльдар? – с гневной обреченностью спросил Рамаран. Пламенный горько вздохнул. Он видел, что совершил ошибку, которую уже не исправить. Не глядя на былого товарища, он забрал свои инструменты и вышел из штольни. далее |
|